А третий произнес и вовсе загадочные слова.

— Не исключено, что наша тихая обитель окажется для него лишь пересадочной станцией, — сказал он.

— Наша станция — тупик. Дальше ходу нет, — заметил первый воспитатель.

Третий покачал головой.

— Не скажи, — произнес он.

— Ты хочешь сказать, что его могут… — задохнулся второй.

— Вот именно, — сказал третий. — Только еще материал нужен для него. — И трое воспитателей умолкли, ожидая, пока землец скроется.

У Румо новичок пробудил жгучий интерес. Он был не такой, как все. Поступки его носили печать самостоятельности, с воспитателями он вступал в пререкания, что было вещью неслыханной, по крайней мере для Румо, а к обязанностям землеца относился без видимого энтузиазма.

В тот же день их учебные участки оказались рядом. Румо и новичок разговорились. Начали они осторожно и о вещах нейтральных — каждый не без основания опасался подвоха. Но постепенно, слово за слово, прониклись взаимным доверием.

— Нравится тебе быть землецом? — спросил новичок.

— Не знаю… — смутился Румо.

Новичок вздохнул.

— Знавал я и лучшие времена, — сказал он.

— Разве ты не землец? — осмелился спросить Румо.

Новичок покачал головой.

— Ты же видишь, — сказал он. — Приходится осваивать пшеницеведение и робототехнику с азов.

Хотя новичок выглядел юным, лицо его казалось усталым, а губы, когда он молчал, скорбно поджимались.

— Кто ты? — спросил Румо.

Новичок не спешил с ответом. Он сначала огляделся, пристально посмотрел на двух роботов, видимо, занятых своим делом, и лишь затем произнес вполголоса:

— Я — урбан.

В первую минуту Румо онемел. Впервые в жизни видел он живого урбана. Но затем в душе мальчика зашевелилось сомнение.

— Урбан? — переспросил он.

— Да! — подтвердил новичок.

— Но урбаны умеют ходить, а ты в манипуляторе.

Новичок дернулся на сиденье так, что манипулятор его покачнулся на гибких щупальцах.

— Раньше и я умел ходить, малыш… — сказал он.

Румо недоверчиво хмыкнул.

— Почему же сейчас не ходишь?

— У меня нет ног, — медленно сказал новичок. — Потерял в уличной стычке.

— Уличной? — недоуменно повторил Румо незнакомое слово.

— Эх ты, землец зеленый, — улыбнулся новый знакомый Румо. — Улица — это… Как бы тебе объяснить? Ты в горах бывал?

— Издали видел, — сказал Румо, не сводя с новичка жадного взгляда.

— Представь себе узкое горное ущелье. Ты идешь по нему… ну, перемещаешься в манике, а слева и справа вместо гор — дома.

— Такие большие?

— Даже больше. А в домах живут люди. Много людей.

— Урбаны, — восхищенно произнес Румо. — Какие они, урбаны?

— Такие же, как я, — сказал новичок. — А ущелье — это и есть улица.

Румо что-то пробормотал и отвел взгляд. Легендарный образ урбана, обитателя мифического мегаполиса, титана, красавца и всемогущего силача, никак не вязался с этим изможденным, усталым, а главное, совершенно обычным на вид землецом. И ходить-то он не умеет… Какой же он, урбан?

— Подойди-ка сюда, — сказал новичок, словно угадав мысли Румо.

Когда манипулятор мальчика приблизился, новый знакомец откинул у себя полог. Вместо ног Румо увидел короткие обрубки.

Значит, урбаны по виду такие же, как землецы! Только ходить умеют. Что ни говори, а это, наверное, очень здорово — ходить по земле.

— Из-за той потасовки меня и перевели в землецы, — сказал новичок. — Справедливости захотел, — покачал он головой.

Румо не понял, о какой справедливости идет речь, но спрашивать не стал. Его интересовало другое. И новичок долго, до вечера, рассказывал ему о далекой, как сказка, и страшной, как сон, жизни в мегаполисе. Голова мальчика пошла кругом. Он даже забывал своевременно отдавать команды своему белковому.

— Что у вас там хорошего, в мегаполисе? — сказал Румо. — Теснотища, друг на друге живете. Пыль, чад, дышать нечем, сам говоришь…

— Все так, — согласился новичок.

— Да и опасно у вас там на улицах, — продолжал Румо. — Можно ноги потерять…

— И даже жизнь. Но зато у нас есть борьба, — сказал новичок. — А быть рабом, по-твоему, лучше?

— Рабы — это белковые роботы, — сказал Румо, — они подчиняются нашим командам.

— А вы, землецы, разве ничьим командам не подчиняетесь? — спросил новичок.

— Мы свободные возделыватели пшеницы, — повторил Румо заученную фразу.

Новичок усмехнулся.

— Да, конечно, ты свободен, — сказал он. — Если не считать того, что сейчас подчиняешься воспитателям. А потом точно так же будешь подчиняться сборщикам урожая.

— Таков общий порядок, — пробормотал Румо.

— Чем же в таком случае ты отличаешься от них? — кивнул новичок в сторону белковых роботов, чьи полусогнутые фигуры продолжали маячить на соседних участках. Румо окинул свой участок, и его белковый, поймав взгляд хозяина, быстро отвел глаза в сторону — в лучах заходящего солнца сверкнули блюдца-фотоэлементы. Поведение белкового показалось Румо подозрительным. Он отдал по биопередатчику команду, и движения белкового убыстрились. Ну, так кто же из них двоих раб?

— Ты раб, как и он, — сказал новичок.

— Каждому свое, — произнес Румо, цепляясь за афоризм своего воспитателя как за последнее прибежище.

— Что ж, ты прав, — неожиданно согласился безногий урбан. — Раб должен подчиняться, а человек — бороться.

Румо ждал совсем другого. Ему хотелось, чтобы новый знакомый доказал, что как бы там ни было, а урбану в тысячу раз лучше, чем землецу, что дым и пыль мегаполиса милее, чем ветер с унылых пшеничных полей, что лучше борьба и риск, чем безрадостное, растительное существование. Мальчик не сумел бы столь рельефно и ясно изложить свои мысли, он думал именно так.

Однако высказать урбану все, что нахлынуло, он не успел. Вдали показалась машина воспитателя. Она неслась на полной скорости, так что ветер свистел под днищем. Румо побледнел.

— Почему вы вместе? — спросил воспитатель, круто осадив машину. — Каждый землей должен работать на своем участке.

— Мы на минутку… пока белковые заняты… — пробормотал Румо.

Глаза урбана сверкнули.

— А какую инструкцию мы нарушили, воспитатель? — дерзко спросил он.

— С тобой мы еще разберемся, — бросил воспитатель и двинулся на участки. Квадрат новичка был в порядке — придраться было не к чему, как ни хотел того разъяренный воспитатель. Белковый, регулярно получая биокоманды, работал исправно, и дневной урок — два полных контейнера пшеницы — был выполнен.

Зато на участке Румо дела обстояли похуже. То ли юный землец отдавал нечеткие команды, то ли вообще позабыл о них, во всяком случае, поле являло собой печальную картину. Значительная часть его была — неслыханно! — вытоптана массивными ступнями белкового робота. Драгоценные зерна и колосья пшеницы были вдавлены в почву. Один контейнер заполнен лишь на треть, другой пуст.

Воспитатель вернулся к землецам, оба робота шагали за ним.

— Ты и твой робот будете наказаны, — сказал воспитатель, обращаясь к Румо. — Строго наказаны. Ну а с тобой, — обернулся он к бывшему урбану, — разговор особый. О чем ты говорил с ним? — кивнул он в сторону Румо.

— О счастливой доле землеца, — спокойно ответил тот.

Лицо воспитателя налилось кровью.

— Все на базу, — прохрипел он.

На базе Румо подвергли многочасовому унизительному допросу. Однако мальчик стойко отражал атаки. О чем они говорили с безногим? На нейтральные темы. Касались вопроса о том, какая почвенная смесь является наилучшей для пшеницы, обсуждали другие агрономические тонкости. Мегаполис? Нет, мегаполиса не касались. А какое могут иметь отношение землецы к мегаполису?

— Здесь я задаю вопросы, а не ты! — закричал, выходя из себя, воспитатель. Размахнувшись, он ударил Румо по щеке. Жаркая волна залила мальчика. Он ухватился слабыми руками за борт манипулятора, словно пытаясь выпрыгнуть. Но немощные руки подломились, и Румо рухнул на сиденье.

В это время в комнату вошел еще один воспитатель — тот самый, который утром в коридоре говорил своим коллегам, что для новоиспеченного землеца их тихая обитель окажется лишь пересадочной станцией.