— Вы отравились, продираясь сквозь ядовитые растения. Через пять минут вы окончательно потеряете сознание и еще через пятнадцать умрете, если я немедленно не дам вам противоядия. Но я дам его только при условии, что вы честно ответите на все мои вопросы. Если вы солжете, я позабочусь, чтобы противоядие не оказало нужного действия… Согласны?

Умирающий закрыл и тут же открыл глаза.

— Хорошо, будем считать, что это знак согласия, — буркнул Куртьё. Он вынул из кармана коробочку со шприцем и какой-то пузырек, наполнил шприц мутноватой жидкостью и сделал неизвестному укол в руку. — Перенесите его в мою лабораторию, ту, что рядом с кабинетом, — приказал профессор охранникам. Потом, обернувшись ко мне, добавил: — Виктор, пойдемте со мной, я хочу, чтобы вы присутствовали при допросе.

Когда мы вошли в лабораторию, неизвестный уже немного оправился, хотя лицо его было еще бледным. Он сидел в кресле, рядом на стульях расположились два охранника. Задержанный оказался сухощавым блондином не старше тридцати лет. Куртьё сел напротив пленника.

— Итак, — отрывисто начал он, — фамилия, имя, род занятий?

— Гастон Легран, — ответил тот. — Безработный с высшим образованием. Химик. Живу в Париже. Меня наняли, чтобы я проник в ваш парк и выяснил, что здесь происходит. Потом я должен был подробно рассказать обо всем, что увидел.

— Как вы преодолели внешнюю стену?

— Меня перебросили через нее на стреле автокрана. Там в одном месте стена близко подходит к шоссе. Автокран на минуту замедлил ход, развернул стрелу над стеной — и я соскользнул в парк. Через три часа меня должны снова забрать с помощью стрелы в том же месте.

— Что вы знаете о тех, кто вас нанял?

— Какая-то небольшая фирма, мсье. Но может быть, и гангстерская организация. Выглядят подозрительно. Меня пригласили, пообещав работу по специальности в тропиках. С очень высоким окладом. Но в качестве предварительного условия потребовали попытаться посмотреть, на что похожи работы в конкурирующей фирме, то есть у вас. Вот и все.

— Как выглядели люди, которые привезли вас сюда?

— До Солони меня везли на легковой машине два блондина с невыразительными лицами. Они со мной не разговаривали. А в автокране, который ожидал нас недалеко от вашего имения, сидели двое. У одного на переносице вроде родинки с маленькую монетку, на левой щеке шрам. Акцент южанина. Низкий череп, похож на гориллу.

— Это и есть «горилла», — усмехнулся профессор. — Известен в уголовном мире как «красавчик Антуан». Один из подручных марсельского клана Гверини, старой банды, во главе которой был до своего ареста Меме, он же Бартелеми Гверини. Значит, против нас подключили мафию. — Он немного помолчал, потом добавил: — Ладно, Легран, как вы сами понимаете, возвращаться вам нет смысла. Вас просто ликвидируют. Задания вы не выполнили, а лишний свидетель им не нужен. Вы производите впечатление честного человека. Поживите у нас, под охраной, разумеется, а там посмотрим, что с вами делать.

Когда мы остались одни, Куртьё сказал мне:

— Виктор, мы тщательно изучали вас эти месяцы. О вас сложилось благоприятное мнение. У нашей фирмы, в конечном счете, гуманные цели, хотя нам далеко не всегда приходится работать в белых перчатках. За исключением части технического персонала, не посвященного в наши секреты, мы подбираем себе людей по принципу порядочности и убежденности в том, что наше дело необходимо… — Куртьё помолчал. — Мы решили вам довериться. Отныне вы получаете право ходить по белым дорожкам — они ведут в специальные лаборатории — и будете посвящены во многие наши тайны. Я редко ошибаюсь в людях и полагаю, что вы не обманете моего доверия. Однако честно предупреждаю: за измену нашему делу мы караем смертью. Впрочем, — Куртьё вдруг широко улыбнулся, — думаю, до смерти дело не дойдет. Открою тебе маленький секрет, — он перешел на «ты», — я ведь знаю тебя и твою семью очень давно. В Париже мои родители дружили с семьей твоей русской бабушки Александры. Дружили много лет. И я помню тебя мальчуганом, когда ты гостил у бабушки. Вот почему тебя так легко приняли на работу в нашу фирму. А теперь о деле.

Куртьё рассказал, что его фирма имеет несколько филиалов, разбросанных по всему свету, достаточно замаскированных. У фирмы две задачи. Одна чисто коммерческая — производить различные вещи и продавать их, чаще всего с этикеткой: «Сделано в Гонконге».

— Впрочем, — заметил он, — сделанные фирмой магнитофоны и транзисторы не уступают лучшим японским образцам. Мы создаем также много электронных игрушек. Наши собачки на батарейках могут бегать, лаять и приседать на задние лапы не хуже настоящих… Другая задача фирмы — большая научно-исследовательская работа, главным образом на стыке различных наук. Результаты исследований мы используем в производстве.

Куртьё добавил, что в исследованиях фирмы есть еще один, как бы филантропический, момент. Пожалуй, его можно было назвать и фантастическим: профессор раздумывал над тем, как облегчить человечеству жизнь… в будущем.

— Я очень богатый человек, — сказал Куртьё, — и о происхождении своего богатства, может быть, когда-нибудь расскажу тебе… Так вот, я могу позволить себе роскошь подумать о будущем человечества.

Куртьё считал — и, на мой взгляд, не без оснований, — что человечеству грозят две естественные опасности: во-первых, истощение ресурсов планеты, особенно энергетических, и при этом загрязнение атмосферы и воды; во-вторых, генное вырождение. Он предполагал и третью опасность — атомное взаимное уничтожение, но это уже опасность не природная, а субъективная, связанная, как он сказал, с глупостями, свойственными отдельным представителям гомо сапиенс, то есть рода человеческого.

Машины, которые Куртьё изобретал, еще раньше были изобретены природой, в этом смысле он считал себя не изобретателем, а скорее подражателем. Смысл всех его машин — высочайший КПД при небольших энергетических затратах.

Пустить эти машины в массовое производство сейчас, по словам профессора, нельзя: хищные фирмы неизвестно что могут с ними сделать, а самые хищные и самые могущественные, например нефтяные компании, предпримут все возможное, чтобы уничтожить и изобретения, и изобретателя. Я представил себе, что будет, если все откажутся от автомобилей, перестанут покупать бензин и пересядут на «жуков» и «стрекоз», которые двигаются с помощью небольших и емких аккумуляторов. Да, Куртьё прав: нефтяные магнаты не замедлят сбросить на его владения водородную бомбу, не пожалев при этом не только Солонь, но и Париж…

— Теперь ты понимаешь, почему у меня такая охрана и такие строгости при сохранении секретов фирмы, — усмехнулся профессор. — А что касается генного вырождения, — продолжал он, — то на этот счет у меня есть своя собственная теория, или, если хочешь, гипотеза. Каждый организм — это система. Любая система не вечна. Твой «пежо» может ездить три-четыре года, а потом начнет ломаться. «Роллс-ройс», который англичане делают с 1904 года, система более надежная и более тщательно сделанная. На этом автомобиле можно ездить лет двенадцать, а то и двадцать. Но продолжение человеческого рода, то есть воспроизводство человека человеком, — это тоже система. Гены не могут передаваться неизменными вечно — начинаются поломки. Ты слышал что-нибудь о том, почему вымерли динозавры?

— Я читал, что есть несколько объяснений. Одно — похолодание климата, другое — возрастание концентрации двуокиси углерода в атмосфере от частых извержений вулканов… и так далее.

Куртьё грустно улыбнулся:

— Может быть, но я лично думаю, что передача динозаврами наследственных черт будущим поколениям была запрограммирована на какое-то количество миллионов лет. Динозавры прожили примерно сто сорок миллионов лет. А потом всё: система разладилась. Так же и человек. Пока он существует на Земле около четырех миллионов лет. Он запрограммирован к воспроизводству, допустим, на несколько миллионов или десятков миллионов лет. Потом начнутся сбои, мутации, рак, психические болезни… Понимаешь, автомобиль можно починить, заменив старые детали новыми, и постепенно его можно обновить весь. То же самое я хочу сделать с человеческими генами с помощью генной инженерии.