Наверное, он, уезжая за рубеж, не продал его, а оставил под чьим-то присмотром.

Заметив удивление Олега, старик рассмеялся и сказал, показывая на не очень приметную табличку, привинченную к стене дома:

– Никогда бы не подумал, что мне придется жить в личном музее. Ишь, как написали: «Здесь жил выдающийся архитектор…» Маленько приврали насчет выдающегося, но все равно приятно. Меня определили на второй этаж, там я и живу.

– Вы подарили дом городу?

– Да. С условием, что в нем откроют музей архитектуры… и оставят мне две-три комнаты, если я вдруг надумаю вернуться.

– Предусмотрительно…

– Это не я предусмотрителен, а мои французские родственники. Они люди практичные и заранее предугадали развитие событий.

Олег и старик вошли в дом с черного хода, лестница которого вела прямиком на второй этаж. Две комнатки старика были крохотными, но уютными, и выходили окнами не на шумную улицу, а в сад, посаженный им собственноручно.

– Я знаю, за рулем пить нельзя, но это слабенькая наливка… – Леонид Константинович поставил на стол графин с рубиновой жидкостью. – Сам делал. Хотелось бы отметить нашу встречу по русскому обычаю.

– О чем речь? Конечно, выпьем, – улыбнулся Олег. – Если автоинспекция остановит, придется заплатить штраф. Всего лишь. Но я очень рад вас видеть, поэтому поддерживаю ваше желание.

Старый архитектор, который явно страдал от одиночества, нашел благодарного слушателя в лице Олега, и художник услышал много занимательных историй из жизни городской интеллигенции при царе, во времена НЭПа и военного коммунизма, а в особенности при Сталине.

Когда старик упоминал его имя, то нервно вздрагивал. Похоже, товарищ Сталин так въелся в мозги людей его эпохи, сколько залил им сала за шкуру, что они будут бояться его и в гробу, подумал Олег.

Рассказал Леонид Константинович и историю своей дружбы с дедом Олега. Нужно отметить, что художник слушал его, открыв рот. О многих фактах из жизни деда он понятия не имел.

А когда старый архитектор по ходу разговора коснулся фамильных традиций семьи Радловых, Олег перебил его и спросил:

– Скажите, вам что-нибудь известно о моем прапрадеде?

– Как, разве тебе ничего не рассказывали?

– Ну, моего деда вы хорошо помните. Из него лишнего слова клещами не вытянешь. Мать, скорее всего, знала о прадеде очень мало, а отец все обещал, обещал рассказать полную историю нашей семьи, да так и унес фамильные тайны в могилу. Он умер внезапно… погиб. Авиационная катастрофа.

– Сочувствую тебе, сиротинушка. Мне ли не знать, как это тяжело – потерять родных в юном возрасте…

– Короче говоря, я кое-что знаю, но в общих чертах.

– Что ж, тогда слушай. История очень занимательная. А начинается она от твоего пращура, немецкого живописца Готфрида Кнеллера по прозвищу Годфри…

– Постойте! – воскликнул Олег. – Годфри… Тот самый?!

– Да, мой мальчик, да. Гениальнейший портретист, баронет, придворный художник короля Англии и правителя Нидерландов Вильгельма III, принца Оранского – твой прямой родственник по мужской линии. Это его портрет царя Петра Алексеевича в рыцарском облачении считается каноном, не раз воспроизведенным в гравюрах. Оригинал находится в Гемптонкорте, близ Лондона, я сам видел, а копии Белли – в Эрмитаже.

– С ума сойти… – Олег был поражен до глубины души.

– Гордись таким предком!

– Я не могу поверить… Кто вам это сказал?

– У твоего деда даже были документы, подтверждающие это родство. Я видел их собственными глазами. Но, как тебе, надеюсь, уже известно, в советские времена не принято было кичиться дворянскими титулами…

– Да, я знаю…

– Поэтому твой дед скрывал свое дворянское происхождение. А когда в тридцать седьмом году начались повальные аресты творческой интеллигенции, он то ли закопал эти бумаги где-то, то ли сжег… от греха подальше. Как-то так получилось, что больше на эту тему мы не разговаривали.

– Но насколько я знаю, имя Готфрида Кнеллера никогда не упоминалось в нашей семье. А такого просто не могло быть! Дед сказал бы мне. Он много чего говорил… И не боялся.

– Нужно сказать, что эта история – уж извини, мой мальчик, за прямоту – была не из тех, которыми принято гордиться. Если я не ошибаюсь, в 1698 году Кнеллер писал портрет датского короля Кристиансена V. Несмотря на достаточно солидный возраст, придворный художник английского короля был еще тем ловеласом. И как-то так получилось, что ему, хотя он и был женат, приглянулась близкая родственница Кристиансена, одна из принцесс. В общем, понятно… Годфри уехал в Англию, а бедная девушка осталась при своих интересах. Спустя девять месяцев она родила мальчика, которого назвали Хельги…

– Хельги?!

– Да. Потом это имя станет в вашей семье традиционным. Между прочим, так звали и твоего прапрадеда.

– Это мне известно.

– Принцессу с новорожденным в качестве наказания отослали на какие-то острова (об этом есть запись в хрониках), потом она вышла замуж за немецкого дворянина, корабль которого выбросило штормом на берег острова, где уединенно жила принцесса. Его фамилия неизвестна. Что касается твоего прапрадеда, то это была удивительная и очень необычная личность…

Тут старый архитектор запнулся и смущенно прокашлялся.

– Кх, кх… Он был путешественником, объездил много стран. Но не это главное. Дело в том, что твой прапрадед обладал большими познаниями в магии. И они были получены не во время обучения, книжным путем, а даны ему от рождения. Дурная слава чернокнижника закрыла ему дорогу в высшее общество, и вынудила его покинуть Европу. Он перебрался в Америку. Как он там жил, практически неизвестно. Потом твой прапрадед возвратился в Старый Свет. На его удачу, к тому времени о нем уже почти забыли. Он поступил на воинскую службу, участвовал в сражениях, затем женился, сменил фамилию и поселился в России. Не могу не сказать о том, что твой прапрадед был еще и масоном, притом не из рядовых. Но в те времена масонство было модным поветрием среди дворянства…

Он – потомок самого Готфрида Кнеллера! Один из его предков – датский принц! А прапрадед – масон!

У Олега закружилась голова. Чувствуя, что вот-вот ему станет нехорошо, он быстро плеснул в бокал наливки и выпил.

Старый архитектор немного погрешил против истины. Наливка не была такой уж слабенькой, как он ее представил. А может, Олег чересчур дал волю эмоциям. Но, как бы там ни было, а в голове художника царил кавардак, и ноги стали ватными.

– Что с тобой? – встревожился старик. – Ты сильно побледнел.

– Все в норме, – откликнулся Олег. – Это я перевариваю информацию.

– Ну тогда понятно… – Старый архитектор мягко улыбнулся. – Надеюсь, мой рассказ будет тебе только во благо…

От старика Олег уезжал в каком-то странном настроении. Это была смесь удивления, смятения, гордости и почему-то страха. Его что-то сильно беспокоило, но что именно, он так и не мог понять.

Какая-то мыслишка упрямо долбила в висок, однако в сети анализа она никак не попадала. Олегу даже начало казаться, что он упустил какой-то важный момент в повествовании старого архитектора. Художник так сосредоточенно об этом размышлял, что едва не въехал в задний бампер «джипа».

Ночью ему снились странные, фантастические сны: остров в северном море, сильный шторм, черные скалы и капитан парусника, который пытается спасти свое судно от неминуемой гибели.

Но все его потуги тщетны. Ветер рвет паруса, ломает мачту, и большая волна выбрасывает судно на берег. Из последних сил капитан борется с волнами, цепляясь за камни, ползет на сухое место – и теряет сознание.

Спустя какое-то время, когда к нему возвращается способность соображать, он видит, что над ним склонилась прекрасная фея, которая что-то говорит на незнакомом языке и ласково гладит его по лицу своей изящной ручкой.

И этим капитаном был он, Олег Радлов.

… А спустя неделю сон начал сбываться. Только рифы, о которые разбился его корабль, оказались на русской равнине; от нее до северных морей ехать, не доехать, плыть, не доплыть.