Трудно сейчас сказать точно, когда я впервые начал наблюдать за собой какие-то странные явления. Мама обратила на них внимание гораздо раньше, чем я. В те годы она работала швеей и была занята с утра до ночи. Поэтому у меня была почти неограниченная свобода, несмотря на то что по ее просьбе за мной присматривала соседка. Мама очень любила играть в карты с друзьями — это был для нее главный и, пожалуй, единственный вид отдыха. Помню, что я всегда ждал, когда она придет после очередной игры, чтобы попрощаться со мной, пожелать спокойной ночи. И каким-то образом я всегда знал, выиграла она в этот раз или проиграла, даже иногда точно угадывал, сколько именно выиграла или проиграла фунтов и шиллингов. Она, конечно, очень удивлялась и не знала, как это объяснить. Кроме того, она постоянно замечала, что я, опережая ее, говорю те слова, которые она вот-вот хотела сказать сама. Я будто бы читал ее мысли. Ее даже немного это настораживало, но мы особенно не придавали этому какого-либо значения. Я был не совсем обычный ребенок, в этом никаких сомнений не было.
Мне было всего шесть лет, когда отец купил мне мои первые часы. Я очень ими гордился. Хочу сказать, что с самого начала я ненавидел школу. Не любил учиться, не любил свой класс. И каждый урок мучительно ждал, когда наступит время перемены. В принципе я считаю, что это вполне нормально. Но все-таки мне кажется, что я не любил школу больше, чем в общем-то можно считать нормальным. И вот когда у меня появились часы, я почти непрерывно смотрел на них, ожидая, когда раздастся звонок на перемену. В некоторых классных комнатах были часы на стенах. Как-то раз, помню, я сидел и смотрел на свои часы, по которым урок уже должен был закончиться, но звонок все не звенел. Тогда я посмотрел на часы, висевшие на стене, и увидел, что по ним еще осталось целых полчаса до перемены. Огорчившись, я перевел свои часы на полчаса назад, чтобы они показывали такое же время, которое показывали часы на стене. Но на следующий день произошло то же самое — мои часы вдруг на полчаса убежали вперед, опережая школьные, и мне опять пришлось ставить их правильно. Я рассказал об этом своей маме. И мы решили, что мои часы забарахлили. В конце концов мне пришлось оставить часы дома. Мама проверяла их каждый день — ничего особенного не происходило, часы шли совершенно нормально. Так продолжалось насколько недель, и я решил снова одеть их в школу. Мне очень хотелось поймать часы в тот момент, когда они начнут двигаться необычно, но это никогда не удавалось сделать. В этот раз я снял часы с руки, положил их перед собой и внимательно смотрел на них. Потом я, конечно, забыл об этом и вдруг случайно взглянул на них. И тут я увидел, что стрелки крутятся все быстрее и быстрее, как будто часы сошли с ума. Я закричал учителю: «Посмотрите на мои часы!» Я поднял их над головой, чтобы все увидели, но весь класс начал смеяться надо мной. Я готов был провалиться сквозь землю. Я впервые понял, что нужно быть очень осторожным, иначе люди будут смеяться надо мной и даже издеваться. Я страшно расстроился, и почему-то мне было стыдно. Придя домой, я рассказал маме, как все надо мной смеялись. Тогда она решила: «Ладно, мы купим тебе другие часы». И через несколько месяцев действительно купила мне новые часы. С тех пор я никогда уже не носил старые, потому что думал, что они какие-то странные, ненормальные. Но к тому, что случилось дальше, я был совершенно не подготовлен. Я носил свои новые часы и гордился ими: наконец-то у меня есть часы, которые будут работать правильно. И вроде бы первое время так оно и было. Часы очень точно показывали время, но потом в один прекрасный день, когда мы все играли перед школой, зазвенел звонок, зовущий в класс. Я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что стрелки согнулись. Было такое впечатление, что они пытались вырваться вверх, но уперлись в стеклышко, которое их придерживало. Я сказал себе: «Боже мой, этого я не покажу никому». Мне очень не хотелось, чтобы надо мной снова смеялись.
Почему-то все необычное происходило, как правило, когда вокруг было много других ребят, — в классе или на школьной площадке. И в этот раз вокруг было много людей. Но я не стал показывать свои искореженные часы ни учителю, ни другим ребятам в классе. Я просто отнес их домой. Как раз в это время там оказался отец, и я показал их ему и матери.
Отец взял часы в руки, посмотрел на них и спросил: «Ты открывал эти часы?» Я чистосердечно ответил: «Нет». Потом мама рассказала ему о тех неприятностях, которые были у меня со старыми часами. Помню, как родители переглянулись молча — они так ничего не поняли. Но больше у меня в детстве часов никогда не было.
Несмотря на сложности отношений между моими родителями, я, можно сказать, был счастлив. Официально они еще не разводились, но отец все реже и реже приходил домой. Мне было очень жаль маму, которая так много и тяжело работала. Я всегда знал, когда ей было грустно, как она себя чувствует, потому что буквально читал ее мысли. Мне казалось, что просто у меня очень богатое воображение. В общем-то я не был одинок. Позже даже у меня были друзья в школе. Но в младших классах у меня не было такого друга — единомышленника, с которым я был бы душевно близок. Думаю, уже тогда я понимал, что не совсем такой, как все.
Ум мой постоянно занимали какие-то иные миры, какие-то странные мысли. Не знаю, быть может, все это из-за того самого яркого луча света, поразившего меня в садике. Это событие очень ярко запечатлелось в моей памяти. Я до сих пор уверен, что это была не детская фантазия. И еще я знаю, что поверил в Бога раньше, чем моя мама или кто-нибудь другой рассказали мне о нем. Я всегда чувствовал, что надо мной, да и вообще над всеми, есть какая-то высшая сила. Никто мне специально об этом не говорил. Мама, как я уже писал, была не очень религиозна, хотя, конечно, тоже верила в Бога. Я, естественно, не придавал какого-то особого религиозного значения тому, что гнулись или слишком быстро двигались стрелки часов. Просто меня это очень удивляло. Это была неразрешимая загадка.
Спустя некоторое время после того, как сломались мои вторые часы, произошла еще одна странная история. Однажды во время завтрака в школе мой одноклассник, сидевший рядом со мной, посмотрел на свои часы и сказал: «Ой, мои часы убежали на час вперед!» Неожиданно для себя, осмелев, я повернулся к нему и сказал: «Я это сделал». Он заспорил со мной, утверждая, что это невозможно, и тогда я попросил его снять часы и разрешить мне подержать их. Он согласился. Я взял его часы в руки, посмотрел на циферблат и сказал: «Двигайтесь». И стоило мне произнести это два или три раза, как стрелки часов вдруг перепрыгнули еще на несколько делений. Вокруг нас собралась целая толпа, и я проделал все это еще раз. Теперь уже никто не смеялся, все говорили, что это величайший фокус во всем мире. Я почувствовал себя веселее. Но вскоре я столкнулся с тем, с чем мне впоследствии пришлось сталкиваться всю жизнь. Все были уверены, что это только ловкий фокус, я не мог доказать, что это вовсе никакой не обман.
Вскоре я начал замечать и другие странные вещи, происходившие со мной. Из-за этого я чувствовал себя каким-то ненормальным, необычным человеком. Однажды мама приготовила грибной суп. Поначалу я макал в суп белый хлеб и ел, потом стал есть ложкой. Я левша и поэтому держал ложку в левой руке. Мама в это время стояла над плитой. Как обычно, я зачерпывал ложкой суп и подносил ко рту, как вдруг ложка просто сломалась. Я позвал маму: «Посмотри, что случилось». Она подошла, посмотрела на меня, потом на ложку и вдруг начала смеяться.
Я тоже засмеялся. А потом задумался. Что-то непонятное происходило во мне, я никак не мог понять, как ко всему этому относиться. Единственное, что я знал, — это то, что с другими не происходят подобные вещи. И поэтому чувствовал себя немного неловко.
Представьте себе, что все это происходит с вами. Вам восемь или девять лет, ваша ложка наполнена супом, и вдруг она ни с того ни с сего ломается и проливает вам суп на колени. Что вы сделаете? Первая реакция — испуганно отпрянуть назад, потом разозлиться на ложку. Но если это произойдет снова, то ваша реакция изменится: «Подожди-ка минутку. Что-то здесь не так». А если такое будет повторяться, как это было со мной, тридцать или сорок раз в течение года, тут уж действительно начнешь волноваться, мягко выражаясь. Самое худшее во всей этой истории то, что мне не к кому было обратиться за помощью. Мои родители не могли поверить в то, что происходит. И я за это не мог их винить. С учителями говорить на эту тему мне не хотелось. А одноклассники или просто будут смеяться надо мной, или скажут, что это очередной фокус. Мне даже неловко было кого-либо спрашивать, потому что я знал, что мне все равно никто не поверит.
