Право слово, я мог бы провести сутки, любуясь храмом, который от всего сердца счел красивейшим на свете! Однако ж пришел я не любоваться, а молиться. Сердце мое терзали недоумения и тревоги.

Мне снилось чистое серебристо-голубое озеро, поросшее у берегов белыми лилиями… Я вошел в него и шел по дну, серебристо-голубая вода сомкнулась у меня над головой, и наступил голубой сумрак, а я продолжал идти по выложенной из сверкающего перламутра дорожке… Дорожка привела меня к высокому дворцу, тоже сверкающему перламутром и окруженному зарослями красных кораллов… Крыша дворца была из серебра, над коньками его теремов вилась стайка разноцветных рыб… Я знал, что это за дворец, к нему я и шел по озеру. Это озеро было озером Слез, и на дне его, в этом дворце, хранился меч князя Артура…

- Пробудись, немедля пробудись, rex Влэдимэр! - при неверном свете свечи, я увидел наклонившееся надо мной полускрытое упавшими черными локонами лицо Эдварда. Он казался белым, как мел, глаза его черно сверкали. Он тряс меня за плечо: - пробудись, rex!

Я рывком поднялся с ложа: сон мой улетел мгновенно.

- Мы должны немедля бежать из Клева!

- Что содеялось, скажи!

- Малескольд не поможет тебе. Более того: он хочет покончить с независимым родом ведовских правителей… Голеба не любят, тебя - любили. Он пойдет на Голеба и легко возьмет Ведов потому, что в нем не ты, а Голеб… Но возьмет он его не для тебя, ты будешь в Клеве до тех пор, пока не укрепится в Ведове наместник Малескольда. С завтрашнего утра тебе не выехать отсюда. Бежим немедля! Я приказал уже твоему человеку вывести наших коней…

- Спасибо тебе, Эдвард Эдмундич! Но уехав сейчас со мною, ты навлечешь на себя гнев Ярослава…

- Прошу тебя, не говори об этом, rex! Я люблю и чту Малескольда, светлый же образ Энни путеводной звездою озаряет мою жизнь. Я - изгнанник, лишившись его поддержки, я лишусь всего… Если ты сядешь на своем столе, ты сможешь помочь мне, сейчас не время говорить, в чем. Нет - я погибну вместе с тобой!.. Но ответь: разве ты сам, или кто-либо из рыцарей Круглого стола поступил бы иначе, чем сейчас поступаю я?

- Нет, Эдвард Эдмундич! Я не спорю с тобой боле, - отвечал я, уже опоясываясь мечом. - Но постой! Затея твоя бесполезна… Сейчас ночь… На каждой улице - перегорода, у каждых ворот - дозор. Ни один человек не сможет въехать в город или выехать из него против воли Великого князя!

- Но ты не забыл, rex, что странствующим рыцарям нередко помогали добрые феи, и перед ними растворялись запоры заколдованных замков? Не медли же, поспеши!

- Я готов.

Мы вышли из горницы. С высокого крыльца я увидел Волвича, ведущего Букефала и Эдвардова коня. Кони ступали бесшумно: я понял, что Волвич обмотал копыта их ветошью.

Странным показалось мне волненье Букефала, он вскидывал голову и тревожно прядал ушами. А ведь ночь была покойна и тиха.

Эдвард медлил, не сходя с крыльца, словно чего-то ожидая.

Напротив нас, на другом конце широкого двора, куда выходило крыльцо княжеского терема, растворилась дверь. На пороге я увидел маленькую фигурку в темном, еле различимом в ночи плаще и темном убрусе - только лицо из его складок сияло в темноте белым пятном… Неслышно ступая, она спустилась по лестнице и быстро перешла через двор… Я, вслед за Эдвардом, спустился ей навстречу.

- Будьте здравы, князья! - произнесла незнакомка тихо.

- Будь здрава и ты, Великая княжна, - отвечал я: несмотря на скрывший золотые косы плат, я узнал Анну Ярославну.

- Удачи тебе, князь Ведовской, - маленькая рука Анны на мгновенье коснулась моей, и я почувствовал пальцами какой-то тяжелый металлический предмет… Я раскрыл ладонь: поблескивая, на ней лежал золотой перстень с печатью.

- Печать Великого князя?!

- Она отомкнет запоры.

- Как мне благодарить тебя, княжна?

- Сбереги князя Эдварда, - прошептала княжна чуть слышно, и громче уже, добавила: До свету - три часа. Попрощаемся, нельзя медлить. Ты напишешь мне, Эдвард Эдмундович?

- Как же я напишу, Энни? Голуби твои в лесной усадьбе, хоть я и заеду, может быть, туда, но их ведь не возьмешь с собой… Не писать нам больше друг другу: а бывало по десять раз на дню я забирался на голубятню: не принес ли весточки голубь…

- Тех голубей, что в усадьбе, коли будешь там, выпусти. А этого - возьми. - Княжна достала из складок своего плаща красивую и легкую золотую клетку с голубем. Голубь был белым. К клетке были привязаны два сафьяновых мешочка - большой - с кормом, маленький - для письма.

- Пусть это будет твое последнее письмо. Отправь его, когда что-то решится.

- Спаси Бог, Энни. - Эдвард принял с поклоном клетку и прикрепил ее над седлом. - Прощай! Так или иначе, знаешь сама: я все равно покинул бы Клев. Не может дочь Малескольда пойти за изгнанника. Буду удачлив - богатые ладьи унесут тебя госпожой в землю бриттов. Нет - не услышишь более обо мне.

- Слушай, князь! - звонко воскликнула Анна Ярославна, и подняла руку ладонью вверх. - Клянусь тебе Божьей Матерью, что не бывать мне замужем ни за кем, кроме тебя, покуда не проживу я на белом свете столько же, сколько уже прожила! Нынче мне двенадцатый год - одиннадцать лет буду я ждать твоих сватов… А не дождусь - будет, как отец рассудит - сам ведаешь, не для себя князья живут! Прощай! Езжайте же, покуда отец не хватился перстня, езжайте скорее!

- Погоди, княжна, - сказал я. - Кабы Ярослав, обнаружив пропажу, не подумал на кого зря…

- А не подумает - я сама признаюсь, - гордо вскинув голову, ответила Анна. - Да объясню еще, зачем! И пусть гневается - не боюсь - его я дочь или чья? Скачите, скачите же!

Мы вскочили в седла и поехали…

Ворота, разделявшие княжеский дворец с городом, были на запоре… Я, не спешившись, ударил по ним.

- Кого нелегкая? - грозно окрикнул гридень сверху. - До утра!

- Печать Великого князя! - крикнул я в ответ. - Спустись да отворяй!

Заскрипела лестница: страж медленно спускался по ней с плошкой-светильником в руке. При слабом ее огоньке ярко сверкнул перстень.

- Проезжайте!

Выехав за ворота, мы проскакали через площадь, свернули по широкой улице к Боричеву ввозу. Белые двухэтажные дома по обеим сторонам чернели высокими окнами. В чьей-то библиотеке светились три окна - одни на всей улице… Чем занят тот усердный книжник, который, на мгновенье подняв голову от свитка, подивится топоту в неурочный час и тут же забудет об этом?.. Ведь невдомек будет ему, что не с княжьим, неотложным до утра, поручением спешат верные слуги, а беглецы спасаются бегством.

Перегороды улиц… Последние - городские - ворота…

- Печать Великого князя Ярослава!!

Всю ночь мы провели в седлах, стремясь как можно дальше отъехать от Киева… Невеселые мысли обуревали меня в этой ночной скачке! Могучий Ярослав - отныне мой недруг. У кого же искать помощи теперь? Суждено ли мне когда-нибудь вернуться законным хозяином в Ведов?

Изгнание. Что может быть горше этого слова?

Ночная мгла меж тем рассеивалась. Воздух светлел. Слабо проступили из него дневные краски листвы и трав. Вот-вот начнет наливаться рассветным румянцем небесная твердь.

- А помнишь ли ты, rex Владимэр, как сам Малескольд, в юности своей изгнанный с отчего стола братом своим Святополком Окаянным, бежал за помощью к вольным новгородцам? А еще ранее Господин Великий Новгород помогал отцу его - Крестителю Руссии?

- Ты угадал мои мысли, Эдвард Эдмундович. Мне не к кому обращаться, кроме как к вольным новгородцам. Но ты, однако, бледен как смерть: бессонная ночь тебя утомила. Спешимся!

Мы расположились под раскидистым дубом. Волвич привязал, осмотрев, двух коней, а третьего повел под-узцы к небольшой, вьющейся внизу речке. Эдвард небрежно бросил свой синий аксамитовый плащ между узловатых мощных корней и прилег. В следующее мгновение, взглянув на него, я увидел, что он глубоко и крепко спит: особенно бледное на фоне темно-зеленого его наряда лицо было обращено к по-утреннему светлому небу, бледно-алые губы приоткрылись в слабом дыхании, тонкая рука, видимо - случайно, застыла, коснувшись рукояти меча…