Около века назад французский социолог написал, что негласной целью любого общественного института является собственное выживание и рост, а не выполнение официально провозглашенной задачи. Например, основная цель государственной почтовой службы – не доставка почты, а создание условий для обеспечения зарплаты своих служащих и возможности карьерного продвижения для наиболее честолюбивых из них. Основная цель военной организации – не защита национальной безопасности, а участие в распределении доли национального богатства для обеспечения потребностей своего личного состава.

Если вы считаете, что к школьному образованию все это не имеет отношения, вспомните систему государственных школ города Нью-Йорка, где я преподаю, являющуюся одной из крупнейших деловых структур на Земле. И хотя образование, предоставляемое этим абстрактным родителем, не выдерживает никакой критики, право этой структуры заставлять свою клиентуру принимать их весьма сомнительные услуги, по-прежнему гарантируется государством. И сейчас аккумулируются силы для того, чтобы распространить влияние этого института еще дальше – притом, что существует масса свидетельств полного его провала на протяжении всей истории своего существования.

Что придает атмосфере маленького провинциального городка или другого удаленного от столицы места ощущение кардинального отличия от атмосферы большого города? Это не просто пейзаж, радикально отличающийся от городского, а ощущение большей свободы от вмешательства государства в личную жизнь. Большой Отец не так пристально наблюдает за такими местами. Где его присутствие больше всего ощущается, так это в школах, которые даже там источают озлобленность, зависть, соперничество и кастовость в виде оценивания детей и разделения их на «хорошие» и «плохие» классы. Но в таких местах существует противоядие в виде домашней и общинной жизни.

Этот бизнес, называемый «образованием», хотя, по сути, он является дрессировкой, служит типичным примером конфликта между институциональными и традиционными общественными интересами. На протяжении ста пятидесяти лет государственное образование в качестве своей основной цели считало возможным провозглашение подготовки детей к экономическому успеху. Хорошее образование в понимании официальной школы является залогом получения в дальнейшем хорошей работы, хороших денег, хороших (дорогих) вещей. Это стало универсальным национальным знаменем, поднятым как Гарвардами, так и средними школами. До тех пор, пока правдивость или философская суть этой логической цепочки никем не оспорена, такой лозунг облегчает управление и устрашение как учеников, так и их родителей. Интересно отметить, что Американская ассоциация учителей в качестве одной из своих задач формулирует убеждение делового сообщества в том, что принимать людей на работу и продвигать их по службе надо в том числе на основании их школьных оценок. В таком случае не будет нарушаться формула «школьные оценки = деньги». До сих пор при приеме на работу предприниматели руководствовались здравым смыслом, предпочитая в качестве основных критериев не оценки, а деловые качества и личное мнение о претенденте. Неизвестно, сколько они еще продержатся под напором государственной системы образования.

Абсурдность придания образованию товарных черт становится очевидной, если мы зададимся вопросом: что дает попытка рассматривать образование как способ дальнейшего раскручивания философии потребления, угрожающей земле, воздуху и воде нашей планеты? Следует ли продолжать убеждать людей в том, что они могут купить счастье, когда действительность свидетельствует об обратном? Следует ли закрывать глаза на то, что наркомания, алкоголизм, подростковый суицид, разводы и другие жесты отчаяния в гораздо большей степени поражают богатых, нежели бедных?

От правильного понимания сути этого вопроса, которого мы столь долго избегали, зависит осознание болезни, которая нас убивает, и поиск методов ее лечения. Что же все-таки должно быть целью всеобщего школьного обучения? Ответ «Обучение письму, чтению и арифметике» не может быть принят, так как при правильном подходе это занимает в общей сложности менее ста часов, и у нас есть многочисленные свидетельства того, что каждый легко это постигает сам в нужном месте и в нужное время.

Зачем же мы в принудительном порядке запираем детей на двенадцать лет в специально подготовленном государством месте? Уж наверняка не для того, чтобы некоторые из них смогли разбогатеть. Даже если это и соответствовало бы действительности, в чем лично я сомневаюсь, любое здоровое общество оценило бы такое образование крайне отрицательно. Оно разделяет и классифицирует людей, заставляя их соперничать друг с другом и официально клеймя проигравших плохими оценками, отождествляя их, таким образом, с низкосортным материалом. Конечной целью победителей является возможность купить больше вещей. Я не думаю, что кто-либо удовлетворится столь глупым выводом. Меня не оставляет чувство, что если нам удастся понять, чего же мы хотим достичь, запирая детей в школы, мы вдруг поймем, на каком же этапе мы повернули не туда. Я в достаточной степени верю в воображение и находчивость американцев, чтобы считать, что, поняв это, мы сможем тут же предложить лучший путь, что у нас появится целый супермаркет достойных идей.

Одно я знаю наверняка: большинство из тех, кто знает, что такое любящая семья, хочет, чтобы их дети это тоже познали. И еще я знаю, что на каком-то этапе все должны испытать принадлежность какому-то месту – холмам, улицам, рекам и озерам, людям, – в противном случае вы проживете жалкую жизнь изгнанника. Образование – это в значительной степени поиск личного смысла и постановка личной цели. Как можно достичь этого, держа детей взаперти от реальной жизни, в моей голове не укладывается.

Важным различием между общиной и институтом является наличие у общин естественных границ; они либо прекращают рост, либо умирают. Причина этого – в том, что в общинах и семьях каждый человек является уникальным, влияющим на сознание всех других членов общины. Постоянное внимание, которым человек окружен в Общине, придает всем, и богатым, и бедным, чувство собственной значимости, так как значимость ощущается тогда, когда другие обращают на тебя внимание. Внимание, конечно, можно купить, но истинное внимание и купленное – это совсем не одно и то же. Псевдообщинная жизнь, когда вы живете рядом с другими, не замечая их, под постоянной угрозой вторжения неприятных вам посторонних людей, дает прямо противоположный эффект. В псевдообщинной жизни вы по большей части анонимны и хотите таковым остаться из-за всевозможных опасностей, которым другие люди могут вас подвергнуть, если узнают о вашем существовании. Обратить на себя внимание в псевдообщине можно практически только купив его, так как преобладающая атмосфера – это атмосфера равнодушия. Псевдообщина – это лишь другая форма организации: в ней дружба и преданность преходящи, ее проблемы считаются чужими проблемами (проблемами того, кому платят за их решение), в ней и дети, и старики воспринимаются по большей части как раздражители, и общей мечтой всех членов является желание найти место получше, менять худшее на лучшее до бесконечности.

В отличие от настоящих общин псевдообщины и другие всеобъемлющие организации, такие как школы, расширяются максимально, настолько, насколько им это удается. «Больше» совсем не обязательно означает «лучше», но больше всегда означает прибыльнее для людей, которые на этом зарабатывают. Именно это соображение лежит в основе нынешних призывов еще более укрепить и расширить влияние школы: очень много людей смогут на этом росте сделать большие деньги.

В отличие от сложных, часто непостижимых и неизмеримых радостей общинной и семейной жизни успех в организации всегда измеряется математическим выражением превосходства: «Сколько пятерок? Сколько килограммов сброшено? Сколько запросов отправлено?» Соперничество находится в крови организаций, и точность, выраженная присвоением порядковых мест за достигнутые результаты, является их излюбленным стилем.