Все имена сменились на Руси.

(Политика — расклейка этикеток,

Назначенных, чтоб утаить состав),

Но логика и выводы всё те же:

Мы говорим: «Коммуна на земле

Немыслима вне роста капитала,

Индустрии и классовой борьбы.

Поэтому не Запад, а Россия

Зажжет собою мировой пожар».

До Мартобря (его предвидел Гоголь)

В России не было ни буржуа,

Ни классового пролетариата:

Была земля, купцы да голытьба,

Чиновники, дворяне да крестьяне…

Да выли ветры, да орал сохой

Поля доисторический Микула…

Один поверил в то, что он буржуй,

Другой себя сознал, как пролетарий,

И почалась кровавая игра.

На всё нужна в России только вера:

Мы верили в двуперстие, в царя,

И в сон, и в чох, в распластанных лягушек,

В социализм и в интернацьонал.

Материалист ощупывал руками

Не вещество, а тень своей мечты;

Мы бредили, переломав машины,

Об электрофикации; среди

Стрельбы и голода — о социальном рае,

И ели человечью колбасу.

Политика была для нас раденьем,

Наука — духоборчеством, марксизм —

Догматикой, партийность — оскопленьем.

Вся наша революция была

Комком религиозной истерии:

В течение пятидесяти лет

Мы созерцали бедствия рабочих

На Западе с такою остротой,

Что приняли стигматы их распятий.

И наше достиженье в том, что мы

В бреду и корчах создали вакцину

От социальных революций: Запад

Переживет их вновь, и не одну,

Но выживет, не расточив культуры.

Есть дух Истории — безликий и глухой,

Что действует помимо нашей воли,

Что направлял топор и мысль Петра,

Что вынудил мужицкую Россию

За три столетья сделать перегон

От берегов Ливонских до Аляски.

И тот же дух ведет большевиков

Исконными народными путями.

Грядущее — извечный сон корней:

Во время революций водоверти

Со дна времен взмывают старый ил

И новизны рыгают стариною.

Мы не вольны в наследии отцов,

И, вопреки бичам идеологий,

Колеса вязнут в старой колее:

Неверы очищают православье

Гоненьями и вскрытием мощей,

Большевики отстраивают стены

На цоколях разбитого Кремля,

Социалисты разлагают рати,

Чтоб год спустя опять собрать в кулак.

И белые, и красные Россию

Плечом к плечу взрывают, как волы, —

В одном ярме — сохой междоусобья,

Москва сшивает снова лоскуты

Удельных царств, чтоб утвердить единство.

Истории потребен сгусток воль:

Партийность и программы — безразличны.

В России революция была

Исконнейшим из прав самодержавья,

Как ныне в свой черед утверждено

Самодержавье правом революций.

Крыжанич жаловался до Петра:

«Великое народное несчастье

Есть неумеренность во власти: мы

Ни в чем не знаем меры да средины,

Всё по краям да пропастям блуждаем,

И нет нигде такого безнарядья,

И власти нету более крутой».

Мы углубили рознь противоречий

За двести лет, что прожили с Петра:

При добродушьи русского народа,

При сказочном терпеньи мужика —

Никто не делал более кровавой —

И страшной революции, чем мы.

При всем упорстве Сергиевой веры

И Серафимовых молитв — никто

С такой хулой не потрошил святыни,

Так страшно не кощунствовал, как мы.

При русских грамотах на благородство,

Как Пушкин, Тютчев, Герцен, Соловьев, —

Мы шли путем не их, а Смердякова —

Через Азефа, через Брестский мир.

В России нет сыновнего преемства

И нет ответственности за отцов.

Мы нерадивы, мы нечистоплотны,

Невежественны и ущемлены.

На дне души мы презираем Запад,

Но мы оттуда в поисках богов

Выкрадываем Гегелей и Марксов,

Чтоб, взгромоздив на варварский Олимп,

Курить в их честь стираксою и серой

И головы рубить родным богам,

А год спустя — заморского болвана

Тащить к реке привязанным к хвосту.

Зато в нас есть бродило духа — совесть —

И наш великий покаянный дар,

Оплавивший Толстых и Достоевских

И Иоанна Грозного. В нас нет

Достоинства простого гражданина,

Но каждый, кто перекипел в котле

Российской государственности, — рядом

С любым из европейцев — человек.

У нас в душе некошенные степи.

Вся наша непашь буйно заросла

Разрыв-травой, быльем да своевольем.

Размахом мысли, дерзостью ума,

Паденьями и взлетами — Бакунин

Наш истый лик отобразил вполне.

В анархии всё творчество России:

Европа шла культурою огня,

А мы в себе несем культуру взрыва.

Огню нужны — машины, города,

И фабрики, и доменные печи,

А взрыву, чтоб не распылить себя, —

Стальной нарез и маточник орудий.

Отсюда — тяж советских обручей

И тугоплавкость колб самодержавья.

Бакунину потребен Николай,

Как Петр — стрельцу, как Аввакуму — Никон.

Поэтому так непомерна Русь

И в своевольи, и в самодержавьи.

И нет истории темней, страшней,

Безумней, чем история России.