Мой крик был бы светлым и юным,—

Не встретив ответа, он сделался злым.

И предал я дух свой перунам,

Я ударил по звонким рыдающим струнам,

И развеялась радость, как дым.

Я был бы красивым,

Но я встретил лишь маски тьмы тем

                   оскорбительных лиц.

И ум мой, как ветер бегущий по нивам,

Стал мнущим и рвущим, стал гневным,

                            ворчливым,

Забыл щебетания птиц.

Над Морем я плачу,

Над холодной и вольной пустыней морей.

О, люди, вы — трупы, вы — звери, в придачу,

Я дни меж солеными брызгами трачу,

Но жить я не буду в удушьи людей.

Полночный час. Ведовски-страшный час.

День схоронен. И вновь родится сложность.

Разъять восторг и пытку — невозможность.

Из вышних бездн глядит бездонность глаз.

Как жутко мне. Вот глуше все и тише.

И веянье я слышу в тишине.

Так бархатно. Как будто льнет ко мне

Беззвучное крыло летучей мыши.

Круговидные светила -

Без конца и без начала.

Что в них будет, то в них было,

Что в них нежность, станет жало.

Что в них ласка, есть отрава,

А из мрака, а из яда

Возникает чудо-слава,

Блеск заманчивый для взгляда.

Из вулканов, из обрывов,

Рудников и разрушенья —

Роскошь ярких переливов,

Драгоценные каменья.

Из кошмарности рождений,

С свитой грязи, крови, криков —

Светлый гений песнопений,

Сонмы стройных женских ликов.

А из жизни вновь могила,

И горят, лазурно, ало,

Круговидные светила,

Без конца и без начала.

Индийский тотем — жуткий знак,

Резная сложная колонна.

Из зверя—зверь. Кто друг, кто враг,

Не разберешь. Здесь все — уклонно.

Друг друга держат все во рту,

Убийца — каждый, и убитый.

Грызя, рождают красоту,

Глядят бесовски-волчьей свитой.

Уста, и пасти, и глаза,

Зверинокрылость, чудо-рыба.

В цветных зрачках горит гроза,

Жизнь в жизни — в змейностях изгиба.

И древо жизни мировой

Растет в чудовищной прикрасе,

Являясь мной, чтоб стать тобой,

Пьяня и множа ипостаси.

Святой Георгий, убив Дракона,

Взглянул печально вокруг себя.

Не мог он слышать глухого стона,

Не мог быть светлым — лишь свет любя.

Он с легким сердцем, во имя Бога,

Копье наметил и поднял щит.

Но мыслей встало так много, много,

И он, сразивши, сражен, молчит.

И конь святого своим копытом

Ударил гневно о край пути.

Сюда он прибыл путем избитым.

Куда отсюда? Куда идти?

Святой Георгий, святой Георгий,

И ты изведал свой высший час!

Пред сильным Змеем ты был в восторге,

Пред мертвым Змием ты вдруг погас!

Сон жуткий пережил вчера я наяву.

По улице я шел — один, не я всегдашний,

Лишь тело, труп меня, что телом я зову.

Тюрьма передо мной своей грозилась башней.

И вот навстречу мне идет моя душа,

Такая же, как я, до грани совпаденья.

Так прямо на меня, упорно, не спеша,

С решением немым жестокого виденья.

Мой труп упрямо шел. Был труден каждый шаг.

Но встреча этих двух сближалась неуклонно.

Как будто в зеркале, вот — я, но я — мой враг.

Идем. Тюрьма молчит. Враждебна высь, бездонна.

Все ближе, ближе мы. Бледнею я и он.

И вдруг нас больше нет. Миг ужаса. Миг встречи.

Ум вброшен в темноту. На башне тихий звон.

Кому-то целый мир, упав, налег на плечи!

Я дух, я призрачный набат,

Что внятен только привиденьям.

Дома, я чувствую, горят,

Но люди скованы забвеньем.

Крадется дымный к ним огонь,

И воплем полон я безгласным,—

Гуди же, колокол, трезвонь,

Будь криком в сумраке неясном.

Ползет густой, змеится дым,

Как тяжкий зверь—ночная чара.

О, как мне страшно быть немым

Под медным заревом пожара!

— Тетенька, тетенька, миленькая,

Что ты такая уныленькая?

Или не рада, что к нам из села

В город пошла ты, и в город пришла?

— Эк ты, девчонка, горазда болтать.

Чуть подросла, от земли не видать,

Только и знаешь — шуршишь, словно мышь.

Что же ты тетку свою тормошишь?

— Тетенька, может, мой разум и мал,

Только вот вижу — наш смех замолчал.

Тетенька, право, мне страшно с тобой,

Точно здесь кто-то еще есть другой.

— Девонька, эти ты глупости брось,

К ночи нельзя так болтать на авось.

Лучше давай про село расскажу,

После помолимся, спать уложу.

В городе, девонька, все бы вам смех,

В городе много забав и утех.

Наши избенки-то, наше село

Лесом, потемками все облегло.

В лес за дровами — а там лесовик,

Вон за стволом притаился, приник.

Чур меня, крикнешь  он вытянет нос,

Так захохочет — по коже мороз.

Ночью, как это так выйдешь на двор,

Звери какие-то смотрят из нор,

Совы на крыше усядутся в 'ряд,

Углем глаза, как у ведьмы, горят.

В избу назад — а в клети домовой,

Ты на полати — а он уж с тобой,

Вот навалился — и стонешь во сне,

Душно так, тяжко так, страшно так мне.

Нежити ходят, бормочут во тьму,

Шепчут, скривясь,— ничего не пойму.

Словно они балалаечники,

Баешники, перебаешники.

Тетка умолкла. Девчонка спала.

Тетки дослушать она не могла.

Обе застыли, и в комнате той

Явно, что кто-то еще был другой.