Где-то неподалеку раздался беспечный девичий смех. Черноволосый мужчина осторожно пробрался сквозь буйные зеленые заросли, стараясь не оцарапаться о кусты ежевики. В каких-нибудь двадцати шагах от него, в небольшом лесном озерце, резвились две купальщицы. Неглубокое озеро не скрывало их прелестной наготы. Вода сверкающими струями сбегала по волосам, по гладкой и свежей коже, по мягким очертаниям грудей девушек, которые смеялись и визжали, плескаясь, как дети.

Рядом находился Стаффордский женский монастырь. Эти очаровательные создания, по-видимому знатного происхождения, судя по всему, были оттуда. Глядя сквозь листву, он почувствовал пронзительное страстное желание. По сравнению с уличными девками и покладистыми служанками, к услугам которых ему обычно доводилось прибегать, две молоденькие барышни были свежими и невинными. Его поразили чистота их кожи, упругость грудей и простодушие лиц.

С трудом сдерживая порыв, он сжал ствол маленького деревца, за которым прятался. Когда красавицы выйдут на берег, их можно будет рассмотреть повнимательнее.

С минуты на минуту подойдет Вилли. Если он наделает шуму, девушки поймут, что за ними подглядывают, и, конечно, бросятся одеваться. От этой мысли захватывало дух.

– Ради Бога, – прошептал он. – Давайте! Выходите! Покажитесь мне!

Одна из девушек, будто услышав эти слова, направилась к берегу и грациозно вышла из воды.

– Какая темная кожа! Как у сарацинки, – ухмыльнулся он.

Ее мокрые черные волосы сверкали на солнце, а кожа действительно была очень смуглой и казалась еще темнее на сгибах. Пока она с томным изяществом шла к одежде, он отметил дразнящую округлость ее мускулистых ягодиц, соблазнительный бархатистый треугольничек и бугорки выступающих сосков.

С надеждой он опять обернулся к озеру и вновь не был разочарован. «Венера!» – пронеслось в голове, когда показалась из воды вторая. Напряженно, до боли в глазах, вглядывался он в каждый дюйм великолепного тела. Пряди светлых волос оттеняли кожу цвета топленого молока и падали на спелые с розовыми сосками груди той самой формы, которая идеально соответствует мужской ладони. Он замер, когда над поверхностью обозначилась тонкая талия, а затем – округлые бедра. Он поспешил перевести взгляд на маленький островок соломенных волос, который легко было принять за едва приметную мягкую тень.

На берегу она отряхнулась, отчего ее тело волнующе затрепетало. Казалось, сама природа создала его для созерцания: податливое, восхитительное, с безупречной кожей. Дерзкий соглядатай поневоле подумал, что если бы он хотел нарисовать в своем воображении совершенную женщину, она вряд ли была бы лучше. Миниатюрные формы манили, суля полноту наслаждения. Даже мимолетный взгляд на нее причинял танталовы муки.

Тем временем смуглянка решила, что пора одеваться, а Венера все еще оставалась обнаженной, нежась под ласковыми лучами солнца. Она расчесывала волосы, пропуская сквозь пальцы ослепительные пряди цвета чайной розы, и оборачивалась на шутливые оклики подруги, открывая спину его восхищенному взору. Две ямочки-близняшки лукаво подмигивали из-под волос, спадающих до бедер и слегка прикрывающих самые прелестные округлые маленькие ягодицы, какие ему когда-либо доводилось видеть, такие тугие и гладкие, такие зовущие, что у него заболели пальцы от желания их сжать.

А когда она присела на горячий камень и вытянула перед собой изысканной формы ноги, рассудок оставил его. Он уже готов был броситься вперед, как зверь на добычу, если бы не тихий шепоток Вилли, раздавшийся у самого уха и спасший его от неотвратимого безумия:

– Так-то себя ведет рыцарь короля? Тебя бы следовало вздернуть на виселице за эдакие штуки.

– Ради нее и жизни не жалко, – тихо простонал в ответ несчастный. – Боже правый, вот истинное совершенство! Она так девственно чиста.

– Ничего удивительного, дурень, ведь она, кажется, монашка.

– Господь не допустил бы такой несправедливости. Женщины, подобные ей, созданы для наслаждения. Вилли положил руку на плечо друга.

– Только не для твоего. Пойдем-ка лучше отсюда, пока ты еще в состоянии перебирать ногами. Иначе никто не поверит, что мы сбились с пути в погоне за ланью.

– Постой, – прошептал он. – Дай хоть минутку полюбоваться. Все равно она скоро наденет платье.

Однако красавица вовсе и не думала одеваться, а по-прежнему сидела на камнях, подставляя себя солнцу с доверчивостью ребенка, и поминутно то встряхивала волосами, то что-то отвечала подруге. Ее груди соблазнительно вздрагивали при малейшем движении.

Вилли вздохнул.

– Ну ладно, тогда оставайся. Когда тебя повесят, обещаю, что даже не вспомню твоего имени.

Время как будто замерло. Он стоял в десяти шагах от прекрасной незнакомки и пожирал глазами каждый дюйм ее тела. Было видно, как бьется пульс на тонкой девичьей шее, как под горячими лучами солнца с божественно прекрасного тела исчезают последние капли воды и сияют голубые глаза, невинные и чистые, как летнее небо. Детская непосредственность мягких и осторожных движений в сочетании с пышностью тела рождала в нем сладостное напряжение.

На какой-то момент он как наяву представил это зовущее, прекрасное тело уже побежденным и предназначенным только для него – розовые губы, влажные и полураскрытые, мягкие груди притиснутые к его груди, стройные ноги, широко распростертые навстречу страсти.

Что-то заставило его очнуться. Она стояла напротив, глядя прямо перед собой, как будто видела сквозь кусты боярышника. Он похолодел, когда девушка сделала несколько шагов навстречу. Что же предпринять? Бежать? Или приветствовать ее и сказать, как она прекрасна и как он наслаждался, глядя на нее? Но ничего такого не произошло – он просто дал ей приблизиться и шагнул из своего укрытия, едва она поравнялась с зарослями кустарника.

Девушка замерла в испуге. Но может быть, потому, что на его лице играла улыбка, крик так и не сорвался с ее губ. С минуту она стояла в оцепенении и вдруг, осознав, что совершенно раздета, издала вопль ужаса и моментально исчезла. Кто бы мог подумать, что эти стройные ноги к тому же так быстро бегают? Он бросил прощальный взгляд на прелестные маленькие ягодицы, прыгающие вверх и вниз в такт бегу, повернулся и скрылся в лесу.

Англия, 1248 год от Рождества Христова

Никогда больше не видать ей милого Стаффорда, подумала с грустью Астра де Мортейн, оглянувшись на прощание. Издали монастырь, как чудное видение, бесплотно парил над легкой дымкой, покрывавшей зеленую долину. Мягкий утренний свет вызолотил камни монастырской кладки и поперечный свод нефа маленькой церкви, который устремлялся вверх подобно арке, ведущей прямо на небеса.

Она гордо расправила плечи и отвернулась. Выбор сделан. Сожаления неуместны. Принятое решение неколебимо. Но почему-то к горлу вдруг подступил комок, и из ее голубых глаз хлынули слезы, оставляя на щеках тонкие бороздки. Она смахнула их непослушными пальцами.

– Святый Боже, ты же обещала не плакать! – воскликнула Маргарита Фитц Хаг, подъезжая на прекрасной белой лошади к мулу Астры.

Астра кинула на спутницу взгляд, полный отчаяния.

– Пойми, ведь я провела в Стаффорде всю свою жизнь, – заметила она, оправдываясь. – Так тяжело отсюда уезжать!

Маргарита скривила ротик.

– Кажется, мне этого никогда не понять. Ты ведь не собираешься превратиться в высушенную старую святошу с кислым лицом?

Астра натянуто улыбнулась. Маргарита принадлежала к породе людей, которые искренне полагали, что страшнее участи монахини – только смерть. Молодая светская дама даже не могла представить, как трудно далось недавней послушнице решение уйти из монастыря. Стаффорд был для нее средоточием мира, олицетворяя собой надежность, покой и любовь. Сестры жили одной дружной семьей, а другой семьи у бедной сироты не было. И только ясное осознание, что нрав ее совсем не подходит для смиренного монастырского уклада, подтолкнуло девушку к решению оставить обитель.