Остальные с перекошенными лицами испуганно уставились на младенца.
«Матерь Божия! — прохрипела акушерка. — Кого ж ты нам родила?»
Этого не знал никто. Все молчали. Кое-кто крестился.
«Что ж мы с ним будем делать? Ведь узнают — конец нашему покою!» — донёсся голос из угла подвала.
«Тебе твой покой дороже всего! — возмутились женщины. — И почему мы должны что-то делать. Молчать про это надо, вот что!» — галдели они.
«Истину не скроешь!» — снова пролепетал малыш.
«Господи! Ему еще часа нет, а он уже об истине. Да что ты знаешь об истине-то?» — сказал тот, что не пошел с бутылками.
«Я знаю четыре Благородные Истины» — тонким голосочком произнёс младенец.
«Вот как? — удивились другие интеллигенты. — Мы не знаем, а он знает! И что же это за благородные истины?»
«Истина о страдании. Истина о причине страданий. Истина о конце страданий. Истина о Пути прекращения страданий»
«Это правда! — сказал один из „бичей“. — Мы проходили это на факультете, когда я был ещё полон сил. Истинная, правда! Клянусь!»
«Как же мы его назовём?» — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Мать, позволившая себе эксперимент с непорочным зачатием.
«Майтрейя!» — сказал младенец и, закрыв глаза, погрузился в самадхи.
«Ну, наделала ты дел со своим экспериментом! — сказала акушерка. Как теперь будешь выпутываться, Дарья?»
Дарья не ответила. Она с улыбкой смотрела на малыша, нежно качая его на руках. Личико младенца было невозмутимо, как у мудрого старца.
Тем временем в Шереметьево приземлился самолет, летевший из Катманду.
Группа монахов, в ритуальной одежде не задерживаясь в аэропорту, наняла микроавтобус и покатила в Москву.
Монахи что-то говорили по-тибетски, лишь изредка один из них, говоривший на ломаном русском языке, давал указания водителю, сверяясь с дорогой по какому-то прибору.
«Газель» пересекла центр и нашла Варшавское шоссе.
Они долго стояли в пробке у развилки Варшавского и Каширского шоссе. Наконец машина свернула на Каширское шоссе, проехала институт, от которого на километр пахло радиацией, и остановилась у одного из домов.
Монахи расплатились долларами.
Видимо их количество удивило водителя, ибо он быстро спрятал зелёные в карман пиджака и спросил:
«Вас ждать?»
«Если через полчаса нас не будет — уезжайте!» — сказал знающий русский и задвинул дверцу.
Прохожие с удивлением рассматривали буддийскую делегацию, которая направилась к одному из домов.
Как бы по наитию, один из них направился к торцу дома, где находился вход в подвал.
«Это здесь!» — сказал он соплеменникам и трижды постучал кулаком в дверь.
«Кто?»— глухо донеслось из глубины.
«Свои!» — выученной ломаной фразой ответил стучавший.
«Опять напился, — язык еле вяжешь!» — ответил женский голос.
Тем не менее, дверь открылась, но, увидев незнакомцев, женщина попыталась закрыть дверь.
Монахи сделали какой-то жест пальцами, пробормотали непонятное заклинание и консьержка, обмякнув, заснула у дверей.
Толкая друг друга, монахи ввалились в подвал, и бухнулись на колени у входа. Они воздели руки к младенцу и хором запели:
«НАМО БУДДА! НАМО ДХАРМА! НАМО САНГХА!»
Поклонившись младенцу, они снова запели:
«ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ!… ОМ МАНИ МАДМЕ ХУМ!»
Сделав глубокий поклон, они снова запели:
«САНГЕ ЧОЙДАН ЦОГЕ ЧОГ НАМДА ЖАНЧУБ БАРДО ДАНЕ ГЬЯБ СУ ЧИО ДАГЕ ЖИНСО ГИВЕ СОНАМ ГИЕ ДОЛА ПАНЧЕР САНГЕ ДУБАР ШОГ»
Младенец вышел из самадхи, повернул голову и чётко ответил:
«ОМ ОМ ОМ САРВА БУДДХА ДАКИНИЙЕ
ХУМ ХУМ ХУМ ПАТ ПАТ ПАТ СУУХА».
Мать, державшая его на руках, склонила голову в почтении и обратилась к пришедшим монахам:
«Майтрейе нет еще и суток. Постарайтесь не утомлять его!» — кротко попросила она.
Монахи сделали глубокий поклон в сторону матери и, достав из своих несессеров ароматические пирамидки, зажгли их.
Затем они достали белые полотенца, и надели их на шею матери и младенца.
После этого они положили дары у ног святой пары.
Не забыли пришельцы и окружающих. Каждый получил то, что хотел.
Подвал наполнился благоуханием и светом, который излучали, казалось, сами стены.
Младенец почмокал губами и сказал по-русски:
«Я вошел в тело этого случайного человечка, и Нирманакайя да спасет его от всех непредвиденных случайностей! Пусть будет так, как заповедовал последний Будда Шакья Муни».
И обратившись к своей Матери, сказал, трогая ручонками его лицо:
«Не беспокойся, Мамма! Утомление мне не грозит. Пойдём с нами!»
Пришельцы и постояльцы облегченно вздохнули, — проблем не будет.
Монахи достали из рюкзака свежую ритуальную одежду, в которую были облачены сами, одели в неё мать и, поддерживая её под руки, по одному, стали выходить наружу.
«Разве мне не нужно зарегистрировать рождение дитя? Показать плаценту?» — спросила роженица.
Русскоговорящий улыбнулся. Он перевел её слова по-тибетски, и монахи тоже широко улыбнулись.
«Регистрация уже состоялась в Космосе! — ответил переводчик. — А гражданство ему не нужно. Регистрация подразумевает собственность государства на гражданина. Майтрея — не собственность одной страны. Многие хотели бы считать его собственностью. Но даже Космос не может считать его своей собственностью», — объяснил переводчик всем присутствующим.
«Да, нам-то что! Нам всё равно! Делайте, как считаете нужным!» — нестройными голосами ответили бомжи.
«Братва, да ведь это похищение! — воскликнул один из бомжей с татуировкой на груди и на руках. — Стойте! Не выпускайте их! Или платите выкуп!» — кричал он, направляясь к младенцу.
«Нет проблем! — спокойно ответил переводчик. — Выбирай: выкуп и молчание, или будешь немым навсегда. Сколько?»
«Десять кусков зелеными!» — выкрикнул татуированный.
«Хорошо, но с одним условием — на всех! Если не согласны, то ничего не получите, но всё равно немота поразит вас. Итак?» — переводчик ждал ответа.
«Согласны!» — хором ответили бомжи.
Татуированный свирепо глянул на товарищей, но махнул рукой, мол, «хорошо и так — на халяву».
Переводчик сделал знак. Один из монахов достал из мешка кейс, вынул десять пачек и кинул каждую окружившим их бомжам. Никто не остался без подарка. Началась радостная суета, и монахи покинули подвал.
Один из них предусмотрительно задержал «ГАЗель» и, пропустив Буддову Мать вперед, монахи расселись по местам.
«Куда?» — угодливо спросил водитель.
«Один момент!» — сказал русскоговорящий монах, набирая номер на сотовом телефоне. Переговорив с кем-то по-английски, он сказал шофёру:
«В американское посольство!»
«О кей!» — довольно ответил тот, предвкушая хороший навар.
«Вот видите! — сказал монах. — Я же говорил, что всё получится. Россия всегда всё продаёт: Аляску, природные ресурсы, спортсменов, девушек, детей… Вот и Будду продали!»
Буддова Мать заплакала.
Майтрейя поднял головку к её лицу и пролепетал:
«Не плачь, Мамма! Я не продаюсь! У этого ламы ошибочные взгляды. Его ум заржавел в Кали-Юге. Пожалей его, ибо в будущей жизни его самого продадут».
«Сколько же лет этому маленькому?» — спросил водитель.
«У него нет возраста!» — угрюмо ответил переводчик.
И это была истина.
В американском посольстве монахи провели два часа.
Буддовой Матери с сыном отвели гостевую комнату и она, измученная, сразу же заснула.
Малыш не стал спать, и монах-врач взял его на руки.
«Отнеси меня к братству!» — попросил он врача по-тибетски.
Горничная, обслуживающая гостей, удивилась:
«What are you say?»
«You don’t understand!» — ответил ей малыш.
Горничная плюхнулась на стул и открыла рот.
«Close you mouse!» — улыбнулся ей мальчик и уплыл на руках своего попечителя к собранию монахов.
Монахи шумно обсуждали минувшие события. Увидев входящих, упали на колени, опустив лбы в пол.
