Султан. То есть язык создан человеком?

Татьяна Черниговская: Звучит хорошо, но ответить я не смогу.

Леонид Пашутин. Огромное спасибо. Маленький вопрос. Как у обезьян со смехом? Вспоминая Ницше, естественно.

Татьяна Черниговская: Этот вопрос должен быть задан не мне, а Александру Григорьевичу Козинцеву и Марине Львовне Бутовской, которые специально этим занимались. Они занимались с маленькими детьми и с обезьянами. Они могут шутить и могут врать. Один из этих обезьянок вдруг потерялся. Все перепугались и искали его везде. Поднялись к нему в спальню и обнаружили его кровать, ровно застеленную. А оттуда торчал хвост! Все это время, чтобы их разыграть, он так лежал. Зачем он это сделал? Прагматика отсутствует. Это игра.

Евгений Тесленко. Скажите, есть ли сейчас феномен изменений в нашем социальном бытии, когда мы видим, что меняется не только лексика, но и орфография, пунктуация и т. д.? Не ведет ли это в результате к более удобным способам коммуникации? Что мы сейчас наблюдаем в теории коммуникации и т. д.? Можем ли мы наблюдать здесь какие-то тенденции?

Татьяна Черниговская: Я думаю, что я не тот человек, которые должен здесь отвечать. Для этого нужно располагать материалом, которым я не обладаю. Я бы посоветовала вам спросить присутствующего здесь Николая Вахтина.

Есть много всякого рассыпанного, но того, о чем вы говорите, нет. Для этого надо много лет исследовать какую-то популяцию и т. д. Или надо собирать данные из десятков лабораторий по всему миру, что очень сложно из-за той же интерпретации фактов. По-моему, это невозможно.

Евгений Тесленко. Простите. Что мы сейчас видим? Муравьи, пчелы и т. д. Они существуют сотни миллионов лет. Может быть, они смогли бы нам подсказать, что дальше.

Татьяна Черниговская: Здесь я вам тоже не смогу ответить. Но надо решить, происходит ли что-то с муравьями за это время.

Борис Долгин: Некоторые эволюционисты говорят, что, в отличие от нас, у них эволюция продолжается.

Татьяна Черниговская: Насчет этого «в отличие от нас», это тема для отдельного разговора. Есть такая точка зрения, что люди не эволюционируют, но она совершенно ни на чем не основана.

Николай Вахтин. Мне кажется, что здесь дело во временных периодах. Изменение языка – миг по сравнению с эволюцией. Язык меняется до неузнаваемости за 5-6 вв.

Татьяна Черниговская: Последнее. Когда говорили про хромосому, которая отвечает за чтение, непонятно, когда вообще этот механизм мог закодироваться. Сколько лет мы читаем? 10 000 – это предел. Давайте решим, что любой рисунок – это иероглиф, эта цифра может дорасти до 250000 лет. Это миллисекунда! Когда он мог закодироваться?

Москва, 17-22 августа 1987 года. В Московском университете на Ленинских горах проходит VIII Международный конгресс по логике, методологии и философии науки. В большом актовом зале негде яблоку упасть. Все ждут приезда и выступления Ильи Романовича Пригожина с его докладом «Необратимость научного знания». Докладчик задерживается, он только что с самолета: работает в ряде стран и на двух континентах. Наконец он прибывает: небольшого роста, элегантной наружности и с чувством собственного достоинства. Его выступление – это сенсация конгресса, он еще не забыл русскую речь, но доклад произносит на английском языке, извинившись перед собравшимися. Ему назначили двух оппонентов: выдающегося физика Ю.Л. Климонтовича и маститого математика Никиту Николаевича Моисеева.

Слово предоставляется Н.Н. Моисееву. На сцену выходит обычный советский человек в помятом костюме (не в пример Пригожину, приобретшему европейский лоск) с ясным взглядом, высоким лбом и ореолом седеющих волос. Посетовав, что его не предупредили о необходимости оппонировать Пригожину, он вскоре переходит к своей излюбленной теме, которой живет в последнее время. Тема эта нашла отражение в названии и содержании его книги «Человек и ноосфера». Он не только самостоятельно пришел к идее самоорганизующихся систем, но и занимается изучением и моделированием самой сложной самоорганизующейся системы – биосферы. Биосфера Земли является фрагментом единого синергетического мирового процесса, законы которого лежат за пределами доступных нам сегодня знаний и измерений, что позволяет, как считает Моисеев, считать их постоянными. Более того, как сказал в своем выступлении Ю.Л. Климонтович, Н.Н. Моисеев подверг «критическому разносу книги Пригожина». В частности, в вышеупомянутом труде «Человек и ноосфера» Моисеев пишет, что создателем неравновесной термодинамики еще в 1931 году стал голландский физик Л. Онсагер. Им был найден некоторый функционал, который получил название потенциала рассеивания. В 1947 году И. Пригожин другим путем вывел принцип, который был назван им принципом минимума производства энтропии.[1] В 70-х годах венгерский физик И. Дьярмати показал, что оба эти принципа при известных условиях являются эквивалентными и принцип Пригожина следует из принципа Онсагера (Моисеев, 1990).

Справедливости ради, следует отметить, что диссипативные системы и самоорганизующиеся процессы в них были открыты в бельгийской школе И.Р. Пригожина на основе наблюдений за образованием песчаных дюн, облаков, вихрей на воде, химических реакций и т.п., также на данных экспериментов Б.Н. Белоусова и А.М. Жаботинского, а не только чисто теоретически. При этом была построена математическая модель самоорганизующихся процессов «брюсселятор» (г. Брюссель). Что же касается книг Пригожина – «Возвращенное очарование мира», «Порядок из хаоса» и др., то они не лишены элементов научной романтики, привнесенной в них очаровательной Изабеллой Стенгерс – философом и соавтором Ильи Романовича.

Можно вполне согласиться с Н.Н. Моисеевым, что использование принципов Онсагера-Пригожина оказалось «на деле весьма ограниченным», особенно в отношении изучения живых систем. «В живой природе противоречие между тенденцией к локальной стабильности и стремлением в максимальной степени использовать внешнюю энергию и материю является одним из важнейших факторов создания новых форм организации материального мира» («Человек и биосфера», 1990).

Однако, на конгрессе в Москве Моисеев отбросил все возражения и замечания Пригожину и приступил к изложению своих изысканий. Свое сообщение он назвал «Оправдание единства». Особую роль в мировом эволюционном процессе играет «Принцип минимума диссипации[2] энергии»: если допустимо не единственное состояние системы (процесса), а целая их совокупность, то реализуется то состояние, которому отвечает минимальное рассеивание энергии (или, что то же самое, минимальный рост энтропии).

Этот принцип «минимума диссипации энергии» есть всего лишь частный случай значительно более общего принципа «экономии энтропии». В природе все время возникают структуры, в которых энтропия не только не растет, но и локально уменьшается. Поскольку убывание энтропии возможно только за счет поглощения внешней энергии, то отбор благоприятствует тем структурам, которые способны в максимальной степени поглощать внешнюю энергию.

Такими структурами, созданными эволюцией жизни на нашей планете, являются популяции всех видов, сообщества или биоценозы, и сама биосфера. Биологическая эволюция, подобно космической и химической, происходит в открытых системах в условиях далеких от равновесия. Конечной физической причиной эволюции является отток энтропии в окружающую среду. Неравновесные процессы в изолированной системе сопровождаются ростом энтропии, они приближают систему к состоянию равновесия, в котором энтропия максимальна. Жизнь задерживает этот процесс. «Организм питается отрицательной энтропией, привлекая на себя ее поток», – как образно писал Э. Шредингер (1972). Глубокая идея Ч. Дарвина, имеющая всеобщее значение, состояла в описании процесса возникновения порядка из хаоса. Хаос, по Дарвину, создается накоплением «неопределенной изменчивости» (мутации), отбор создает порядок путем выработки адаптаций, наследственность – конвариантная редупликация[3] закрепляет этот процесс в череде поколений. «Живое вещество, – как говорил В.И. Вернадский, – в своем эффекте в биосфере противоречит принципу Сади Карно».