Тут, наконец, подъехала арба с цыганами и мешками. Осоавиахим походил вокруг нее, как кот вокруг сметаны, пощупал потемневшие борта, по примеру назарьинских владельцев «Жигулей» попинал колеса, утробно засмеялся и побежал к своим. Так же радостно, как Осоавиахим по зеленому лугу, бежал в свое время Архимед по улицам Сиракуз, ибо нашел!

- Братья! - кричал Осоавиахим, пиная арбатовские туши. - Восстаньте, братья, ибо мы спасены! Ибо во спасение послал нам арбу Господь! Приложился я к ней и исцелился! Спасайтесь и вы! В едином порыве!

И загудела степь под десятками тяжелых ног. И в страхе отступили от недоразгруженной арбы цыгане, прощаясь с ее содержимым.

В своем публицистическом пафосе Осоавиахим неожиданно приблизился к Осипу Осинову, который усмотрел в исчезновении Арбатовых весьма зловещий символ:

«Мишка Дерибасов, словно Гаммельнский крысолов, выманил из Назарьина тащивших падающие со скатерти крошки Арбатовых.

Страшно даже в мыслях уподобить Арбатовых крысам, ибо что ждет назарьинцев, остающихся на корабле?

Умозаключаю: очевидно, источник зла и опасности для Назарьина таится в Мишке».

Но Осип Осинов ничего не вывел из этого своего умозаключения, а впервые за весь 31-й том жирно перечеркнул запись. Интуиция подсказывала, что истина лежит глубже. Медленно и осторожно, как штопор в трухлявую пробку, начал он углубляться в суть вопроса и добрался до четвертой дочери основоположника Назария.

Добился-таки тяжким трудом и смекалкой басурманин Ахмет Делибаш, чтоб отдали ему в жены крутобедрую Дарью вместе с коромыслом. А как исполнилось их первенцу семь лет, созвал Делибаш всех на той по случаю обрезания. Самым мрачным в истории Назарьино оказался тот праздник! Не остановилась кровь, так вся и вытекла.

Повыла Дарья, а спустя год второго сына под нож не дала, да и все село за него грудью встало. Пришлось Делибашу воспитывать детей в православной вере. И чем больше становилось детей, тем сильнее боялся Делибаш гнева аллаха. Задумчивым стал, по ночам кричать начал. А потом и вовсе исчез. Решили - навсегда, рукой махнули да стали всем селом детей растить. А он через три года возьми да объявись! И турчонка с собой привез - маленького, видать, только от груди отнятого.

Дарья в крик: «Где нагулял?!» А он: «Племянник» - и все!

И уж племянника своего - Али Дели-баши - он не только обрезал, но и воспитал таким правоверным мусульманином, хоть в муллы отдавай. И как исполнилось Али пятнадцать лет, снова исчез Ахмет Делибаш, но на этот раз ненадолго. Украл где-то для племянника двух басурманских жен, да выделил всю молодую семью в отдельный хутор, подальше от мужских завистливых глаз.

Так и разводили Делибашевы курдючных овец на своем хуторе до самого двадцатого века и, в отличие от Дерибасовых, были истыми мусульманами.

Когда с Кавказа стали высылать турок, Делибашевы, по совету Кира Дерибасова, записались чеченами и остались. Еще на несколько лет. Вплоть до «великого» переселения народов. Так и затерялись в Казахстане.

Так что с Арбатовыми все повторилось один к одному - ложились спать - был род, проснулись - а его уж нет.

Растравил себе душу Осип Осинов, вспомнил, как встретил Рустама Делибашева в Долинке, под Карагандой, когда, не досидев по 58-й, замерзал с профессором Жичевским и завалил в кочегарку...

Пять лет без двух месяцев отсидел Осип. Самые студенческие годы. И знаменитая назарьинская хватка проявилась у Осипа на свой лад - сообразил парень, что хоть при шмоне все и отбирают, но в мозги пальцы не запустишь. Вот и постарался он вынести из зоны побольше знаний. Многих профессоров утомил он своими расспросами. А вернувшись, почувствовал: системы не хватает! И сцементировал все разрозненные знания, проштудировав Большую Советскую Энциклопедию. Сочтя свое образование законченным, первый на деревне энциклопедист начал уединенно наблюдать и размышлять, с чистой совестью не читая ничего, кроме «районки» и «Литературной газеты».

Проанализировав исторический прецедент, Осип Осинов умозаключил:

«Как замечали и до меня - в Назарьино возвращаются. Индивидуумы уходят из Назарьина только в землю. Острополер улетел к солнцу не как индивид, но как весь род назарьинских Острополеров в количестве - один экземпляр».

И вывел:

«Острополер тоже приземлился в Казахстане, ибо он - род».

Глава 12. Километр «вишневых»

Нет, не о таком новоселье мечтал Дерибасов. Собственный портик сверху - это было еще неплохо, но ископаемая раскладушка снизу - старая кляча, с подкашивающимися при каждом движении ногами - опошляла всю античную атмосферу. И, страдай Дерибасов бессонницей, к каким бы мыслям и обобщениям мог он прийти в такую ночь!

Вместо этого плейер сна преподносил Дерибасову попурри из античного мира. То в тоге, то в хитоне шлялся Мишель по немыслимо мозаичному коллажу, торговал мосластыми неповоротливыми рабами с севера, предлагал весталкам подбросить их на массивном черном паланкине и приставал к гетерам: «Эй, мадам, не имеете ли вы мне сообщить, в смысле вот этим вот моим рабам, как им пронести меня до Дерибасовской?» После этого Мишель высовывался из паланкина, рискуя вывалиться, греб руками воздух и вопил вслед удаляющимся тонким щиколоткам с толстыми золотыми браслетами: «Постойте, мадам! Я имею пригласить вас с собой к Одиссею на маленький, но изящно обставленный сабантуй одесситов. Все будет красиво - в строго патрицианском стиле: оргии, вакханалии и философские диспуты!»

Одиссей оказался мужиком правильным, хоть и разводил вино водой. После первой амфоры Мишель стал от избытка теплых чувств звать его Одиссеичем, а тот, хоть и обижался все больше, обнимал Мишеля все крепче.

Испуганный Мишель попросил сменить сорт вина. И пока Одиссей объяснял, что надо делать только что купленному у Дерибасова огромному лысому рабу с уже оттопыренной краденной чашей тогой, Дерибасов зайцем запетлял между колоннами и залег в тени портика.

- Огня!!! - потребовал разгневанный Одиссей. И тут же рабы с факелами заметались по апельсиновому саду.

- Распять Мишку-предателя! - крикнул кто-то.

Дерибасов вздрогнул и понял, что надо бежать. Но вспомнив, что при малейшем движении раскладушка рухнет, остался неподвижным: «Чего дергаться, все равно сон».

- Тогда лучше линчевать! - восторженно завопил слишком знакомый голос Саньки Дерибасова.

Мишель испуганно протер глаза. Раскладушка рухнула. От сна остался портик и море факелов вокруг. Но напротив мрачнел Дунин дом с пристройками. Лаяли собаки, пахло навозом и мятой.

- Мало его линчевать! Хату ему спалить!

- Так хата ж Дунина...

- Тьфу! Выродок - он и есть выродок! Ни детей, ни дома.

Факелы сжались в огненное кольцо, и Дерибасов взвыл:

- Рехнулись, быки назарьинские!!! Да Арбатовы сейчас свободнее всех вас! Завтра здесь будут! У нас свое родственное дело! А тебе, Санька, оба уха оторву!

- Э-эх, прибить бы гада, - вздохнул кто-то, - да Евдокию жалко.

- А вот если б его выгнать, а Дуньке другого найти. А что - баба справная, гладкая...

- Может, поучить его?!

- Ну-ну, - отступил Дерибасов. - Не те времена.

- Нет, ты объясни, - потребовал всеми уважаемый бригадир Тихон Назаров, - он же на тебя день и ночь пахал не разгибаясь! Что ж ты, пакостник, рубишь сук, на котором сидишь?!