А Дидро так долго слушал разговоры о своей любви к императрице, что и сам, в конце концов, уверовал в это и с лихорадочным нетерпением ожидал момента, когда сможет броситься к ней в ноги.

Екатерина Вторая, наконец, предоставила ему удобный случай. Она пригласила его почитать с ней диалоги Платона[18] и сама же назначила для сего чтения первый предзакатный час.

Дидро был вне себя от счастья: золотые фантазии и сладкие упования кружились в его голове.

Подошло время первого урока. После долгого перерыва Дидро снова находился наедине с императрицей. И как же прекрасна была она именно сегодня, когда устроилась рядом с ним у пылающего камина, как изящно ее маленькая ручка лежала на томе в кожаном переплете! Они начали читать «Государство» Платона. Дидро едва владел чувствами, и всякий раз – а происходило это довольно часто, когда императрица тонким пальчиком случайно дотрагивалась до его пальца, или своими локонами касалась его щеки, он вздрагивал, а когда она демонстративно увлекшись платоновой темой, положила руку на спинку его кресла и через его плечо заглянула в книгу, тогда его оставило всякое благоразумие и, не успев осознать, что натворил, он уже лежал у ее ног.

– Однако Дидро, что это вам пришло в голову? – воскликнула монархиня.

– Ваше величество, сошлите меня в Сибирь, – ответствовал Дидро, – велите отрубить мне голову, колесовать или четвертовать меня, но я люблю вас, я боготворю вас и не хочу жить ни минутой дольше, если вы оттолкнете меня от себя!

– Дорогой Дидро, прежде всего встаньте, – промолвила Екатерина Вторая, готовая вот-вот расхохотаться, – кто-нибудь может ненароком…

– О! Моя богиня! – взмолился Дидро и усыпал поцелуями руки царицы.

– Стало быть, вы действительно меня любите? – начала Екатерина; она была столь милостива, что не отняла у него руку.

– Как безумный.

– Ну, мой дорогой Дидро, – продолжала царица, – век наш, как вы знаете, весьма скептичен. Позвольте мне сомневаться в вашей любви до тех пор, пока вы не предоставите мне ее доказательств.

– Требуйте каких вам угодно, ваше величество, – воскликнул Дидро со страстной горячностью.

– Ну, тогда достаньте мне обезьяну, – быстро ответила Екатерина Вторая.

– Какую обезьяну? – в изумлении переспросил Дидро. – Какую обезьяну?

– Говорящую обезьяну с Мадагаскара, – пояснила царица, поднимаясь, – а до той поры больше ни слова о любви. Прощайте, мой дорогой Дидро.

С этими словами императрица выпорхнула из комнаты и, словно наказанного школяра, оставила ошарашенного философа стоять на коленях.

– Я в отчаянии, – жаловался Дидро княгине Дашковой, которая, улыбаясь, сидела за туалетным столиком и занималась прической.

– Почему? Ведь императрица вас любит, – возразила княгиня, миловидная, в белом утреннем неглиже и отделанной белыми кружевами пуховой накидке походившая на ребенка.

– Но она не верит в мою любовь!

– В вашу любовь? – спросила Дашкова. – Да вы в нее и сами не верите.

– Кто вам сказал?..

– Вы сами, – воскликнула Дашкова, – разве еще недавно вы искренне не клялись мне в том, что любите и боготворите только меня?

– Да, конечно, – промямлил, несколько смешавшись, философ, – еще недавно… Но сейчас, знаете ли… сейчас…

– Сейчас вы любите императрицу?

– Неистово.

– Вот и замечательно. Итак, что ж вам еще нужно?

– Императрица требует доказательств того, что я действительно люблю ее, и каких, вообразите себе, доказательств!

– Это вполне естественно.

– Она не желает поверить в мою любовь до тех пор, пока я не… Вы только представьте себе, принцесса… пока я не добуду ей «говорящую обезьяну».

– Ну, тогда отправляйтесь, с богом, на Мадагаскар, – рассудила Дашкова.

– Мадагаскар далековато, – возопил влюбленный философ, – и я совсем не уверен, что найду там хоть одну говорящую обезьяну.

– Не уверены?

– Я полагаю, что их вообще нет, – воскликнул Дидро с горечью, – мне, во всяком случае, еще ни одной не попадалось.

– Тогда мне жаль вас, дорогой Дидро, – резюмировала княгиня с ехидным сочувствием, – но я знаю императрицу, она не угомонится до тех пор, пока не будет иметь обезьяну. Только за руку с этой обезьяной вы сможете взойти на российский престол, только с ней завоевать сердце Екатерины.

– Я лишу себя жизни!

– Какая потеря для науки!

– Да, а что же мне еще остается делать?

Дашкова подперла грациозной рукой лукавую головку и задумалась, затем улыбка озарила ее лицо: «Бесценная идея, – проговорила она про себя, – и что самое ценное, ею я одурачу всех, даже императрицу».

– Друг мой, – вслед за этим обратилась она к философу, – если бы я была Дидро, то именно безысходность своего положения я обратила бы в преимущество.

– Но как? Вы только подскажите мне, как?

– Говорящей обезьяны, – продолжала Дашкова, – между нами мы ведь можем в этом признаться, не существует.

– Точно, не существует, – неопровержимо признал теперь Дидро.

– Однако императрица во что бы то ни стало требует ее в качестве доказательства любви к ней.

– Именно.

– Ну, дорогой мой Дидро, – с пафосом произнесла княгиня, – даже если вы не в состоянии доставить сюда обезьяну, то в ваших руках все-таки остается возможность представить императрице более убедительное доказательство своей любви, которое всенепременно ее взволнует.

– Я весь внимание.

– Подарите ей самого себя в качестве говорящей обезьяны.

– Я?.. Себя?.. В качестве обезьяны? – изумился парижский философ.

– Да, вы! – решительно заявила княгиня. – Вы уедете под предлогом исполнения императрицыного желания, затем велите зашить себя в шкуру обезьяны и через посвященного слугу дар будет преподнесен царице.

– Великолепная идея, – закричал Дидро, – принцесса, я хотел бы расцеловать вас за эту идею! – и, несмотря на крики и сопротивления маленькой Дашковой, он прижал ее к своей груди и от души крепко расцеловал.

Вечером при дворе только и разговоров было, что о внезапном отъезде Дидро на Мадагаскар за «говорящей обезьяной».

Княгиня Дашкова никогда и слухом не слыхивала о парижском зоологическом обществе, однако мгновенно сообразила, что письмо выдумано Дидро, да и податель оного признался, что является никем иным, как простым учителем французского языка, которого Дидро раздобыл в Ревеле для своей комедии.

– И где же сейчас обезьяна?.. То есть, я хотела сказать, господин Дидро? – поинтересовалась княгиня.

– В гостинице «Око Господне», в которой мы остановились.

– Хорошо, скажите господину Дидро, что я сама заеду за ним в карете.

– Господин Дидро хотел бы, чтобы его транспортировали в клетке, – возразил словесник.

– Тем лучше, – молвила княгиня, – я, стало быть, прибуду с людьми, которые ее понесут.

После того, как сей Гермес[19] удалился, княгиня облеклась во все знаки своего сана: огромный allonoe, красную мантию, цепь, и, вооружившись жезлом, первым делом отправилась в Зимний дворец, чтобы уведомить императрицу о небывалом событии. Затем в сопровождении четырех дворцовых слуг, которые несли носилки, она поспешила на постоялый двор «Око Господне».