Машинально он смочил ткань водой, разложил брюки Марсдена, взял с печки нагретый утюг и принялся за работу. Мокрая ткань шипела под утюгом, извергая пар. Он засмотрелся на обои: он находился в таком состоянии, когда хочется смотреть, не задумываясь ни о чем, уставившись в одну точку, как зачарованный. Запах паленой ткани заставил его очнуться: тряпка, через которую он гладил брюки, задымилась. Тэтчер отбросил утюг в сторону, сорвал горящую тряпку, взглянул на брюки и горько выругался. Серебристо-серые фланелевые брюки Марсдена были испорчены; коричневое жженое пятно размером больше ладони красовалось на левом колене. Ничего нельзя было исправить. Тэтчер опустился на стул. Он чувствовал себя таким несчастным.

Море… море… Пробило одиннадцать. Тэтчер пересчитал деньги. У него было четыре шиллинга. А ведь еще нужно было заплатить за квартиру! Он стиснул руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев, нахлобучил шляпу и вышел, оставив зажженной газовую горелку, и пламя гудело под двумя утюгами. Джордж Ферн; ему надо было во что бы то ни стало увидеться с Джорджем Ферном. Он почти выбежал на Чаринг Кросс Роуд, прыгнул на проходящий автобус. Он стоял, кусая ногти, а шумная улица проносилась мимо. У Конер Хауеон вышел и направился на Грейт Рассел Стрит.

Но, не дойдя до конца первого квартала, он остановился и опять стал кусать ногти. Ему расхотелось встречаться с Джорджем Ферном. Он уже должен был ему десять фунтов. Как же можно просить у него опять? Но, если он пообещает, даст честное слово, что вернет все сорок фунтов через десять дней, Ферн не откажет. Тэтчер знал, что Ферн одолжит ему деньги: Ферн был состоятельным человеком; Ферн любил этого странного, угрюмого, похожего на быка, портного. В любом случае, он может предложить отработать свой долг, сшив костюм или пальто…

Тэтчер пошел дальше, но уже немного медленнее. У входа в дом, в котором жил Ферн, он опять остановился и в нерешительности топтался на тротуаре. Ноготь большого пальца на левой руке не давал ему покоя, медленно покусывая его, он размышлял. Каждый новый укус оставлял на ногте грубый след, и весь этот шершавый край надо было вновь обровнять — просто необходимо было это сделать. Тэтчер вспомнил свою брачную ночь: его невеста сидела в постели и робко, боязливо смотрела на него, а он расправлялся с тем же самым ногтем. «О черт возьми», — подумал он и вбежал вверх по лестнице. Но у двери Ферна мужества его как и не бывало. Он колебался и приглаживал волосы; потом резко постучал в дверь. Ферн был дома: в дверном проеме показалось его лицо.

— А, Тэтчер. Входи.

Хотя было уже почти полдвенадцатого, Ферн был закутан в красный домашний халат. Это был человек независимый, любитель выпить, выкурить хорошую сигару; о том, на какие средства живет он так роскошно, предпочитали не говорить.

— Хочешь кофе?

— Спасибо, — ответил Тэтчер, а затем, взглянув на холеные, белые руки Ферна, застыдился собственных с обгрызенными ногтями и спрятал их за спину.

— Ну, как там сегодня на улице? Как погода?

— День чудесный, мистер Ферн.

— А, это хорошо. Что заставило тебя навестить меня в такой ранний час?

— Я проходил мимо и…

— Очень хорошо. Заходи в любое время. Ты не возражаешь, если я заведу пластинку? Я купил, вчера новую запись Блю Питерса и его ребят. Какая-то сумасшедшая музыка, бессвязные выкрики, тем не менее, она мне почему-то нравится.

Зашипел проигрыватель.

— Боже всемогущий, что это я натворил? — воскликнул Ферн. — А, вот теперь лучше.

Музыка началась со странного пощелкивания, затем раздался грохот барабанов, и чей-то голос в напряжении завопил:

— Ва-де-ду! Ва-де-ду! Идди-видди, ва-де-дидди, вадду-ду! О, ноу… О, ву!

— Я проходил мимо и подумал, дай загляну, — сказал Тэтчер. — Я подумал, не сшить ли мне для вас хороший фланелевый костюм?

— Ты же знаешь, Тэтчер, — ответил Ферн, — я шью у «Тибальт и Тибальт» почти двадцать лет. Извини, я не могу воспользоваться твоими услугами.

— Да, но они берут с вас пятнадцать гиней, — возразил Тэтчер.

— Шестнадцать, если быть точным. Кроме того, ты меня знаешь: я никогда не плачу наличными.

Тэтчер немного взбодрился, теперь он знал, что и как сказать.

— А я решил предложить вам. Подумал, вы не станете возражать, если я спрошу, мистер Ферн. Попытка — не пытка, а? Только дело в том…

— А что, неважно идут дела, плохой сезон? Лето и все такое, да?

Тэтчер кивнул. Ах, этот чертов Ферн! И откуда он знает, что Тэтчер хочет сказать?

— Я боюсь, что задолжал вам немного, — пробормотал он.

— Не беспокойся, не беспокойся об этом, — сказал Ферн. Ну-ка, лучше послушай.

Напряженный хриплый голос солиста поднялся до захлебывающегося крика:

— Вайийя-диди, вайийя-дуди, вайийя-дуди, вайийя-вайийявайийя-ди-хиди-ху! О, вадди-диди, ду-дидди, ду… ди… ди!

«Интересно, что ему надо?» — размышлял Ферн.

— Хочешь сигару? Выпей кофе. Расскажи, как твои дела.

— О, забот у меня хватает, — пожаловался Тэтчер. — Мне сегодня позарез нужно раздобыть где-то тридцать фунтов.

— Немалые деньги.

— Не то слово, — согласился Тэтчер.

Ферн посмотрел на него. «Так вот в чем дело, — подумал он. — Ради этого он и притащился?» Ему было забавно наблюдать за робеющим Тэтчером, лицо которого от напряжения покрылось испариной. Ленивый, покладистый, добродушный Ферн развалился в кресле, вытянув ноги. Для себя он решил: «Ну, что ж, если он меня попросит, я дам ему денег». Он лениво подсчитывал, выстукивая невидимые цифры ногтем на подлокотнике кресла, подводя свой баланс… минус двадцать пять… минус семнадцать… минус сорок шесть… плюс два — семьдесят пять… приблизительно семьсот. Тэтчер получит свои тридцать, если они ему действительно нужны.

— Беда моя в том, что я не могу заставить своих заказчиков вовремя платить мне, — признался Тэтчер.

— Да?

— Платят по несколько фунтов: по три, по пять. А мне самому все время приходится расплачиваться наличными.

— Да?

— Вот я и подумал… — Тэтчер замолчал в нерешительности.

«Ну вот, наступает момент», — решил Ферн.

— Вот я и подумал, если бы вы заказали у меня что-нибудь. Я тут как раз проходил мимо и…

Ферн усмехнулся.

— Ну продолжай, такой-разэтакий. Вовсе ты не проходил мимо. Ты пришел ко мне, чтобы одолжить тридцать фунтов. Разве не так?

— Нет, — отказался Тэтчер. И сказав это, закипел от негодования к самому себе: «Дурак! Идиот! Разве трудно сказать „да“? Идиот! Идиот! Идиот!»

— Да ладно тебе, — сказал Ферн, смеясь. — Признайся. Ты подумал: «Ферн — добряк; он одолжит мне немножко денег». А?

«Смейся! — кричал измученный тяжелыми мыслями мозг портного. — Смейся! Пошути, скажи „да“ и посмейся, и все будет в порядке». Но лицо его оставалось непроницаемым и бесстрастным. Язык с трудом поворачивался, когда он произнес:

— Нет, мистер Ферн. Я просто так забежал к вам. — Он поднялся. — А теперь мне пора.

— Так ты не хочешь, чтобы я одолжил денег?

— Нет, спасибо, мистер Ферн.

— Еще кофе?

— Нет, большое спасибо. Мне надо идти.

Ферн был добрым человеком. Он положил руку на плечо Тэтчера.

— Нет, шутки в сторону, — сказал он. — В самом деле, ты не хочешь одолжить у меня денег?

— Нет, нет. Я вполне обойдусь.

— Ты уверен в этом?

— Да, спасибо, мистер Ферн.

— Ну хорошо. В таком случае, заходи, когда будешь поблизости.

— Непременно, непременно. Всего доброго, мистер Ферн.

— До свидания, Тэтчер.

Дверь за ним захлопнулась.

Тэтчер спустился вниз, покусывая ноготь. Кожа вокруг ногтя затвердела, и на некоторое время это заняло все его внимание. Он был бы счастлив, если бы ему удалось отгрызть эту кожу.

Потом он начал ругать себя за то, что так глупо все получилось. Ферн предлагал ему денег, предлагал настоятельно, а он сказал: «Нет». С ума он что ли сошел? Медленно он возвращался назад. В мастерской было нечем дышать от жары, так как печка раскалилась докрасна. Тэтчер выключил ее и сел, размышляя. Он приподнял мешок с отходами ткани и подумал, что в нем, должно, быть, не менее сорока фунтов шерстяных обрезков, которые можно продать по пять центов за фунт. Он уже не мог работать в тот день. Тэтчер схватил мешок крепкой правой рукой, перекинул его через плечо и вышел, направившись на сей раз в лавку Кохена на Сейнт-Мартин-Лейн.