Старшина принял смерть молча, глядя в небо. Солдат же ползал на коленях, плакал, просил помиловать и отправить в штрафную, чтобы кровью искупить вину. Он был совсем молод, пережил оккупацию, не успел еще окончить школу. Только в феврале его мобилизовали. И вот... Он кричал, что многие ходили по молоко, а с них ничего не спрашивают, они будут жить.

Какой-то офицер подскочил к нему, пнул сапогом в лицо и поднял на ноги... После залпа солдат упал, но продолжал дергаться. Тот же офицер пристрелил его из пистолета - в затылок. К расстрелянным сразу же подошел военврач и объявил, что оба преступника - мертвы, можно закапывать.

Кто знает, сколько человеческих душ убивал и калечил каждый день и каждый час войны? А до Победы оставалось еще долгих 330 дней и ночей!

% % %

Помню яркое утро 6 июня 1944 года - мой день рождения. Мне исполнилось 20 лет. Начался день хорошо. Из штаба передали долгожданную весть: союзники открыли наконец второй фронт! Победа стала ближе. Дожить бы...

После полудня к подножию нашей "Кобылы" подкатил штабной "виллис". Кто-то из солдат громко позвал меня:

- Комбат! К нам Макуха идет и с ним какой-то начальник!

Я вылез из укрытия. Начальник штаба дивизиона, официально - старший адъютант капитан Макухин, медленно поднимался к нам. Рядом с ним незнакомый немолодой офицер, высокий, статный, усатый, красивый. Новенькая комсоставская гимнастерка, фуражка с лаковым козырьком, начищенные до блеска хромовые сапоги, кавалерийская, особо ценимая франтами, портупея. В левой руке - аккуратный чемоданчик и шинель. Ко всему - три ордена и две медали. Вид строгий, внушительный.

Макухин на батарее - гость редкий, с зимы не появлялся. Значит, у него важное дело. Я, как положено, доложил начальнику штаба части: обстановка спокойная, потерь не имеем, боеприпасов полный комплект, огневые позиции вот они, на гребне высоты. Он пожал мне руку:

- Привез вам командира батареи. Вот - капитан Гоменюк.

- Как, как? - не расслышал я.

- Гоменюк Василий Степанович, из госпиталя, после ранения. А это, - он обернулся к капитану, - твой командир взвода.

Капитан молча протянул мне руку. Вот оно, важное дело - новый комбат. Макухин к пушкам идти не пожелал. Он вытащил из планшетки карту, дал мне карандашик:

- Уточни положение батареи.

Я отметил на его карте наши позиции.

- Ну, вот и все, капитан. Принимай у него батарею. Познакомься с личным составом, с обстановкой. Вечером доложишь. Действуй! А я пошел, дела.

Так началось мое знакомство с капитаном Гоменюком.

- Пойдем, лейтенант, в твой блиндаж. Там поговорим, познакомимся с людьми. А потом посмотрим местность, огневые позиции.

- У меня своего отдельного блиндажа нет.

- А как? Ты же был командир батареи! Где ты находишься?

- Со вторым расчетом. А телефонисты рядом ровик себе отрыли. И все. Я не генерал, чтобы оборудовать себе отдельный блиндаж.

- Непорядок, непорядок. Подрываешь авторитет офицера и дисциплину.

- А дисциплина у нас хорошая. Нарушений и ЧП не было. Хотите со мной поговорить, давайте присядем здесь, на ящики. Ничего, - это стреляные гильзы. Удобно, светло.

- Ладно, придется навести порядок. Давай, показывай свою документацию!

- Э-э, какую документацию? Список личного состава по форме и учет

материальных ценностей по вещевому снабжению и боепитанию - все у старшины. У меня ничего нет. Всех людей я знаю на память, наличие боеприпасов тоже. Тягачи отогнали к штабу, приказ был. Там целее будут. А пушки - вот они на огневых. Все! Хотите, я продиктую вам список личного состава. Придет старшина - сверите.

Я чувствовал, что капитан чем-то не доволен, но не мог понять, чем? Он посидел минуту молча, потом вытащил из полевой сумки большой блокнот и карандаш:

- Давай списочный состав. Начнем с тебя.

- Пишите. Фамилия, имя, отчество, год рождения, национальность...

- Имя-отчество у тебя странное.

- Какое есть. Ничего странного. Нормальное, еврейское.

- Да я сам понял, что ты еврейской национальности. А что, - Моисей, Исак - святые ваши, что ли?

- Ну, вроде того. Просто древние имена. Между прочим, Исаак пишется через два "а".

- Вообще, не играет значения. Но грамматически нужно два "сэ".

- Играет, играет. В личном деле два "а". Так и пишите.

- Раз попал в армию, да офицером, то надо и называться по-русски, Михаилом, что ли.

- Имя дается один раз на всю жизнь. Не надо меня крестить. А в армию я не попадал, а пошел добровольно из Военно-механического института, артиллерийского факультета. Институт военный, дает отсрочку от призыва. Чего вы хотите?

- Ладно, не кипятись. Горячий, видишь ли. Пошли дальше. Первый расчет... Память у меня была хорошая, и я продиктовал Гоменюку списочный состав батареи.

- Товарищ капитан, зовите сюда людей, скажите, что положено, и закончим с этим.

- Сам знаю. Иди собери личный состав. А передачу закончим со старшиной. Звони в штаб и гони его срочно сюда. Понял?

- Понял, понял. Иду.

Так в первый же день знакомства мы не понравились друг другу.

Когда все свободные от дежурства собрались, Гоменюк хорошо поставленным командирским голосом объявил, что с сего дня вступает в командование батареей, а лейтенант возвращается к своему взводу. Новый комбат строго предупредил, что не потерпит никаких нарушений воинских уставов и порядка. Нарушителям никакой пощады не будет! Потом он сказал, что раньше командовал гаубичной батареей в артполку РГК ( Резерв Главного Командования) и прибыл сюда после тяжелого ранения, полученного на Курской дуге.

- Какие есть жалобы?

Все молчали. Кое-кто начал чиркать кресалом, готовясь раскурить цигарку.

- Отставить курение!

Молчание затянулось, и капитан приказал разойтись по местам. Потом мы осмотрели огневые позиции. Я рассказал об особенностях местности, выбранных ориентирах, скрытых подходах, опасных направлениях и других деталях.

- Лейтенант, теперь иди в свой взвод, а мне пришли ординарца.

Он вытащил пачку "Казбека", взял папиросу и стал стучать мундштуком по коробке. А я направился к своему взводу.

Ординарец Никитин ждал меня. Ему не нужно было ничего объяснять: он знал, что переходит к Гоменюку. Никитин был очень симпатичен мне природным тактом, умом и естественной добротой. Я постоянно ощущал на себе и ценил его заботу. Не раз он выручал меня. К нему, единственному из солдат, я обращался на "Вы" - исключение из правил фронтового этикета.

- Никитин, мне жаль, что нам приходится расставаться. Я написал о Вас своим родителям. Получил недавно письмо от матери. Она просит передать ее, ну, материнскую благодарность. Вы мне много помогали и по службе, и по дружбе. Я, само собой, хочу сказать Вам спасибо.

Я, как мог, горячо и благодарно, пожал ему руку.

- Да чего там, лейтенант. У меня сын на фронте. Гляжу на Вас, а думаю-то о нем. Вот оно и получается. Мы же рядом служим. Гора с горой не сходится. А человек всегда может. Так что, Бог даст, свидимся еще. Бывайте здоровы. Ваш сидор (вещмешок) и одеяло у Воловика.

И он отправился к своему новому начальнику.

Не успел я еще осознать происшедшей перемены, вернулся Никитин:

- Комбат приказал выделить от каждого расчета по два человека с

инструментом. Будут срочно делать ему блиндаж. Старшим назначить командира орудия из ваших.

Делать нечего - послал я Воловика с тремя солдатами. Шанцевый инструмент: лопаты, пилы, топоры и ломы - есть в каждом расчете. Работать солдаты умеют.

Тем не менее к ночи выполнить приказ комбата не успели, потому что велено было строить блиндаж особый: в полный рост, стены обшить и к тому же накрыть двойным накатом. Для этого пришлось разобрать по бревнышку недогоревшую баньку, что стояла в тылу батареи. Работы было очень много. И хотя трудилась вся батарея, сооружение укрытия для комбата закончилось лишь поздним вечером следующего дня.