— Заплатить? — Ма замахала на нее рукой. — Анне все равно нужно спать. Ей безразлично где, лишь бы она спала. Стоит ли говорить об услугах между друзьями.

Мне хотелось крикнуть: «Какая услуга, какие друзья?!» Ма с миссис Кливити едва виделись. Я не могла даже по-настоящему вспомнить мистера Кливити — только то, что он был чопорным, сморщенным стариком. Сорвать меня с места и заставить ночевать в чужом доме, в чужой темноте, слушая чужое дыхание, чувствуя, как чужая теплота просачивается в тебя всю ночь, всю долгую ночь…

— Ма… — начала было я.

— Я накормлю ее утром, — сказала миссис Кливити, — и дам ей денег на завтрак, каждый раз, когда она придет ночевать.

Я сдалась без борьбы. Деньги на завтрак, каждый день — целых десять центов! Ма не могла бы упустить такую благодать, такой дар небес, безошибочно спешащих помочь там, где гнет готов стать невыносимым.

— Спасибо, господи, — прошептала я, идя за консервным ключом, чтобы вскрыть жестянку с супом.

Одну- две ночи я смогу выдержать.

Я чувствовала себя голой и беззащитной, когда стояла в своей тоненькой ситцевой пижаме, поставив одну босую ногу на другую, и ждала, пока миссис Кливити готовила постель.

— Сначала нужно проверить дом, — хрипло произнесла она. — Мы не можем лечь, пока не проверим.

— Проверить дом? — Я забыла свою накрахмаленную робость ровно настолько, чтобы задать вопрос: — А зачем?

Миссис Кливити взглянула на меня в тусклом свете спальни. У них было три комнаты на двоих! Неважно, что между спальней и кухней двери не было.

— Я не смогу уснуть, — сказала она, — если не посмотрю. Я должна.

Итак, мы начали осмотр. За занавеской, в шкафу, под столом. Миссис Кливити заглянула даже в переносную печку, стоявшую в кухне рядом с двухконфорочной плитой.

Когда мы вернулись в спальню, я снова отважилась заговорить:

— Но с тех пор как я пришла, все двери заперты. Что могло бы?…

— Воры, — нервно произнесла миссис Кливити после минутного молчания. — Преступники…

Она повернулась ко мне. Едва ли она видела меня с такого расстояния.

— Двери ничего не значат, — сказала она. — Это может случиться, когда меньше всего ожидаешь, так что лучше быть наготове.

— Я посмотрю, — смиренно ответила я.

Она была старше ма. Она была почти слепая. Она была из тех, о ком в Евангелии сказано: «Если сделаете для одного из них, то сделаете для меня».

— Нет, — возразила она. — Я должна сама. Иначе я не буду уверена.

Я ждала, пока миссис Кливити, кряхтя, опустилась на колени и неловко нагнулась, чтобы приподнять покрывало. Ее пальцы слегка задержались, потом быстро откинули покрывало. Она перевела дыхание — медленно и, как мне показалось, разочарованно.

Она раскрыла постель, и я забралась в серые, измятые простыни и, повернувшись к двери спиной, прижалась ухом к плоской, пахнущей табаком подушке Я лежала в темноте неуютно и напряженно, чувствуя, как грузное тело миссис Кливити уминает постель рядом со мной. Наступила секунда тишины, потом я услышала ее почти беззвучные, па одном дыхании, слова: «Долго ли, о господи, долго ли еще?»

Я автоматически читала молитву, из которой па был изгнан: «Боже, благослови ма, и моего братца, и сестер», — и в то же время размышляла над тем, что могло казаться миссис Кливити столь нестерпимо долгим.

После беспокойной, почти бессонной ночи, какая всегда бывает у меня в незнакомых местах, я очнулась ранним, холодным утром и услышала возню миссис Кливити. Она накрывала стол к завтраку — обряд, на который у нас в семье никогда не хватало времени. Я выпростала ноги из постели и забралась в платье, из скромности повернувшись к миссис Кливити костлявой, мгновенно озябшей спиной. Я стеснялась и чувствовала себя неопрятной, так как забыла расческу дома.

Я предпочла бы побежать домой к нашему привычному завтраку — сгущенное молоко и овсяные хлопья, но вместо того зачарованно смотрела, как миссис Кливити воюет с керосинкой. Она так низко наклонялась к горелке с зажженной спичкой, что я была уверена, что растрепанная пакля ее волос вот-вот вспыхнет. Но вспыхнула все-таки горелка, и тогда она обернулась ко мне.

— Одно яйцо или два? — спросила она.

— Яйца? Целых два? — Этот возглас вырвало у меня изумление. Рука миссис Кливити задержалась над смятым бумажным мешком на столе. — Нет, нет, — поспешила я добавить, — одно. Одного вполне достаточно.

И села на кончик стула, глядя, как она разбивает яйцо над дымящейся сковородкой.

— Сильно подрумянить? — спросила она.

— Сильно, — ответила я, чувствуя себя настоящей светской дамой, обедающей в гостях; в сущности, так оно и было. Я смотрела, как миссис Кливити поливает яйцо маслом, а волосы у нее болтаются у самого лица. Один раз кончики даже окунулись в масло, но она этого не заметила, и они, качнувшись назад, оставили у нее на щеке блестящую полоску.

— Вы не боитесь огня? — спросила я, когда она сняла сковородку с керосинки. — А вдруг вы загоритесь?

— Один раз так и случилось. — Она выложила яичницу на тарелку. — Видишь? — Она приподняла волосы с левой стороны и показала сморщенное пятно большого, старого шрама. — Это было, когда я еще не освоилась Здесь, — сказала она, и мне почудилось, что ее «Здесь» означает нечто большее, чем дом.

— Это ужасно, — сказала я, нерешительно покачивая вилкой.

— Ешь быстрее, — поторопила она, — а то яйцо остынет.

Она вернулась к плите, а я поколебалась еще мгновение. Еда на столе означала, что нужно бы прочесть молитву, но я поспешила нырнуть в тарелку и набила себе рот яичницей, не успев даже беззвучно произнести «Аминь».

Позавтракав, я кинулась домой, крепко зажав в руке вожделенную монетку, неуверенная в том, как отнесется мой желудок к такой ранней пище. Ма уже готовилась выйти; в одной руке у нее была сумка, на другой — Дэнна, мурлыкавшая какую-то песенку. Дэнне нравилось в детском саду.

— Я сегодня вернусь поздно, — сказала ма. — В углу ящика в комоде лежат 25 центов. Приготовь малышам ужин и попытайся навести здесь порядок. Мы не должны быть свиньями только потому, что живем в таком месте.

— Хорошо, ма. — Я воевала со спутавшимися волосами и теребила их так, что на глазах у меня проступили слезы. — Где ты сегодня работаешь?

Я старалась перекричать шум в другой комнате, где младшие собирались в школу.

Она устало вздохнула, хотя день еще не начался.

— Мне сегодня нужно в три места, но последнее — у миссис Паддингтон. — Лицо у нее просветлело. Миссис Паддингтон иногда платила сверх обусловленной суммы или же отдавала ма старое платье или остатки съестного. Она была добрая.

— Как ты ладишь с миссис Кливити? — спросила ма, проверяя, положила ли она в сумку рабочие туфли.

— Все в порядке, — ответила я. — Но она чудачка. Заглядывает под кровать, прежде чем лечь.

Ма улыбнулась.

— Я слыхала, что некоторые люди так делают, но это обычно говорят о старых девах.

— Но, ма, ведь в квартиру никто не мог войти! Она заперла двери, как только я пришла.

— Люди, заглядывающие под кровать, не всегда бывают рассудительными. Кроме того, быть может, ей хотелось найти что-нибудь под кроватью.

— Но у нее же есть муж! — крикнула я, когда она уже вела Дэнну через двор.

— Можно искать и еще что-нибудь, кроме мужа, — крикнула она в ответ.

— Анна хочет мужа! Анна хочет мужа!

Ланелл и Дит прыгали вокруг меня и дразнились, а позади них, слабо улыбаясь, стояла Кэти.

— Заткнитесь! — прикрикнула я. — Сами не знаете, что говорите. Живо в школу!

— Еще рано. — Пальцами босой ноги Дит зарылся в пыль двора. — Учительница и так говорит, что мы приходим слишком рано.

— Тогда оставайтесь и помогите мне с приборкой, — сказала я.

Их и след простыл. Грязные ноги Дита напомнили мне, что не худо бы вымыть свои, прежде чем отправляться в школу. Я наполнила таз водой из колонки, что стояла посреди двора, и, присев на край кровати, опустила ноги в ледяную воду, вымыла их твердым, серым, шершавым мылом, каким мы всегда пользовались, и растерла старым полотенцем. Воду я выплеснула во двор и смотрела, как она пыльными змейками бежит по плотно утоптанной земле.