первый переулок направо. На полураскрытых железных воротах висела медная дощечка, подтверждавшая, что я не ошибся: «Фундация Шиллер». Первое слово, которое я услышал, очутившись за воротами, звучало странно и непонятно:

– Мэй, шпалтист! – кричал со двора какой-то длинный юноша в очках другому, сидевшему на подоконнике открытого окна второго этажа. – Где мой шпалтист?

– Нет его…

– Кого ты ищешь, Гица? – спросил проходящий мимо толстяк, тоже в очках.

– Моего шпалтиста, Иордана. Исчез куда-то с утра…

«Странное слово», – подумал я, но не придал ему особого значения. Однако меньше чем через минуту я снова его услышал.

– Не знаете ли вы, где живет Подоляну? – спросил я парня с портфелем, стоявшего у входа в дом. Подоляну было имя студента, к которому направил меня Леонид.

– Какой Подоляну – с юридического?

– Да, кажется…

– Кого он спрашивает, Мишу? – заинтересовался другой студент.

– Подоляну…

– Знаю. Это шпалтист Липана. Живет в шестой комнате.

– У Липана нет шпалтиста!

– А я говорю – есть. Иди в шестую комнату, парень. Направо по коридору.

Я так и сделал. Но слово «шпалтист» уже крепко засело у меня в голове. Что это может означать, если Подоляну тоже шпалтист?

Шестая комната помещалась в конце коридора. Я постучал, и никто не ответил. Но из-за двери слышны были голоса. Тогда я осторожно приоткрыл дверь и увидел такую картину: в просторной комнате с белыми и совершенно голыми стенами стояло с десяток железных коек; они были расставлены в беспорядке, некоторые сдвинуты по две вместе, другие стояли в одиночку, по стенам, посреди комнаты и даже у самых дверей, оставляя неудобный узкий проход. Рядом с каждой койкой была деревянная тумбочка; у окна стоял небольшой стол со стулом. Другой мебели в комнате не было.

Хотя на мой стук никто не откликнулся, здесь было людно. На двух кроватях еще спали, но головы спящих были накрыты одеялами, у одного еще и подушкой: в дальнем углу комнаты сидели трое и о чем-то шептались; за столиком у окна кто-то брился, а у самых дверей расхаживал по узкому проходу малый жалкого вида с заросшим щетиной лицом и синими кругами под глазами, держа перед собой на некотором расстоянии толстую книгу.

– «Capitis diminutio имело три степени: maxima, media et minima…» – сказал он, зажмурив глаза, когда я приоткрыл дверь, но, споткнувшись на слове «minim?», снова начал нараспев ту же фразу: – «Capitis diminmio имело три степени…»

– Здравствуйте! – сказал я.

Никто не ответил. Спящие продолжали спать, те трое, что шептались в углу, продолжали шептаться, а парень с латинским учебником продолжал свою зубрежку.

– Здравствуйте! – повторил я погромче. – Здесь живет Подоляну?

– Зачем он вам? – спросил один из тех, кто сидел в углу.

– У меня есть к нему поручение.

– Какое?

– Ну, это уж я ему скажу…

Тот, кто заинтересовался мною первый, встал, прошел к двери и, как бы проверяя, плотно ли она закрыта, выглянул в коридор. Потом он обернулся:

– Я Подоляну…

И протянул мне руку, улыбаясь и открывая необыкновенно белые зубы.

Нет, он был совсем не таким, каким я себе его представил по рассказам Леонида.

Вместо серьезного и замкнутого человека, каким должен был быть по моим представлениям уже неоднократно арестовывавшийся и известный полиции всех университетских центров студент, я увидел красивого, рослого парня с продолговатым смуглым лицом, крупным ртом и темно-карими глазами, в которых то и дело загорались веселые искорки. Он был простым и спокойным, веселым и сильным, и мне понадобилось не больше двух минут, чтобы я почувствовал себя с ним так, будто мы давно знакомы. Он помнил Леонида и понял с полуслова все то, что я собирался рассказать ему подробнейшим образом. Дружески обняв меня за плечи, он повел меня к тем двум, что ждали его в углу, и усадил на кровать.

– Товарищ приехал из Бессарабии,- сказал он. – Привез интересные новости…

Никаких новостей я, собственно, не привозил и не без смущения посмотрел на выжидательные лица студентов. Эти двое были помоложе Подоляну – один худой, тихий, с бесцветными добрыми глазами; другой в очках, с вьющимися светлыми волосами.

– Откуда вы, товарищ? – спросил по-русски тот, что в очках.

Это было замечательно! Смущение, неловкость, настороженность – все немедленно испарилось. И уже не только веселый гигант Подоляну, но и те двое, которых я еще не знал по имени, тоже показались мне старыми друзьями. И я понял, что все-таки привез им новости. Я приехал из далекого провинциального города и был живым свидетельством того, что и там, на Дунае, есть комсомольцы и организация МОПР. А это было для них важной и интересной новостью.

Каковы настроения среди учеников? Много ли человек арестовано? Есть ли сочувствующие среди учителей? Как реагировали в городе на аресты? Доходят ли до нас газеты Рабоче-крестьянского блока?

Я отвечал, как умел, отвечал шепотом, под аккомпанемент громкой зубрежки небритого парня, все еще расхаживавшего между койками с учебником римского права в руках. Я заметил, что он повторял одну и ту же фразу: «Capitis diminutio имело три степени…» Доходя до заколдованной третьей степени – «минима», он запинался, открывал глаза, заглядывал в учебник и начинал все сначала.

– Послушай! – сказал вдруг, положив мне руку на колено, очкастый парень с вьющимися волосами, которого звали Милуца. – Ты сможешь все это написать для нашей газеты?

– Что?

– Про настроения учеников, про порядки в гимназии…

– Попробую…

– Чего там пробовать – сядешь и напишешь! Я проведу тебя в читалку – там удобнее…

– Погоди, погоди… – сказал Подоляну. – Парень с дороги. Его надо устроить… У тебя есть шпалтист, Милуца?

«Ну вот, сейчас все наконец выяснится», – подумал я, услыхав таинственное слово.

Но ничего не выяснилось, а только еще больше запуталось.

– У меня есть шпалтист, – сказал Милуца.- Даже не один, а два: иногда является Михалаке без предупреждения. Просто не знаю, что с ним делать!

– Ладно, тогда он будет на сегодня моим шпалтистом, а завтра посмотрим, – сказал Подоляну.

– А я могу взять его шпалтистом на обед и ужин, – сказал худой с печальными глазами.

– Замечательно! Договорились! Помоется, пообедает, а потом пусть займется статьей…

Я слушал этот разговор и мучился: спросить, не спросить? И решил все-таки не спрашивать. Очень уж не хотелось показать себя в невыгодном свете и здесь. Печальная История с 12-м номером трамвая еще была свежа в памяти.

– Располагайся! – сказал Подоляну и указал на кровать, на которой мы сидели. – Умывальня в коридоре. Там в ящике есть мыло и полотенце…

Через четверть часа мы все втроем вышли во двор общежития и присоединились к толпе студентов, ожидавших открытия столовой.

– Открывают ровно в двенадцать… – сказал Подоляну, – осталось три минуты.

Я с любопытством разглядывал толпу. Студенты были разные, но чем-то и походили друг на друга. Мне показалось, что на всех лежала печать какой-то веселой небрежности, беззаботности. Разговаривали они во всяком случае все громко, перекидываясь шутками, хохотали по любому поводу и без повода. И я снова услышал таинственное слово «шпалтист». Его склоняли на все лады.

– Кому нужен шпалтист? – кричал лысый парень с глянцевитым лицом.

– Пойдет! Но только на второе… – откликнулся другой.

– Не пойдет! Мэй, Гуцэ, у тебя есть шпалтист?

– Есть… сейчас появится…

Но вот наконец открылась дверь столовой, и все ринулись по каменным ступенькам вниз в просторное полуподвальное помещение с тяжелыми сводами и колоннами, напоминавшее старинный храм. Как только мы уселись за столик, появился официант в белой куртке, высокий, темноликий, с модными усиками а ля Адольф Менжу.

– Три обеда и тарелки на двух шпалтистов! – сказал Милуца, протягивая официанту обеденные талоны.

– Есть, три обеда – два шпалтиста! – сказал официант и помчался к другому столику.