В большие кафе Кордовы и Гранады солдатам вход запрещен. Там развлекаются фалангисты, рекете, итальянцы…

Заработная плата понижена. Женщины теперь получают за сто кило собранных маслин три сантима. Поденно: мужчина – три песеты пятьдесят сантимов, женщина – одну песету пятьдесят сантимов. Из жалованья удерживают на «патриотические нужды» пятнадцать-двадцать процентов. Лавочники стонут: «На фалангу вчера взяли сто песет, сегодня на рекете – пятьдесят…» Одну ночь в неделю крестьяне обязаны охранять железнодорожные пути и мосты; называется это: «Ночь в пользу Испании».

Жен расстрелянных фалангисты заставляют бесплатно чистить казармы или стирать белье. Они получают в день восьмушку хлеба. Многих женщин фалангисты для надругательства обрили наголо.

Итальянцы ведут себя как завоеватели. Недавно возле Кордовы они раздавили женщину и даже не остановились. В Монтилье пять итальянцев пристали на улице к испанке. Она успела добежать до дому. Итальянцы стучат, дверь заперта. Тогда один из них швыряет ручную гранату. Приходит гражданская гвардия: «Что здесь?» Арестовывают женщину. Автобус в Кордову. Садятся итальянцы. Кондуктор хочет получить за проезд. Его выкидывают, а за ним и шофера. В магазинах возле кассы итальянцы вынимают вместо кошелька револьвер. Каждый вечер скандалы в публичных домах: «Мы Малагу завоевали, а они с нас деньги требуют!..» В часы [193] передышки итальянцы занимаются торговлей: сбывают пишущие машинки, часы, охотничьи ружья, белье – все, что награбили в Малаге. Испанские офицеры ворчат: «На фронте они прячутся, а здесь как у себя дома…»

Там, где нет итальянцев, простор для фалангистов. Среди вождей фаланги немало людей с богатым прошлым. Местечко Векильяс. Несколько лет назад отставной унтер-офицер по поручению маркиза Льена убил местного врача: маркиз хотел пристроить в Векильяс своего человека. Унтера судили и осудили. Теперь он вождь фаланги и, не боясь больше никаких процессов, что ни день кого-нибудь расстреливает. В Магаросе хозяйничает фалангист Хуан Васкес, который знаменит тем, что накануне мятежа успел изнасиловать девушку. В Эскуриале-де-ла-Сьерре вождь фалангистов до июля сидел под замком: это сын кулака, он не мог дождаться смерти отца и прибег к топору: труп отца он бросил в колодец.

В Кордове по просьбе духовенства фалангисты согласились не расстреливать арестованных в воскресные дни. В городе Фрехеналь-де-ла-Сьерра одиннадцать тысяч жителей. По официальной статистике, фалангисты расстреляли двести пятьдесят восемь человек, среди них молодую учительницу и двух старух. В Миранде фалангисты… дают арестованным касторку; четыре женщины после этого умерли. В Гихуэро-де-ла-Сьерра фалангисты расстреляли женщину и прикладом убили ее восьмимесячного ребенка. Потом они повезли в Бехар другую женщину с двумя детьми. По дороге они выкинули детей из автомобиля.

В тылу фалангисты не расстаются с оружием. К фронту они скорее равнодушны. В мои руки попал документ:

«Испанская фаланга. Областной комитет Саламанки. 9 февраля 1937 года.

Сеньору Санта-Пау.

Дорогой полковник.

Это письмо вручит вам Габриэль Гомес Кабальо, наш товарищ, друг и земляк. Он имел несчастье потерять на фронте Витории своего брата, умершего за Испанию. Ввиду того, что он женат и является единственным кормильцем семьи, я прошу вас в той или иной форме удержать его при себе, так как он всемерно заслуживает доверия. Это не рекомендательное письмо, я только хочу [194] обратить ваше внимание на одного из людей, наиболее любящих Испанию.

С горячим национал-синдикалистским приветом делегат комитета.

Проснись, Испания!

П. Салинеро».

Фалангисты получают в день пятнадцать песет, рекете – три песеты; такова экономическая база конфликта. Что касается высокой идеологии, то рекете требуют немедленного восстановления монархии. Они кричат:

Que reine el rey de Espana en la corte de Madrid!

(«Да здравствует король Испании при мадридском дворе!»)

Генерал Франко учредил единую партию, чтобы помирить врагов. Однако партия эта называется фалангой, короля не видать, и рекете считают, что генерал их надул. Восемнадцатого января в Миранде произошел бой между фалангистами и рекете – стреляли из пулеметов. Десятого апреля в Пинос Пуэнте фалангисты обстреляли рекете из полевых орудий. В Карпио алькальд был фалангистом. Рекете недавно избили его насмерть.

Народ, не вдаваясь в талмудические тонкости, поет частушку:

Falange y requete

De la misma opinion.

Porque esta la diferencia

Entre asesino y ladron?

(«Фалангисты и рекете – одних взглядов. Какая может быть разница между убийцей и грабителем?»)

В одном фалангисты и рекете вполне сходятся: они равно ненавидят мобилизованных солдат: это «красные».

Мобилизованные получают в день не пятнадцать песет, даже не три песеты, а всего-навсего двадцать пять сантимов, причем они сами должны стирать белье и, следовательно, покупать дорогое мыло. Мобилизованных андалусцев отправляют в Марокко: военному делу их обучают подальше от родных деревень. Спят солдаты на соломе, едят горох. Офицеры бьют солдат, бьют не кустарно, но организованно: «десять палочных ударов». На фронте солдат лупят марокканцы: это жандармы [195] Кейпо де Льяно. Окопы напоминают каторгу: надсмотрщики с дубинками.

Кейпо де Льяно как-то заявил: «Пусть будет на свете меньше испанцев, лишь бы они были преданы нашему делу». Первую часть пожелания фашисты осуществили: они сильно уменьшили народонаселение Испании. Однако уцелевшие отнюдь не преданы фашистским генералам. В городах и деревнях люди поют:

Franco es el verdugo del pueblo

Y quiero un criminal

Y cabanellas un asesino

Vaya, un gobierno formal!

(«Франко палач народа, Кейпо преступник, Кабанельяс убийца – вот серьезное правительство!»)

В годы гражданской войны между северными и южными штатами Америки бывали тяжелые месяцы. Вместе со многими другими Энгельс опасался победы южан. Маркс напомнил ему, что в гражданской войне дело решают не только стратегические операции. Наше внимание справедливо направлено к Мадриду. Однако судьба Мадрида может решиться в севильской Триане или в гранадском Альбасине.

Южный фронт, май 1937

Битва за хлеб

На Арагонском фронте я видел старика и двух женщин. Они убирали хлеб на «ничьей земле». Солдат рассмеялся: «Вот дурачье – ведь пристрелить могут!» Потом он задумался: «Если наши – это хорошо, хлеба будет больше».

Помимо карт военных действий, существуют хлебные карточки. Голод – плохой советник и плохой союзник. Мирные нивы стали теперь полями сражений – здесь республика должна выиграть еще одну битву – за хлеб.

Испания пестра и сложна: одна провинция не похожа на другую. Переехав французскую границу, попадаешь в Каталонию. Виноградники; каждая лоза окружена вниманием, любовью. Дальше – огороды; три урожая картошки в год, экспортный салат, зеленый горошек. Если повернуть [196] к западу – нивы, потом безлюдье – сьерра Арагона; скудные поля, немного ячменя и ржи. Если поехать к югу – Уэрта – сады Леванта; искусственно орошаемая земля, воздух, оранжереи, диковинные плоды; семьдесят тысяч гектаров апельсиновых рощ, сладкий испанский лук, клубника, артишоки, помидоры, дыни, финики, гранаты. Меланхолично просвечивает вода – это рисовые поля – три миллиона квинталов{99} в год. Возле Теруэля можно проехать десятки километров, не встретив ни одного человека. В окрестностях Мурсии один беленький домик – рядом с другим, поля людны, как площади в городах: на четырехстах квадратных километрах живут четыреста тысяч земледельцев. Дальше на юг – сожженная солнцем земля Альмерии, степи, камни; потом плантации сахарного тростника; и снова виноградники. В сердце страны Ла-Манча – житница Испании, плоская равнина с бездорожьем, с захолустными мечтателями, с грубоватым красным вином и с нежно-белым хлебом. Провинции Гвадалахара и Куэнка – деревни на холмах, а далеко вокруг шашечницы полей.

По-разному жили испанские крестьяне до революции. Полудикие пастухи Наварры спускались с гор один раз в год; они ждали прихода если не Мессии, то престарелого претендента карлистов; они выторговывали у продувного попа клочок земли в царствии небесном. Каталонские огородники, издавна объединенные в мощные кооперативы, толковали о девальвации в Англии или о таможенной политике Лаваля{100}. В бесплодных округах Авилы или Саморы у каждого крестьянина был кусок сухой каменистой земли; в богатой Андалусии почти все крестьяне были батраками; у них не было ни земли, ни огорода, ни дома; они снимали комнаты в больших поселках и чуть свет уходили на работу. Помещики жили в Мадриде, и тысячами батраков управляли алчные, неграмотные управляющие. Крестьяне Леванта ели обед из трех блюд; их жены щеголяли в модных платьях, обедням они предпочитали кино и патефон. Возле португальской границы в Лас-Урдесе я видел людей-карликов, дегенератов, никогда в жизни не евших мяса, не знавших ни печи с трубой, ни кожаной обуви. [197]