Вот так Иисус оказался в Назарете. Прокуратор Сирии Квириний как раз в том году приказал провести перепись населения, и Иисус вскоре после приезда был записан жителем Назарета, что возле Вифлеема Галилейского, сыном Иосифа-плотника из той же деревни, родившимся в Вифлееме и возрастом двенадцати лет. Чиновник, который переписывал жителей, почему-то решил, что Вифлеем один, и он стал галилейским, а иудейского словно никогда не бывало. Эта перепись известна вызванными ею бунтами крестьян, которые яростно сопротивлялись ей не столько из-за небольших дополнительных налогов, сколько из-за древнего еврейского суеверия: если перепись не от Иеговы, она несет несчастье. Все помнили, что, когда царь Давид, спровоцированный врагом Бога, приказал неохотно согласившемуся на это Иоаву пересчитать двенадцать колен Израилевых, Иегова разъярился и навел мор на семьдесят тысяч человек. Старцы Наза-ретской синагоги пришли к Иосифу и предложили отказаться от переписи, как они сами собирались сделать, но он им ответил, что если бы перепись была задумана только для евреев, он бы счел своим долгом избежать ее, а так как она касается всех жителей Сирии, а не только евреев, и вовсе не касается евреев, живущих за пределами Римской империи, в Вавилоне или где-нибудь еще, то он не видит в ней никакого вреда. Его ответ рассердил старцев, но возразить им было нечего, и они вместо откровенного сопротивления удовлетворились обманом чиновников.

С горы, где был источник, из которого Иисус каждое утро брал воду, открывался прекрасный вид. На юге он видел равнину Ездрелон (Изреель), за ней горы Самарии, в шести милях к востоку высилась громадная гора Фавор, на севере расположились белые дома и храмы Сепфоры, а за ними в отдалении можно было разглядеть снежные вершины Ермона. Наконец он начал понимать те места в Писании, которые в Леонтопо-ле оставались для него темными, потому что Египет — равнинная страна рождения и смерти, а Галилея — горная страна жизни и любви. Здесь не погуляешь по роппому песочку. Здесь надо то карабкаться вверх, то Гн-жать вниз. Но Иисус скоро привык, и не прошло и года, а он уже забыл о боли в ногах и бегал по горам, перескакивая с камня на камень, как дикий козел.

Писание он читал так же усердно, как раньше, но находил в нем новый смЫсл, и в этом ему очень помогали места, в которых он теперь жил. Он побывал в Ха-рошефе, где воды Киссона унесли колесницы Сисары, и в Гелвуе, где царь Саул пал в битве с филистимлянами, и в Изрееле, где был дворец Ахава и виноградник, отнятый Ахавом у Навуфея, и где Ииуй выбросил из окна Иезавель, любившую наряжаться вдову Ахава.

Он хотел взойти на гору Фавор, которую греки называют Атавирий, однако Мария не разрешила ему этого даже в сопровождении братьев.

— Там опасно, — сказала она, — для тех, кто не боится диких зверей, и для тех, кто боится, тоже.

— А что там на вершине?

— Город, который не надо видеть, голые камни, злые духи и двигающаяся скала. Ее называют «Камень подножия».

— Почему?

— Ты еще не дорос до таких историй.

Весной того года, когда Иисус приехал в Галилею, он вместе с родителями и братьями в первый раз отправился на Пасху в Иерусалим. Путешествие было приятным. Сначала ехали по равнине, засеянной щедро взошедшими хлебами, до Сунема и Изрееля, а оттуда по горной дороге через Самарию в Иудею, и каждая остановка в пути была словно иллюстрация к какой-нибудь главе или сразу к нескольким главам Писания. Деревня Сунем находится на юго-западном склоне Малого Ермона и знаменита своими садами, а еще знаменита красивыми женщинами. Ависага Сунамитян-ка, самая красивая девушка Израиля, была избрана предстоять царю Давиду и ходить за ним, и лежать с ним, согревая зимними ночами его старые кости. Из-за Ависаги старший сын Давида Адония не стал царем после отца. Там Сунеме, жила «великая женщина», очаровавшая Елисея, и в Сунеме родилась красавица, которой, как говорят, Соломон посвятил свои любовные песни. Горная дорога начинается у пограничной деревни Ен-Ганним, что значит «Фонтан садов», которая не хуже Сунема и также богата гранатами, фигами и айвой. Через нее бежит река, что расходится потом на тысячи речушек, и красоту своей сунамитян-ки Соломон сравнивал с красотой этого места. Здесь Иосиф с семейством остановился на ночь.

На другое утро они перешли границу Самарии и к вечеру, пройдя между горами Гевал и Гаризим, уже мыли ослов в источнике Иакова за стенами святого города Сихем, заселенного самарянами. Еще две-три мили, и следующую ночь они провели в Галгале. Здесь израильтяне разбили свой первый лагерь после того, как перешли Иордан под водительством Иисуса Нави-на, и это было первое место в Ханаане, где они праздновали Пасху. Однако круглого камня, который дал название месту, тут не было уже несколько столетий, со времен доброго царя-реформатора Иосии, потому что он служил для жертвоприношений богине Ашиме. По той же причине Иосия спилил древнюю терпентинную рощу Мории, где Авраам и Иаков поклонялись Богу. Это была одна из самых больших святынь Ефрема, но от нее ничего не уцелело, кроме имени.

На другой день они пришли в Вефиль, тоже святое место, о котором пророк Амос написал несколько иронично: «Идите в Вефиль — и грешите, в Галгал — и умножайте преступления…» Здесь патриарх Иаков, запомнив, что видел во сне, как ангелы спускают и поднимают лестницу, поставил жертвенный алтарь Легове, однако добрый царь Иосия разбил этот алтарь и срубил древний дуб, под которым вершила суд Дево-ра-пророчица. То, что было когда-то царским городом, любовно украшенным царем Ровоамом, который поставил здесь золотых идолов и храм не хуже иерусалимского, теперь превратилось в грязную деревушку, не имеющую даже своего рынка, такую же бедную, как все остальные на неплодородных землях Вениамина. Увидев худосочные хлеба, Иисус спросил Иосифа, зачем крестьяне вообще сеют в этих местах. И он ответил:

— Чтобы получить семена. В хороший год этого хватает.

Братья Иисуса взяли с собой из Вифлеема сноп пшеницы для благодарственной жертвы, и в каждом колосе была по меньшей мере сотня крепких зерен.

По разбитой дороге, заполненной людьми в праздничных одеждах, они пришли в город Раму, что в четырех милях севернее Иерусалима. Здесь им показали могилу Рахили, причем жители Рамы или делали вид, будто никогда не слышали о другой могиле Рахили — и иудейском Вифлееме, или с презрением отвергали нсякие намеки на это. Но Рахиль на самом деле ханаанская богиня, а не смертная женщина, поэтому то, что теперь называют ее могилой, было ее алтарем, и таких алтарей в разных местах можно насчитать не один десяток.

Итак, они пришли в Иерусалим, единственное место в то время, где на законных основаниях можно было принести в жертву и съесть пасхального барашка. Иосиф с Марией и Иисусом остановились в доме Лисий и, по обычаю, торопливо уселись за праздничную трапезу, словно все еще находились в пути. С поджаренным барашком ели пикорий-эндивий и пресные хлебцы, смоченные в сладком соусе, а начали трапезу чашкой сладкого вина, благословленного Иосифом.

Иисусу пришло в голову спросить отца, в чем смысл этой трапезы. И он получил традиционный ответ:

— Это принесение агнца в жертву Богу. Когда он проходил над домами детей Израиля в Египте, то освобождал нас, убивая первенцев египтян.

Иосиф прочитал или сделал вид, что прочитал, ибо знал наизусть текст из Книги Исхода, где описано, как должна проходить трапеза. Потом они пропели два псалма Давида: «Славьте Господа, Бога вашего» и «Когда вышел Израиль из Египта», выпили по второй чаше, и на этом трапеза закончилась, а недоеденная нища была отложена в сторону, потому что потом ее надо было сжечь. Однако, соблюдая приличия, гости и хозяева выпили и третью чашу, и четвертую и спели еще четыре псалма Давида: «Буду славить (Тебя), Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои», «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!», «Радуйтесь, праведные, о Господе: правым прилично славословить», «Восплещите руками все народы, воскликните Богу гласом радости». После Египта, «дома рабства», для Иисуса было чудом оказаться на Пасху в Иерусалиме, ведь об этом мечтают все израильтяне. Вскоре он задумался над подробностями обряда и начал задавать братьям трудные для них вопросы, однако Иосиф грубо одернул его, сказав, что если вино ударило ему в голову, то все равно лучше вести себя потише.