– Хм, – пробурчал он, но на этот раз в его голосе была редко проявляемая им нежность. – Я знаю, что делаю. Или ты сомневаешься, правильно ли я понимаю сообщения, полученные без помощи слов?

– Нет! – тотчас же воскликнула она, но уголки ее губ озабоченно опустились. – Просто моя неспособность воспринимать подобные сообщения вводит меня в заблуждение, меня одолевают необоснованные страхи.

Глиндор грустно улыбнулся. Он пожалел, что набросился на женщину, которой за последние несколько недель и без того досталось много неприятностей. Он крайне редко обнаруживал свою привязанность к ней, но сейчас протянул руку и погладил ее темные кудри, нечесанные с тех самых пор, как она появилась здесь и не покладая рук трудилась, чтобы спасти своего любимого.

– Как дела у Вулфейна?

Ласковый тон старика, назвавшего ее мужа по имени, очень удивил Брину.

– Он сдает, – мрачно ответила она, – в первые часы после моего прихода он словно ожил. Я уже начала надеяться, что он быстро поправится. Но ночью он заснул таким глубоким сном, из которого мне не удалось его вывести ни лекарствами, ни молитвами.

– Подобно Ане? – вопрос был задан тихо, но Глиндор знал, что произошло с его правнучкой.

– Да, как Аня, – в голосе Брины слышались боль и печаль. – Его тело заживает хорошо, но дух его уходит.

– Ясно. Видно, Гита узнала о его ранении и наложила такое же заклятие и на него. – Черные глаза колдуна пылали негодованием. – Но как Ивейн избавил Аню от ее влияния, так и я уничтожу заклятие, наложенное на Вулфа. Именно поэтому я избрал это место для моей последней битвы.

Брине стало стыдно, что она хоть на мгновение усомнилась в том, зачем дед разыскал их тайное убежище. В следующее мгновение она уже пыталась преодолеть внутренний конфликт, грозивший разорвать ее надвое: с одной стороны, она испытала огромное облегчение оттого, что дед способен освободить Вулфа от пагубного влияния Гиты; с другой стороны, ею овладела глубокая печаль – победив в битве, которую он давно предвидел, дед покинет ее навсегда.

Видя ее замешательство, Глиндор твердо, но очень ласково упрекнул ее, напомнив о другом:

– Для того чтобы одержать победу и спасти Вулфа, мне нужна ясность ума. Только в этом случае у меня будет достаточно энергии, чтобы управлять силами, помощь которых мне потребуется.

Брина поняла, что этими словами он не только пытался ее утешить. Он хотел, чтобы она ушла. Более того, она должна была увести с собой стражника-саксонца. Видимо, неверие в могущество друидов могло бы стать серьезным нарушением течения природной энергии, необходимой для выполнения важной задачи.

Однако покидать пещеру даже в сопровождении могучего Седрика с обнаженным мечом наготове было небезопасно. Чтобы не мешать Глиндору, достаточно отойти в другой конец туннеля на небольшое расстояние от старого колдуна.

Несмотря на то, что мысли Брины были заняты предстоящим делом и битвой, которую предвкушал Глиндор, ее позабавила реакция Седрика на предложение пройти с нею в туннель, оставив Глиндора наедине с Вулфом. Судя по тому, как резво Седрик поднялся и зажег еще один факел, стражник испытал явное облегчение оттого, что может хотя бы на время отойти подальше от колдуна, так неуютно он чувствовал себя рядом с ним. Он, несомненно, слышал разговоры о таких необъяснимых вещах, как колдовство и заклятия, и побаивался Глиндора.

По мере того, как Брина с Седриком отходили дальше в темноту, которую не мог разогнать даже свет факела, позади них разгорался странный свет. Хотя Брина и не могла видеть поднятый вверх посох Глиндора, она знала, что именно свет кристалла, вправленного в ручку посоха, освещал темный туннель. А ее дед тем временем снова и снова повторял странные слова. Его голос становился все более могучим, все более глубоким. Вскоре Брине показалось, что от этого голоса начали дрожать даже мощные каменные стены.

Затем туннель вновь погрузился во мрак, теперь его освещал только факел. Мучительные опасения вновь овладели Бриной, и она вместе с Седриком быстро пошла в пещеру.

Хотя Вулф по-прежнему лежал пластом, он улыбнулся любимой женщине. По его сияющей улыбке и блеску в зеленых глазах Брина поняла, что опасность миновала. Он еще не поправился, но обязательно выздоровеет. Он протянул руки, и она упала в его объятия.

Глиндор ждал, поглаживая длинную белую бороду и наблюдая за нежной встречей. Через несколько минут он прервал их:

– Близится назначенный час, и я ухожу, чтобы встретить то, что предназначено мне судьбой.

Брина осторожно высвободилась из ласковых объятий Вулфа и неохотно поднялась, словно желая отсрочить его уход и тем самым оттянуть неминуемый конец.

– Сейчас тихо, но скоро поднимется буря, – спокойно говорил Глиндор. – Не рискуй выходить во время бури, оставайся в этом убежище, жди, когда снова наступит тишина. Потом приходи ко мне. Я буду еще в состоянии попрощаться с тобой.

Брине очень хотелось обнять старика, но она знала, что он неловко себя чувствует при подобных порывах.

Она была очень благодарна Глиндору за то, что он сделал для Вулфа, и только подумала шагнуть к нему, как он скользнул в темноту с такой поспешностью, какую трудно было ожидать от человека его возраста. Брина погрузилась в глубокую меланхолию.

Вулф потянулся, взял за руку свою убитую горем жену и ласково ее утешал. Лишь одна слезинка успела скатиться по щеке женщины. Она упала на колени возле человека, крепко привязавшего ее к жизни. У нее было много причин быть благодарной деду, ведь он так много дал ей: принял девочку-сироту в свой дом, позднее испросил у тайных сил право передать ей свои знания. А теперь, несмотря на то, что долгие годы отказывался признать Вулфа, спас ему жизнь. И вот наконец он отправился сражаться против угрозы не только владениям Вулфа, но и всему друидскому наследию.

Глиндор стоял во мраке леса, позади потайной пещеры. Глаза его были закрыты, он терпеливо ждал. Он чувствовал тишину окружавшего его леса, слышал в слабом шелесте листьев первые признаки надвигавшейся бури. На его губах появилась спокойная удовлетворенная улыбка. Слишком долго пришлось ему ждать этого кульминационного момента в своей судьбе. Он приветствовал прохладный ветерок, развевавший его бороду, как будто это был флаг, сигнализирующий о его присутствии.

Необычайно быстро ветер усилился, завывая с почти первобытной яростью. Капли дождя падали на поднятое кверху лицо старика, а он, прищурившись, старался разглядеть первые признаки наступления предсказанного события.

Раскат грома прокатился над головой Гиты, и она смело вышла из глубокой тьмы между высокими деревьями. Густые пряди ее распущенных волос взвились вихрем в такт буре. Она считала, что седые пряди в ее черных волосах – знак ее связи с темными грозовыми облаками и яркими росчерками молний, а точнее, с ничем не ограниченной яростью всех первозданных сил, источником ее могущества.

– Ты хочешь бросить мне вызов? – спокойно спросил Глиндор.

Он оставался недвижим, хотя его черное одеяние трепал ветер. Казалось, что даже лед, который обычно блестел в его глазах, растаял и превратился в небольшие лужицы.

– Разве я не дала тебе это понять, по своей воле вызвав бурю? – в глазах Гиты пылал опасный огонь. Она взмахнула рукой, и широкий рукав темного платья взвился, поднятый порывом вызванного ею ветра.

– Да, – спокойно согласился Глиндор. И с легкой улыбкой добавил: – Но то, что ты в состоянии вызвать, я в состоянии усмирить.

Он медленно поднял руку с раскрытой ладонью. И хотя шторм продолжал бушевать, вокруг Глиндора воздух застыл. Его черная одежда и седая борода были неподвижны.

– Неужели? – воскликнула Гита, не желая удивляться столь несложному колдовству, сотворенному престарелым друидом, наверняка потерявшим с течением лет свою силу.

Ее смех был таким же буйным, как и буря. Ей хотелось распалить свой гнев, который она считала еще одним признаком своего могущества. Она хотела как можно сильнее разъяриться, чтобы заставить своего противника выйти из себя. Она принялась его дразнить.