В ведение Секретариата под руководством Сталина входило два рода вопросов: обработка входящих и исходящих документов Политбюро и предотвращение уклонов в партии.

В отчете об организационных вопросах на XI съезде партии Молотов жаловался, что ЦК завален бумагами, по большей части самого тривиального свойства: в предыдущем году получено 120000 отчетов от местных партийных ячеек, и круг вопросов, которые требуют разрешения, увеличился почти в полтора раза¹¹². На том же съезде Ленин высмеял тот факт, что Политбюро приходится возиться с такими важными проблемами, как импорт мясных консервов из Франции¹¹³. Ему представлялось абсурдным то, что он лично вынужден подписывать все распоряжения правительства¹¹⁴. Поэтому одной из задач Генерального секретаря и становилась подготовка поступивших документов: то есть отбор наиболее важных и достойных рассмотрения на Политбюро и обеспечение должного исполнения его решений¹¹⁵. Секретарь, таким образом, отвечал за распорядок работы Политбюро, за обеспечение его соответствующими материалами и доведение до сведения широких партийных кругов принятых решений. Это были функции не более чем передаточного звена канцелярского конвейера. И поскольку, строго говоря, пост Генерального секретаря сам по себе не обеспечивал влияния в политических вопросах, не многие осознавали, какая в нем таится потенциальная власть.

«Ленин, Каменев, Зиновьев и в меньшей степени Троцкий поддерживали выдвижение Сталина на все посты. Он занимался такого рода работой, которая не могла привлечь светлые умы из Политбюро. Весь их блеск в вопросах доктрины, вся их сила политического анализа не могли найти приложения ни в Рабоче-крестьянской инспекции, ни в ... Секретариате. Там требовались недюжинные способности к тяжелому и невдохновляющему труду и терпеливое и неустанное вхождение во все организационные детали. Никто из его коллег не завидовал Сталину в его назначении»¹¹⁶.

Ключом к расширению власти Сталина послужило сочетание полномочий, врученных ему одновременно как члену Оргбюро и как главе Секретариата. Он мог распоряжаться продвижением партийных работников по служебной лестнице, их перемещениями и увольнениями. Этими полномочиями Сталин воспользовался не только для устранения тех, кто был не согласен с мнением ЦК, как того хотел Ленин, но и для назначения функционеров, лично ему, Сталину, преданных. По замыслу Ленина, Генеральный секретарь должен был укреплять идеологически верную линию, пристально следя за партийными кадрами и отвергая или исключая элементы, вносящие раскол. Сталин скоро понял, что может использовать свои возможности для укрепления собственной власти в партии, назначая на ответственные посты, под видом заботы о чистоте идеологии, людей, лично ему обязанных. Он составил «номенклатурные списки» партийных работников, пригодных к работе в исполнительных структурах, и назначения производились только из лиц, в эти списки занесенных. В 1922 году Молотов докладывал, что ЦК завел подробнейшие личные дела на 26 000 партийных функционеров (или «партийных работников», как их уклончиво называли); в течение 1920 года 22 500 из них получили назначения¹¹⁷. Дабы ничто не могло ускользнуть от его внимания, Сталин потребовал от секретарей губкомов ежемесячно отчитываться персонально перед ним¹¹⁸. Сверх того он договорился с Дзержинским, чтобы ГПУ седьмого числа каждого месяца составляло обзорные доклады Секретариату"⁹. Исчерпывающие знания о партийных делах с самого верха до самого низа, полученные такими способами, в сочетании с возможностью распоряжаться назначениями, давали Сталину в руки мощные рычаги управления партийной машиной. Пользуясь принципом секретности большинства партийных документов, включая протоколы пленумов, он мог скрывать по своему усмотрению ценную информацию от своих соперников¹²⁰. Самовозвеличивание Сталина не проходило незамеченным: на XI съезде друг Троцкого жаловался, что Сталин присвоил себе слишком много полномочий. Ленин нетерпеливо отмахнулся от таких обвинений¹²¹. Сталин делает дело, он видит высшую необходимость в сохранении единства партии, он скромен в поведении и нетребователен в быту. Позднее, осенью 1923 г., соратники генсека, возглавляемые Зиновьевым, который в личном письме Каменеву говорил о «диктатуре Сталина», вошли в тайный сговор с целью урезать его власть. У них ничего не получилось, Сталин ловко обыграл противников¹²². В своем упорном стремлении раскрутить тяжелую государственную машину и предотвратить раскол Ленин вручил Сталину власть, которую он сам шесть месяцев спустя охарактеризовал как «безграничную». Но тогда ограничивать ее было уже поздно.

* * *

Ленин не предвидел, что установленный им в России режим приведет к единоличному правлению. Это казалось ему невероятным. В январе 1919 г., в переписке с историком-меньшевиком Н.А.Рожковым, который высказывал такие опасения, он говорил: «Насчет «единоличной диктатуры», извините за выражение, совсем пустяк. Аппарат стал уже гигантским — кое-где чрезмерным — а при таких условиях «единоличная диктатура» вообще неосуществима и попытки осуществить ее были бы только вредны»¹²³.

В действительности он не представлял себе, до каких гигантских размеров разросся аппарат и каких затрат он требовал. Он с недоверием отнесся к сведениям, которые ему сообщил Троцкий в феврале 1922 года, о том, что в предыдущие 9 месяцев партийный бюджет поглотил 40 млн рублей*.

* РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22737. Эта сумма почти равнялась кредиту, который Германия предложила в это время Советской России (см. выше, с. 506).

Ленина больше волновало нечто иное: он опасался, что партия будет растерзана соперничеством на верхах и парализована бюрократизацией снизу. Но и тут он не видел крайней опасности. Ко всему происходящему коммунисты относились как к закономерным и научно объяснимым явлениям жизни. Ко всему, кроме собственных ошибок — здесь они становились крайними волюнтаристами, объясняя все свои промахи человеческими недостатками. Проблемы, беспокоившие Ленина и угрожавшие делу революции, со стороны представляются заложенными в самих основах его режима. Необязательно разделять романтические взгляды Исаака Дойчера на идеалы большевиков, чтобы признать справедливость его анализа противоречий, которые они сами создали: «В идеальном представлении о себе партия большевиков была дисциплинированным и при этом внутренне свободным и беззаветно преданным делу отрядом революционеров, неподвластных искушениям власти. Они считали себя обязанными блюсти пролетарскую демократию и уважать свободу малых народов, ибо без этого невозможно построение истинного социализма. Ради достижения своих идеалов большевики построили гигантскую и централизованную машину власти, которой они постепенно шаг за шагом уступали свои идеалы: пролетарскую демократию, права малых народов и, наконец, свою собственную свободу. Отказаться от своей власти, не отказавшись от достижения своих идеалов, они не могли; но теперь эта власть заслоняла и крушила их идеалы. Перед ними встал серьезнейший выбор; и глубокая пропасть пролегла между теми, кто оставался верен мечтам, и теми, кто взял сторону власти»¹²⁴.

Этой причинно-следственной связи Ленин не увидел. В последние месяцы своей активной жизни он не нашел лучшего способа сохранения своего режима, нежели реорганизация учреждений и пересмотр штатов.

Скрепя сердце ему пришлось признать, что слияние партийных и государственных органов, которое он проводил с момента прихода к власти, не может оставаться непременным принципом, поскольку всецело зависит от характеристик конкретной личности, а точнее, от него самого, в его двойном качестве председателя Совнаркома и лидера Политбюро, руководящего и тем и другим одновременно. Такое совмещение, в любом случае, перестало эффективно действовать, поскольку политические органы партии захлебнулись в потоке дел разностепенной важности, но в большинстве своем малозначительных, окончательное решение по которым на них перекладывал государственный аппарат. После частичного отстранения Ленина от дел возникла необходимость изменить прежний порядок. В марте 1922 г. Ленин возмущался тем, что «из Совнаркома тащат все в Политбюро», и признавал свою вину за такое положение, «так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти, то оказалось, что два колеса не действуют сразу»¹²⁵.