* Мартынов. Царская армия. С. 159. Впоследствии, вернувшись в Царское Село, Николай показал графу Бенкендорфу телеграммы от командующих фронтами в объяснение принятого им решения (см.: Benckendorff Р.К. Last Days at Tsarskoe Selo. Lnd., 1927. P. 44—45).

Хотя все это время царь не терял самообладания, отречение явилось для него большой жертвой, и вовсе не потому, что ему были дороги сама власть или ее внешний блеск — первое он считал тяжким бременем, второе — скучной показухой, — но потому, что этим актом, по его мнению, он нарушал клятву, данную перед Богом и страной¹²⁵.

Однако на этом его испытания не кончились. В тот самый момент, когда государь император подписывал акт об отречении, в Петрограде два представителя Временного правительства, Шульгин и Гучков, сели в специальный поезд, следующий в Псков. Они везли их собственный вариант манифеста об отречении, надеясь добиться от царя того, что он — о чем знать они еще не могли — уже сделал. Эту миссию им поручило Временное правительство, пришедшее этой ночью к решению, что для успешной деятельности ему необходимо отречение старой власти. Новое правительство надеялось, что, действуя стремительно, оно сможет представить народу нового царя, в лице цесаревича Алексея, прежде, чем Совет объявит установление в России республиканского строя.

Когда Рузский вышел из царского поезда, ему сообщили, что Шульгин и Гучков в пути. Он доложил об этом царю, и тот попросил вернуть телеграммы, предназначенные Родзянке и Алексееву. Рузский подумал, что, быть может, посланцы нового правительства, оба известные монархистскими взглядами, везут сообщение, позволяющее царю остаться на троне¹²⁶.

Ожидая их приезда, царь решил переговорить с придворным врачом, профессором С.П.Федоровым, чтобы спросить у него прямо, возможно ли излечение цесаревича от тяжкого недуга. Царь открыл, что, по предсказанию Распутина, по достижении 13-летнего возраста — то есть в 1917 году — цесаревич полностью излечится. Правда ли это? Федоров ответил, что такое выздоровление от гемофилии при нынешнем состоянии медицинской науки было бы просто чудом. Однако цесаревич может прожить долгие годы. И добавил: по его мнению, не следует надеяться, что после отречения Николай сможет держать сына, объявленного теперь царем, при себе, ибо более чем вероятно, что бывшего царя вышлют за границу¹²⁷. Это соображение заставило Николая изменить решение. Он не мог расстаться с сыном и поэтому вместо отречения в его пользу вручал корону вел. кн. Михаилу Александровичу.

Этот импульсивный жест был последним дыханием вотчинного духа, непроизвольным движением души, показывающим, как глубоко укоренился такой образ мыслей в сознании русской монархии. Порядок наследования императорской власти был четко определен: согласно Основным законам, корона автоматически переходит к старшему сыну царствующего императора, даже если он несовершеннолетний и не может править¹²⁸. Николай не имел никакого права отрекаться от имени сына и назначать своим наследником вел. кн. Михаила: «Престол Российский — не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу»¹²⁹. Выбор вел. кн. Михаила был вдвойне неправомочен еще и потому, что Михаил, взяв в жены женщину невысокородного происхождения, уже однажды разведенную, в любом случае не мог претендовать на престол.

Шульгин и Гучков прибыли в Псков без четверти десять вечера и были немедленно препровождены в царский поезд. Оба были небриты, в помятых одеждах, про Шульгина говорили, что у него был вид приговоренного¹³⁰. В присутствии Рузского, графа Фредерикса и генерала Нарышкина, ведшего запись, Гучков мрачно описал положение в столице. Избегая смотреть императору в глаза, уставившись в стол перед собой, он особенно напирал на опасность распространения беспорядков на фронтовые части и на бесполезность присылки карательной экспедиции. Он подчеркивал, что бунт стихийный: помощник Хабалова сообщил ему, что войска немедленно перешли на сторону восставших. По свидетельству Рузского, Николай был совершенно потрясен сообщением, что его личный конвой принял участие в мятеже. После этого он уже едва слушал Гучкова¹³¹. Гучков продолжал рассказывать, что петроградские бунтовщики настроены крайне антимонархически и во всех несчастиях России винят династию. Это требует резко переменить образ правления. Временный комитет был образован для восстановления порядка, в особенности в войсках, но эта задача требует и других перемен. Невозможность сохранения престола за Николаем определялась не только враждебностью населения к императору и императрице, но и боязнью возмездия. «У всех рабочих и солдат, принимавших участие в беспорядках, — говорил Гучков, — уверенность, что водворение старой власти — это расправа с ними, а потому нужна полная перемена»¹³². Гучков заключил, что лучшим выходом для царя будет отречение в пользу сына и назначение регентом Михаила Александровича — таково мнение «Временного комитета». Такой шаг, принятый вовремя, может спасти Россию и династию.

Шульгин, наблюдавший за царем, пока Гучков излагал свою точку зрения, вспоминал, что тот был невозмутим. Когда Гучков закончил, он ответил «совершенно спокойно, как будто о самом обыкновенном деле», что еще раньше днем он принял решение отречься в пользу сына, «но теперь, еще раз обдумав положение, я пришел к заключению, что, ввиду его болезненности, мне следует отречься одновременно и за себя и за него, так как разлучиться с ним я не могу»¹³³. Престол должен перейти к Михаилу. От неожиданности Гучков и Шульгин не нашлись, что ответить. Придя в себя от потрясения, они подняли вопрос о законности такой процедуры. Но среди присутствующих не было ни одного квалифицированного юриста, и вопрос повис в неопределенности. Шульгин и Гучков говорили, что, оставив в стороне вопрос о легальности такого акта, восшествие на престол юного цесаревича Алексея произвело бы большее впечатление на народ: «Прекрасный миф мог бы быть создан вокруг невинного и чистого дитя, — подумал про себя Гучков, — его обаяние могло бы успокоить озлобленные массы»¹³⁴.

Но Николай не уступал. Он удалился в свой вагон, где оставался двадцать минут, в течение которых переделал манифест об отречении, назначив своим преемником Михаила. По просьбе Гучкова и Шульгина он включил в текст пассаж с заповедью брату дать клятву работать «в единении» с законодательными учреждениями. Это было за полчаса до полуночи, но царь пометил документ 3.05 пополудни, то есть временем, когда принял первоначальное решение, чтобы не создавалось впечатление, что он оставил трон под давлением со стороны Думы.

«Ставка

Копии всем командующим

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушаемом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.