Однако мчать с места в карьер не получилось, потому что одновременно со мной на лестничную площадку важно выступила несносная Марина Куропаткина. Одета она была очень оригинально, но разностильно: в короткое шелковое кимоно, оставляющее открытыми костлявые коленки, и резиновые калоши на босу ногу. Я остановилась, чтобы уступить дорогу противной бабе, а заодно рассмотреть ее получше.

Пользуясь терминологией наших видеомонтажеров, наружность Марины являла собой качественный «микс» праздничного и повседневного варианта. Жуткие калоши в пятнах нитрофоса свидетельствовали о принадлежности Марины к племени тружеников полей и огородов, кокетливая шелковая разлетайка поверх проглядывающих из-под нее застиранных трикотажных панталон говорила о желании принарядиться, на лице белела косметическая маска из каолина, а волосистая часть головы уже пребывала в торжественном убранстве. Судя по всему, мадам Куропаткина находилась на промежуточной стадии превращения из чудовища в красавицу. Интересно, для кого это Марина преображается? Явно не для тех, с кем общается постоянно, иначе бы не вышла из квартиры в таком полуфабрикатном состоянии.

Вредная тетка прошла мимо меня, даже не кивнув. Может, она косметической глиной не только морду, но и глаза себе замазала? Ага, и рот тоже, так что теперь слепая и немая!

– Чтоб ты с лестницы свалилась! – шепотом пожелала я ей, не трогаясь с места.

Дожидаясь, пока Марина уйдет подальше, я укусила политую кетчупом булку. Хм, не так плохо, как можно было подумать! Запить бы еще чем-нибудь, да не хочется возвращаться в квартиру.

Энергично чавкая, я перестала прислушиваться к звукам, сопровождающим перемещения Марины. Шуршание шелка и калошное шлепание затихли внизу. Неужто красавица-соседка в таком виде вышла в люди? Представляю себе реакцию прохожих на появление в их рядах дикого гибрида Чио-Чио-сан и Бабы-яги! Дети плачут и разбегаются, собаки заливаются лаем, а бомж, копошащийся в мусорном баке, молодцевато приосанивается и приглашает Марину на фуршет у помойки!

Я ухмыльнулась и поскакала вниз по ступенькам.

Зачем меня понесло к почтовому ящику – я не знаю. Честно говоря, в этом жестяном скворечнике крайне редко бывают какие-то почтовые сообщения, потому что мы с Коляном, как цивилизованные люди, пользуемся современными средствами телекоммуникации. Тем не менее я постоянно заглядываю в ящик! Это неистребимая привычка, выработавшаяся еще в детстве, в период нетерпеливого ожидания очередного номера любимого журнала – сначала это был «Мурзилка», потом «Костер», потом «Наука и жизнь» с новым фантастическим рассказом.

На сей раз поход к почтовому ящику «наградил» меня ужастиком.

В нашем подъезде ящики висят под лестницей, рядом со входом в подвал. Дверь в это помещение, чрезвычайно привлекательное для мальчишек, сексуально озабоченных граждан и бомжей, дополнительно усилена кустарно изготовленной решеткой из тонкой железной арматуры. Пара круто выгнутых штырей свидетельствует о попытке взлома и представляет определенную опасность. Однажды я по неосторожности до крови оцарапала о ржавый штырь локоть и потом всерьез опасалась, что могу заболеть столбняком! Памятуя об этом, я стараюсь держаться подальше от решетки, поближе к ящикам. Вот и на этот раз круто свернула и... со всего маху столкнулась с каким-то человеком! Или же это он сам неожиданно выпрыгнул на меня из-под лестницы? Мужчина это был или женщина – я не поняла. Кто-то высокий, крупный и гораздо тяжелее меня, судя по тому, что меня отбросило обратно на площадку, а на его (или ее?) стремительном движении к выходу из подъезда наше столкновение никак не сказалось.

Я шлепнулась на цементный пол подъезда, ударилась головой о стену, но отключилась не сразу. Успела еще увидеть в темной нише под лестницей светлое кимоно, жутким образом повешенное на штырь, пронзивший тело Марины Куропаткиной.

«Куропатка на вертеле», – мелькнул еще в мозгу кошмарный каламбур, окончательно добивший мое сознание. В голове запели комарики, потом прозвенел звоночек, и стало тихо-тихо и темно-темно.

Уронив недоеденный бутерброд, я аккуратно улеглась под стеночкой.

– Девушка! Женщина! Дама! Гражданочка!

Озабоченный мужской голос настойчиво пробивался ко мне сквозь туманную мглу, но я его игнорировала.

– Уважаемая! – мужчина попробовал новое обращение.

В моей голове что-то громко щелкнуло, и я зашевелила губами, выговаривая самопроизвольно родившееся:

– Уважаемая Елена Ивановна! От всего нашего коллектива примите теплые и искренние поздравления с днем Вашего падения!

– Здорово же она башкой приложилась! – сочувственно заметил мужчина.

Я открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на человеке, восседающем рядом со мной в позе отдыхающей жабы. Чувствовалось, что сидеть на корточках мужчине вполне удобно, так как большой живот обеспечивал ему устойчивое равновесие. Тело толстяка было упаковано в тесную милицейскую форму, и это помогло мне удержаться от крика: он заклокотал в моей грудной клетке, едва я вспомнила ту жуткую фантасмагорию, которая повергла меня в глубокий обморок.

Скосив глаза мимо толстого милиционера, загораживающего мне обзор, я бросила полный ужаса взгляд на решетку подвала. Марины там уже не было, но торчащая пика была измазана чем-то красно-бурым, и пятна крови чернели на полу. Я вновь услышала предобморочный звон в ушах и прижалась лбом к холодному полу.

– Не крути башкой, у тебя, наверное, сотрясение, – сурово распорядился голос, который был мне давно и хорошо знаком.

Я открыла один глаз и кивнула, побудив поющих комариков закружиться:

– Серега! Ты что здесь делаешь?

– Работаю, – буркнул Лазарчук, бочком протискиваясь ко мне мимо дородного дяденьки-милиционера. – Как услышал, что по этому адресу имеется свежий женский труп, так сам напросился в группу. Честно говоря, я испугался, что труп – это ты.

– Нет, я не труп, а труп – не я, – объявила я очевидное. – Но все равно спасибо, что пришел. Ты уже вылечил свою ангину?

– Как трогательно, что вы беспокоитесь о товарище, находясь в таком состоянии! – умилился толстый мент. – Все хорошо, поберегите силы, сейчас вами займется «Скорая».

– Что с рукой? – озабоченно спросил Лазарчук, кивая на мою ладонь, густо испачканную красным. – Тебе больно?

– Больно, точно! Мне мучительно больно за бесцельно брошенную булку, – подтвердила я. – Отличный бутерброд с кетчупом пропал абсолютно зазря. Лучше бы я его в нападавшего метнула, все больше пользы было бы: вы могли бы искать его по особой примете – следам томата в экстерьере!

– Ну-ка, ну-ка! Про нападающего давай подробнее! – велел капитан.

К сожалению, я мало что могла рассказать. Человека, который выскочил на меня из-под лестницы, я не разглядела, а мертвую Марину и вспоминать не хотела. Зато я могла поведать много интересного про Марину живую. В частности, я в подробностях пересказала Лазарчуку и толстому милиционеру (он оказался нашим участковым, тем самым Семеном Ивановичем Бондарем, визитку которого я получила не далее как вчера) давешний скандал с перелетным мусорным пакетом и предыдущий – с засохшей розой.

Беседовали мы уже у меня дома, потому что капитан заставил меня вернуться и лечь в постель. Так мы и общались: я возлежала на диване, а мужики притулились на табуреточках рядом. Голову мою туго охватывало мокрое полотенце, бахромистый край которого живописно свешивался мне на плечо, и чувствовала я себя ни много ни мало дамой полусвета, принимающей кавалеров в своем будуаре.

В режиме легкого салонного трепа я поведала ментам, что убить Марину Куропаткину запросто мог, например, ее собственный муж. Супруги жили, как классическая пара – кошка с собакой, все время ссорились и то и дело во всеуслышание заявляли о желании друг друга убить. Последнее такое программное заявление Гоша Куропаткин сделал как раз вчера! Правда, Марина тоже обещала пристукнуть родную половинку, даже сковородой размахивала, но Гоша мог оказаться проворнее. В смысле, опередить женушку в намерении овдоветь.