А Матвей Максимович серьезно произнес:
– Вот если бы твои земли освоить, здесь, в горах… У тебя, забыл, сколько в аренде? – Он остро взглянул на Холмогорову.
– Немного, гектаров пятнадцать, – скромно ответствовала та.
«Сильно!» – поразилась про себя Татьяна.
А Марина Евгеньевна покачала головой:
– Нет, Матвей, ничего не получится. Это природный заповедник. И – мой личный санаторий. Я только тут душой отдыхаю. Так что никакого строительства здесь не будет.
– Ну, что ж тогда поделаешь… – вздохнул Алтухов. – Обойдусь без подряда. Буду скромненько своим цементом перебиваться…
– Сейчас, к Олимпиаде, стройки начнутся – минимум вдвое объем продаж увеличишь, – заверила Холмогорова.
– Да только и остается – других цементом снабжать, – буркнул Алтухов.
А Садовникова еле сдержала зевок. Утомили ее эти богачи – с их жестокими детскими забавами и многомиллионными взрослыми проблемами. Интересно, зачем Холмогорова попросила ее короткую юбку надеть? Вон, Алтухов на собственную-то писаную красавицу почти не глядит, а Тани и вовсе – будто нет… Холмогорова – вот всевидящее око! – вдруг очень в тему спросила:
– Вам надоело с нами, Татьяна?
Садовникова решила не врать, протянула:
– Ну-у, если я вам не нужна…
– Можете идти, – царственно кивнула миллионерша.
И Таня торопливо – хотя спину держать не забывала – покинула гостиную.
Едва вышла из комнаты, немедленно сбросила босоножки на шпильках. Форсить больше не перед кем, до своей спальни она дотопает босиком.
Пришла, скинула неудобный вечерний наряд, взглянула на часы: всего-то половина одиннадцатого. Сидеть в пустой комнате абсолютно не хочется, да и до комендантского часа – времени еще полно. Сходить, что ли, в кухню за яблоком? А может, поплавать в бассейне? Или просто – погулять по участку? Выкурить одинокую сигаретку в бронзовой, увитой дикой розой, беседке…
Таня на всякий случай надела купальник и вышла из спальни. Решила прогуляться по дому и поступить по настроению.
Но в кухне обнаружилась Фаина. На ее постную рожу взглянешь – никакого яблока не захочется. Бассейн тоже оказался занят – в нем дружно плескались Нелли с Антоном. Общаться ни с кем из них не хотелось, и Садовникова отправилась в сад.
…Вечер оказался чудесным. Воздух был теплым, влажным – из долины, с моря, подувал ласково ветер. В черном бархате неба сияли бесконечные звезды. На участке уютно светили фонари, мирно журчал круговой фонтанчик. Таня жадно вдохнула целебный горный воздух. Ух, сплошной озон! И такой чистый, что аж голова кружится! Не зря, наверное, считается, что он жизнь продлевает.
«Хотя, вероятно, продлевает, только если не куришь», – подумала Татьяна.
Дошла до беседки, устроилась на влажной от росы бронзовой лавочке, достала сигареты, прикурила, втянула дым… Гадость, конечно, – но как приятно! Мозги сразу будто встряхиваются!
Таня задумалась. Мысли крутились вокруг Холмогоровой и ее биографии. Садовникова никак не могла взять в толк, зачем Марине Евгеньевне понадобилось издавать собственное жизнеописание. Ведь слишком многим ее затея явно не по душе. Нелли бесится, Антон недоволен. Но те двое ладно, они плотва. Так ведь и акула, олигарх Алтухов, тоже не в восторге. Может, ему и правда плевать, что все узнают про его детство на кладбище. Черт их поймет, этих богатеев, они своим простецким происхождением, похоже, даже гордятся. Но Марина Евгеньевна ведь в своей прямой речи явно дает понять, что лидером в их паре всегда являлась она, а Матвей был кем-то вроде ее адъютанта. Этакий ее Санчо Панса. Исполнительный, но без особых мозгов. Понравится ли миллиардеру, что его выставят в подобной, подчиненной роли?
Таня вздохнула. Затушила сигарету. Участок решила не засорять – похоронила «бычок» в жирной южной земле. Высмолить вторую сразу – или сначала пройтись?
Но принять решение она не успела – у входа в беседку вдруг раздался противный металлический скрип. И чье-то покашливание.
Татьяна вздрогнула, обернулась… и ее будто ударом тока встряхнуло. На нее в упор, не сводя глаз, смотрел молодой человек.
«Красив», – быстро оценила Татьяна. Черные, как смоль, волосы. Голубые глаза. Точеный нос. Упрямый, волевой рот. Длинные пальцы артиста. Приятный рельеф мускулов под футболкой…
Только юноша сидел… в инвалидной коляске, ноги укрыты пледом.
– Здравствуйте… – пробормотала Татьяна.
Темноволосый красавец не ответил. Но взгляд не отвел – продолжал буравить ее своими огромными, голубыми глазищами.
Таня почувствовала себя неуютно.
– Вы, наверное, Станислав? – пробормотала она: – Сын Марины Евгеньевны?
Тот опять промолчал – лишь губы дернулись в еле уловимой усмешке.
«Значит, хотя бы слышит», – решила Татьяна, удивленная манерами незнакомца.
– А меня зовут Таня.
Она приблизилась к инвалидной коляске, протянула молодому человеку руку. Однако тот пожимать ее не стал. Внезапно резким движением развернул свою коляску и покатил прочь.
Таня недоуменно смотрела ему вслед, вертела в руках пачку сигарет. И лишь когда инвалид в коляске окончательно исчез в полумраке, опять закурила.
На душе вдруг стало тревожно.
Таня втянула дым – и с первой затяжкой поняла, что именно ее беспокоит. Она вспомнила: когда быстрым взглядом осматривала молодого человека – всего, от роскошных синих глаз до укрытых пледом ног, – в поле зрения попал кончик его правого ботинка. Тогда ей ничего подозрительным не показалось – ботинок и ботинок, довольно дорогой. А теперь вдруг подумала: раз человек не может ходить и передвигается на коляске, его обувь ведь должна быть чистой, верно?
Однако ботинки Станислава оказались испачканы черной южной землей.
Глава 4
Таня
Не зря Холмогорова – одна из самых успешных в России деловых дам. Она умеет заставлять других жить по своим правилам. Даже свободолюбивую Татьяну своими порядками запугала. Настолько, что сегодня Садовникова, будто бравый солдат, была полностью готова к выходу без четверти семь утра. За пятнадцать минут до официально утвержденного времени завтрака.
«А неплохой из меня получается исполнитель», – сыронизировала над собой Таня. И раз уж все равно собралась, в комнате она решила не сидеть. А то опасно – приляжешь, вроде бы на пару минуточек, и провалишься в сон.
Лучше неспешно, с достоинством, прогуляться по особняку. Понаблюдать, как другие – кто к завтраку проспал – лихорадочно мчатся в столовую. Да и любопытство разбирало. Хотелось одну гипотезу проверить: Таня почти не сомневалась, что Антон Шахов появится к столу вместе с секретаршей Нелли. Причем выйдет сладкая парочка из одной – его или ее – комнаты. Наверняка они любовники. Взглядами-то обмениваются – сладострастными. А чего стоил произведенный Антоном массаж Неллиных стоп? Да и вчера слишком уж дружно они в бассейне плескались.
«А ведь прежде подобные глупости – кто с кем спит – меня сроду не волновали. Но раньше я успешной рекламисткой была, а нынче деградировала до статуса карманной писательницы», – вновь усмехнулась над собой Садовникова.
Но чем еще заниматься в особняке, затерянном в горах, как не наблюдать за другими? Тем более, Таня не сомневалась, и за ней самой смотрят более чем внимательно.
Однако Садовникова продефилировала по коридору целых два раза, а из помещений, отведенных для персонала, никто так и не показался. Таиться же где-нибудь за портьерой, поджидая любовников, девушка сочла неразумным.
Она взглянула на часы: до завтрака по-прежнему есть время, целых восемь минут. Подняться, что ли, пока на третий этаж? Там, помимо спален хозяев и комнаты их сына, еще имелась, по словам горничных, какая-то стеклянная лестница. Вела она вроде бы прямо на крышу, в солярий, и персоналу пользоваться ей категорически не разрешали. Только гостям.
Таня, правда, до сих пор не поняла, кто она в доме Холмогоровой – гость или все-таки прислуга. Но на пресловутую лестницу решила взглянуть.