Он осторожно тронулся назад, туда, где остались у машин люди: солдаты, обслуга… Но, ступив лишь несколько шагов, понял, что дорога, которой он пойдет, как раз и есть самая опасная – справа и слева покрытые зарослями тальника сопки, а сам топаешь по камышу, и слышно тебя поэтому на десятки метров.

Самым безопасным было как раз последовать за охотниками, чтобы через двадцать-тридцать метров податься влево, выскочить в березовый лесок, а затем раствориться в ивняке.

Он сделал несколько торопливых шагов и поморщился. Не хрустеть камышом еще получалось, но вот мокрая земля чавкала под ногами на всю округу. Он пригнулся, чтобы заправить брючину в сапог, и совсем рядом прозвучал оглушительный выстрел.

Священник рухнул на землю. Кроме легкого звона в ушах, вокруг было абсолютно тихо. Он поднял глаза. Камыш прямо над ним был словно подрезан. В него стреляли дробью.

Отец Василий почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, страх словно испарился. Он приподнялся на кулаках, как варан, огляделся и глубоко потянул ноздрями воздух. Человеком не пахло. Он бы учуял. Но ничего не было – ни табака, ни пота, ни запаха обуви.

Отец Василий пригляделся к верхушкам камыша. Ветер шел справа-сзади. Поскольку запаха нет, справа-сзади Кузьменко нет. Уже кое-что. А учитывая направление обреза камышовых верхушек, убийца должен быть или прямо сзади, или сзади-слева – точнее определить было сложно.

Он развернулся и залег. Земля под его телом мягко прогнулась, и живот начал стремительно промокать от весенней талой воды. Отец Василий ждал.

Тихо шуршали камышовые метелки, чуть ниже по тону гудели верхушки далеких берез. И лишь едва-едва слышались далекие выстрелы.

Но он знал, что рано или поздно Кузьменко себя проявит. Дело времени и выдержки.

Прямо над ним пролетела крупная черная птица, где-то неподалеку пискнул мелкий зверек. И снова тишина.

Он лежал, все более и более промокая и медленно, но верно погружаясь в холодный талый грунт.

Хрустнула ветка. Как раз там, где мог находиться убийца. Священник ждал. Теперь он отдавал себе отчет, что сам убивать не будет, и два патрона в общем-то попали в стволы случайно, от страха. Но и лишним ружьецо не было, перебить ноги убийце дробью он бы смог.

Чавкнула земля. Отец Василий изготовился.

Кто-то глубоко вздохнул. Священник оперся руками о землю и привстал. Не так далеко, буквально в десятке метров от него, за камышами угадывалось темное пятно. И это пятно дышало.

Священник медленно, осторожно, стараясь не издать ни малейшего звука, привстал на одно колено, поднял дробовик и прицелился. Пятно сдвинулось влево, и в тот же миг отец Василий плавно переместил ствол правее и, зная, что попадет в ноги, нажал спуск. И еще раз!

Грохнул выстрел, за ним второй, и из камыша с диким визгом вылетел грязно-серый не слишком крупный кабан. Он визжал так, что у отца Василия заложило уши. Кабан метнулся вправо, затем влево и понесся прямо на священника! Сшиб, ударил копытом в лицо и с тем же воплем исчез в камышах.

Священник медленно сел. Скула болела, а перед глазами плавали разноцветные круги. И в этот миг снова прозвучал выстрел. Но на этот раз стрелял уже не он, стреляли по нему.

Правую ногу пронзило острой болью. Отец Василий вскочил, но тут же снова упал, перекатился и пополз к тальнику. Сзади раздался хруст и еще один выстрел, и тогда отец Василий встал на ноги и, не обращая внимания ни на что, метнулся в заросли!

Кузьменко стрелял в него два раза, но попал только один. Это означало, что опыта стрельбы из дробовиков у него просто нет. Время на перезарядку тоже работало на священника, и он старался выжать из себя все, что можно.

– Раз. Два. Три, – размеренно считал он, зная, что раньше, чем на «шесть», выстрела не будет. – Четыре. Пять. Шесть!

Он рухнул на землю и затаился. До спасительных зарослей оставалось всего ничего – три-четыре метра. А хруст за собой он перестал слышать еще на счете «три». Значит, оторваться удалось еще метров на восемь.

Вокруг стояла мертвая тишина. Даже кабан больше не визжал; наверное, помер… Что-то заскворчало, и священник отчетливо услышал мужской голос. Говорили тихо, но он слышал все.

– Голубь, я – Беркут. Сокол бьет ворону. Все. Квадрат Бэ-восемь. От меня вверх. Прием. Да. Да, я сказал.

В камыше снова заскворчало, и все стихло.

Отец Василий сглотнул и по-пластунски пополз в тальник. То, что Кузьменко вызвал подкрепление, было очевидно. Теперь время и расстояние приобретали особый смысл.

В кустах он быстро перезарядил ружье и помчался вверх по склону, чтобы пересечь наконец границу тальника и далее идти по самой кромке зарослей и более не шуметь. Нога почти не болела, но это мог быть обычный шок, так иногда случается. Он выскочил на поляну перед березовым леском и огляделся.

Отсюда, с половины высоты сопки, многое было виднее. Далеко справа дымили костры обслуги, и если добраться до нее, можно прыгнуть в любую машину и через пару часов писать показания где-нибудь в областном Управлении ФСБ. Причем, если не терять времени и побежать туда прямо сейчас, подмога к Кузьменко просто не успеет подойти! Это была мысль.

Отец Василий мельком глянул на штанину. Она была обильно посечена мелкой, на утку, наверное, дробью и вся залита кровью. Горячая липкая кровь хлюпала даже в сапоге. Но это был сущий пустяк. Раздался гул.

Священник прислушался. Звук был знакомый.

«Что такое?!» – удивился он. Звук был слишком знакомый. И уже в следующий миг он все понял. Из-за сопки вынырнул и мгновенно повис над долиной, отрезая пути к бегству, армейский вертолет.

– Ничего себе! – охнул он, еще раз огляделся и, не теряя времени, помчался в противоположную от намеченной сторону. То, что его к людям не выпустят, было совершенно очевидно.

Вертолет качнулся и последовал за ним.

Священник охнул и прибавил ходу.

Обычно стрельба с вертолета по бегущим мишеням была коронным губернаторским номером. Она оставлялась на самый конец, «на сладкое», и далеко не всем дозволялось присутствовать при этом действе. Но случалось, что вертолетом и зверя гнали, особенно если загонщики плохо постарались. В любом случае воинская часть поставляла эту технику на каждую охоту заправленной топливом под завязку. Они могли преследовать его почти бесконечно.

«А вдруг это сам господин губернатор шутит?» – мелькнуло в голове отца Василия, но он сразу же отогнал эту мысль. Заряд дроби в ноге вовсе не был шуткой. Как и вызов подмоги. А главное, эти глаза, когда он увидел их второй раз в жизни, тоже не шутили.

Вертолет слегка наклонился и спикировал прямо на него.

«Как волка!» – возмущенно подумал священник и метнулся в заросли.

Он бежал, пробиваясь грудью сквозь тугие ветки и выставив перед собой ружье, чтобы не выхлестало глаза. Сзади раздался выстрел; еще один, теперь правее, и он сообразил, что с вертолета пока стрелять не будут – огромная боевая машина просто указывает «загонщикам», куда побежал «зверь».

«Надо пробиваться к Волге», – понял отец Василий. Там, среди бесконечных топких ложбин, обильно поросших камышом и тальником, оторваться от преследования будет проще. Он еще прибавил ходу.

Снова раздались выстрелы, но более священник не паниковал. Он чувствовал, что стреляют наугад, просто в указанном вертолетом направлении, а значит, пока все в порядке.

– Все в порядке! – твердил он. – Все в порядке!

Подраненная дробью нога начала гудеть, но у него не было ни времени, ни возможности обращать внимание на такие мелочи.

В него стреляли еще восемь раз, и, судя по источникам звука, число «охотников» уже выросло до трех. Но чем больше он бежал, тем глуше становились выстрелы, а потом наступил момент, когда вертолет потерял его из виду.

Отец Василий как раз выбежал к самой пойме и здесь резко притормозил. Тальник в этих местах рос пятнами, на бесчисленных небольших вызвышениях, и теперь священник дожидался, когда вертолет повернется к нему хвостом, и лишь тогда делал мощный рывок и перебегал к следующему зеленому пятну. И снова залегал.