К месту пожара стянули почти все противопожарные силы области, и, как говорили сведущие люди из аппарата, одно время в Усть-Кудеяр собирался вылететь даже сам Шойгу. Но те же сведущие люди поведали, что главу МЧС грамотно уговорили этого не делать – спасти все одно тут ничего не спасешь.

Уже к обеду в городе снова объявились москвичи, но на этот раз публика прилетела серьезная, действительно серьезная. Но вот отдуваться за все пришлось Брыкалову. Кузьменко выстрелил себе в рот в пять пятнадцать утра, сразу после проведенной им внеочередной проверки постов на складах артвооружений, через три минуты после обнаружения караулом начала пожара.

Отца Василия забрали только спустя сутки. Он не мог объяснить себе, почему они вышли на него так поздно – то ли сказалась извечная армейская расхлябанность, то ли, скорее всего, у военных следователей просто нашлись дела поважнее, чем допрос одного из главных свидетелей, если не сказать, участников. Не секрет ведь, что своевременное прикрытие начальственного зада зачастую намного важнее установления истины.

Хотя истину, конечно, установили. Не ту, на которой позже настаивал в долгой беседе со своим другом-священником главный врач районной больницы Костя. Разумеется, ни о какой торговле оружием с боевиками и речи быть не могло – русские офицеры не продаются. И не ту, что оказалась по сердцу мулле, решившему, что плановой поставкой оружия на Кавказ от начала до конца руководило областное Управление ФСБ под общим контролем неких неназванных мистических сил в Кремле.

Просто уровень боевой подготовки и воспитательной работы в части оказался не на должном уровне, что не могло, рано или поздно, не привести к какому-нибудь ЧП. Вот оно и случилось. Понятно, что выводы были сделаны, а виновные найдены и наказаны.

Ну а что касается майора Кузьменко, то не секрет, что его личная жизнь дала в последнее время трещину – он пережил развод. А это для любого человека огромный стресс. И нервы не выдержали… Слишком уж близко к сердцу принимал старший офицер царящий в стране беспредел и столь роковым образом сказавшееся на его семье общее падение нравов и моральных устоев общества.

Трудно сказать, как пережил бы все это бывший священник, если бы не маленький сын, не любовь Ольги и не преданность друзей. Диакон Алексий, Исмаил и Костя, пожертвовав своими личными делами, попеременно дежурили возле него, помогая смириться с новым, совершенно диким и противоестественным для любого нормального мужика состоянием человека не у дел. Они-то и вышли на патриархию и добились-таки обещания не ставить на батюшке крест и выслать проверяющего, способного установить объективную истину. По мере возможности, конечно, объективную – большего никто и не просит.

Но только в день святого Николая Чудотворца, когда отец Василий преодолел навалившуюся тоску, пришел в храм и встал на колени перед иконой, он понял, что еще не все потеряно. Потому что ясно осознал, что натворил.

Он молился всю ночь. Он умолял простить его за грех гордыни и желание мести. И он искренне раскаивался в том, что попытался разрубить сплетенный вокруг него чудовищный, морочный гордиев узел из ложных обвинений и неправедных преследований. Потому что результат его освобождения стал еще хуже былого плена.

Он вышел поутру из храма тихий и смиренный. Возле дверей в бухгалтерию мирно беседовали принявший приход из его рук отец Дмитрий и приехавший из патриархии проверяющий. Взбежал на паперть и приложился к его руке по-прежнему преданный ему диакон Алексий, и уже шли и шли в храм первые, самые ранние, прихожане.

– Бог в помощь! – обратились к нему, и отец Василий внезапно и остро понял, как сильно помогает бог этой земле, этой стране и этим людям. Потому что если бы он не помогал, то давно не стало бы ничего – ни земли, ни страны, ни людей.

– Значит, прощает, – сказал он вслух и заплакал от счастья.