— Я не брошу женщин, — сказал Гюден. — Не брошу. Мы будем в Ирати до темноты. Это не так уж далеко.

Полковник Гюден вздохнул, продолжая идти. Его пятки покрылись волдырями, но он и не подумал потребовать лошадь назад — лейтенант нуждался в ней больше. И он не собирался оставлять женщин. Он продолжал идти, пытаясь отгородиться от недовольного голоса Келлу и от ужасных, пронзительных криков беременной женщины.

Он не был набожным человеком, но, приближаясь к месту боя, Гюден молился. Он просил Бога послать им победу, маленькую победу, чтобы его карьера не закончилась поражением или увольнением. Он молил о рождественском чуде, крошечном чуде в противовес жизни, полной поражений.

Генерал Максимилиан Пикар пробрался сквозь строй своих впавших в панику солдат и остановился в устье маленькой долины. Он видел тела погибших гренадеров, разбитые и уцелевшие бочки. Пуля из винтовки просвистела мимо его головы, но Пикар не обратил внимания на опасность. Он стоял, словно околдованный, потрясенный удачливость противника, удачливостью, которой не мог похвастаться никто на его памяти.

— Сантон! — позвал он.

— Сэр? — майор Сантон с трудом подавил в себе желание согнуться в поклоне.

— Одну роту — сюда. Пускай уничтожат бочки. Стрелять беглым огнем, вам ясно?

— Да, сэр.

— А пока они это делают, пошлите вольтижеров осмотреть склоны.

Генерал махнул рукой в направлении клубов белого дыма, выдававших позицию стрелков. Он не знал, что это стрелки, а иначе вел бы себя осторожнее. Однако он был уверен, что имеет дело с партизанской засадой. Да и кто бы они не были, скоро легкая французская пехота выгонит нападающих из укрытия.

— Выполняйте немедленно! — рявкнул он. — Мы не можем ждать целый день.

Он отвернулся, и пуля, зацепив плащ, развернула его, как ветер разворачивает флаг. Пикар оглянулся, отыскал взглядом новый дымок мушкетного выстрела, и указал на него пальцем.

— Ублюдки, — сказал он и отступил назад. — Ублюдки!

Он собирался преподать им рождественский урок.

— Горнист! — позвал Шарп, и тринадцатилетний мальчишка отделился от батальона и предстал перед своим майором. — Труби отход, — приказал Шарп и увидел, как Харпер насмешливо поднял бровь. — Лягушатники отправят вольтижеров осмотреть скалы, — объяснил Шарп. — Нет смысла держать там стрелков. Ребята и так им здорово насолили.

Горнист глубоко вздохнул и резко протрубил. Сигнал состоял из девяти нот: первые восемь слились в одну, а последняя была гаммой выше. Звук горна отразился от далеких холмов и Шарп, глядя в подзорную трубу, увидел, как обернулся французский генерал.

— Еще раз, парень, — сказал Шарп горнисту.

Звук горна сыграл двоякую роль. Он отдал приказ стрелкам покинуть позиции и вернуться обратно на гребень холма и одновременно дал понять неприятелю, что его ожидает более грозный противник, нежели партизаны. Французы уже сталкивались с обученной пехотой — отрядами-ветеранами. Убедившись, что француз посмотрел вверх в надежде отыскать взглядом горниста, Шарп обернулся и крикнул, обращаясь к Добровольцам Принца Уэльского:

— Батальон! Направо! Вперед… — он сделал паузу, — марш!

Они зашагали вперед в безупречном порядке, две шеренги людей под знаменем полка.

— Батальон! — крикнул Шарп, когда отряд достиг вершины холма. — Стой! Надеть штыки!

Шарп был у французов как на ладони. Враги понесли потери, они и без того были в панике, а теперь им предстояло подняться по высокому, крутому, скользкому склону холма, где их уже ждали, сверкая на солнце, английские семнадцатидюймовые штыки.

Знаменосец Николс подошел и встал рядом с Шарпом.

— Что мы делаем, сэр?

— Дразним лягушатников, мистер Николс. Смотрим, достанет ли у них храбрости подняться наверх и сыграть в эту игру.

— И они поднимутся?

— Сомневаюсь, парень, — ответил Шарп. — Сомневаюсь.

— Почему, сэр?

— Потому что мы собираемся им кое-что продемонстрировать, вот почему. Старший сержант?

— Сэр? — отозвался Харпер.

— Три залпа, старший сержант, беглым огнем.

— Да, сэр.

Расстояние было слишком большим для гладкоствольных ружей, но Шарп и не собирался больше никого убивать. Он и так уже убил слишком многих — больше, чем хотелось бы. Рождество должно нести мир, а не смерть. А потому он собирался дать французам четкое представление о том, что ждет их на вершине холма. Он хотел показать, что на этот раз они столкнулись с ветеранами, которые могут стрелять из ружей быстрее, чем кто-либо на земле, и подняться на холм означает ступить на дорогу в ад. И, если удача будет на его стороне, они откажутся от этой идеи.

— Отойдите назад, мистер Николс, — сказал Шарп и отправил знаменосца за шеренги готовых к бою солдат. — Давай, сержант!

Харпер приказал снять штыки и зарядить мушкеты. Когда приказ был выполнен, он глубоко он набрал полную грудь воздуха и крикнул.

— Четвертая рота! Пятая рота! Огонь!

Две центральные роты выстрелили одновременно. Мушкеты врезались им в плечи, и над холмом поднялся серый пороховой дым.

Больше команд он не отдавал, но как только центральные роты стреляли, соседние отряды взводили курки. Каждая рота была разбита на два взвода, и каждый взвод ждал, чтобы выстрелил соседний, прежде чем стрелять самому. Для французов это должно было выглядеть как волна дыма и пламени, бегущая вдоль шеренги солдат.

Любой отряд может стрелять подобным образом. Что испугало французов, так это скорость, с которой один выстрел следовал за другим. Шарп с одобрением заметил, что роты в центре успели перезарядить мушкеты, прежде чем очередь стрелять дошла до крайних флангов батальона. Наконец выстрелили и они. По рядам вновь прокатилась рябь — солдаты в центре опустили тяжелые приклады на каменистую землю и откусили верхушки нового патрона.

Грянул второй залп (пули вновь ушли в «молоко»), пауза — и раздался третий. Демонстрация силы удалась. Лучшее пехотное подразделение показало, что оно действительно лучшее. Ничто не могло яснее убедить врага повременить с наступлением.

Но Пикар был не из тех, кто прислушивается к предупреждениям. Шарп, стоя на вершине холма, увидел, что французы снова готовятся наступать.

И в этот же момент далеко на юге, где пикет охранял дорогу, ведущую в Испанию, раздались выстрелы. Шарп стремительно развернулся. Он понял — приближается еще один враг.

— Капитан д'Алемборд! — закричал Шарп.

— Сэр?

— Вы остаетесь здесь, Дэйли, — сказал Шарп. — Я возьму вашу лошадь.

Французская бригада между тем выстраивалась в колонну. Это могло означать только одно — они собираются идти в атаку прямо на холм. Но прежде чем двинуться вперед, первая шеренга дала мушкетный залп по пятнадцати бочкам, по-прежнему стоящим на дороге — остаткам изобретательной и смертельной ловушки, подстроенной Шарпом.

В бочках больше не было пороха (у Шарпа был ограниченный запас), но французы этого не знали. Их залпы расчистили дорогу. Тем временем часть солдат карабкалась на склоны по обеим сторонам маленькой долины, преследуя отступивших стрелков. Потребуется еще час, прикинул Шарп, прежде чем французы смогут начать наступление. И когда они выступят, то вряд ли будут полны энтузиазма — они ведь видели, что их ожидает.

Однако с юга двигалась еще тысяча французов, и они собирались предпринять отчаянную попытку покинуть Испанию. Они знали: чтобы попасть домой, им придется с боем прорываться через ущелье. Тысяча отчаявшихся людей может быть более опасна, чем бригада. И теперь Шарп гнал лошадь по деревне, туда, где оставил пикет.

— Они еще далеко, сэр, — возбужденно доложил капитан Смит. Он беспокоился, что слишком рано поднял тревогу.

— Вы все сделали правильно, — заверил его Шарп, доставая подзорную трубу.

— Что происходит там, позади, сэр? — спросил Смит.