Теперь надо переходить вплотную к животноводству, оно ведь и к самому человеку относится, то есть, я хочу сказать, что налог на бездетность и запрет абортов в России и других странах, особенно культивируемое всеми без исключения религиями, произошедшими из иудаизма, что, разве это не животноводство? Но, пойдемте сперва вглубь веков.

Про животноводство у муравьев, культивирующих тлей, я уже говорил. Про пчел, регулирующих количество трутней – тоже. При этом, заметьте, что «животноводство» пчел относится к ним самим, а не к другому виду как у муравьев. И заметьте еще, пожалуйста, что само пчеловодство, особенно в русских лесах, — самое древнейшее занятие русских. Помните, я специально выводил из пчеловодства русские слова с помощью Даля, характеризующие имение и его наследование на Руси? Мне осталось еще вспомнить некоторые сведения из передачи «В мире животных», например про крокодила и маленькую птичку, чистящую у него многорядные зубы. Птичка эта нисколько не боится зубов крокодила, а сам крокодил никоим образом не навредит ей, внезапно щелкнув зубами. Правда, в этом случае я затрудняюсь сказать определенно, кто кого «разводит», но сам факт–то налицо, мирное сосуществование столь различных по нравам животных, и оба – плотоядные. Если взять только комплект упомянутых телепередач года эдак за два–три, то не надо даже обращаться к серьезным научным трудам, чтобы установить сам факт животноводства среди животных. Если вспомнить о живородящих рыбках гуппи, которым я посвятил столько страниц при рассмотрении теории Геодакяна, то я не удивился бы тому, что у поедающих их как корм более крупных аквариумных рыб существует запрет на поедание беременных самок гуппи.

Старинный русский писатель А.Ф. Писемский в 1856 году пишет своей жене из Астрахани: «…на всем этом пространстве меня больше всего заинтересовали бакланы, черная птица, вроде нашей утки, которые, по рассказам, находятся в услужении у пеликанов. Мы видели с тобой их в зверинце. Пеликан сам не может ловить рыбу и это для него делает баклан, подгоняя ему рыбу, иногда даже кладя ее ему в рот, засовывая ему при этом в пасть свою собственную голову. Чем вознаграждает их за эти услуги пеликан – неизвестно. Кажется, ничем. Очень верное изображение человеческого общества» («Письма», стр.95).

Открываю «Жизнь животных», «Розовый пеликан»: Пеликаны едят рыбу. Нырять они, как было сказано выше, не могут и, добывая рыбу, только погружают под воду шею или переднюю часть туловища. Чаще пеликаны ловят рыбу сообща, подгоняя ее к берегу. В это время они сильно хлопают крыльями по воде и производят большой шум. Раньше были известны и совместные охоты пеликанов с бакланами. Вероятно, выгода от такой совместной охоты пеликанов с бакланами была обоюдной» (выделено мной). И немного далее: «В настоящее время это малочисленная, местами исчезающая птица». Замечу от себя, что «исчезать» у них нет никакой природной причины. В тростниковых зарослях дельты Волги условия те же самые, что и в 1856 году. Я имею в виду экологию. Может быть, они «исчезают» с исчезновением птичьего рабства? Ловить рыбу сами они так и не научились.

Я обратил внимание, что за 100 с небольшим лет, с письма Писемского (невольная тавтология) представление о пеликанах как о «рабовладельцах» изменилось до «взаимовыгодного сотрудничества» с бакланами. Тогда я вспомнил воровскую «феню», на которой «баклан» – это презренный дурак, даже презренный раб воровского «имиджа», ибо точный перевод с «фени» невозможен. Главное здесь, что именно «презренный». Бакланов на святой Руси нет, и никогда не было. Но слово очень распространенное. И пришло оно с низовьев Волги, от «хазар», о которых у меня много сказано в предыдущих разделах, и совсем не то, что о них пишут официальные историки. Видите, как из одного слова, случайно сохранившегося, можно сделать далеко идущие выводы. Поэтому историческое шило в мешке не утаишь.

Стал читать о пеликанах дальше, их много видов по всему миру, но интереса они для меня не представили, слишком уж скудны о них сведения: перья, окраска, коготки, залысинки. Наконец докопался до бурых пеликанов из Южной Америки, производителей всемирно известного азотного удобрения гуано (по–нашему говно, значит, тоже хазарское слово), которых не коснулось вымирание, хотя они по–прежнему ловить рыбу не умеют. Они ее просто глушат, как ныне динамитом. Вот как это описано: «Падая с большой скоростью, пеликан ударяется о воду передней частью туловища, раздается всплеск, слышный за километр и более (выделено мной). От ушиба птицу предохраняет сильно развитый на груди подкожный пневматический слой. Что касается рыбы, то она оказывается буквально оглушена такой «бомбежкой», и пеликан без труда подхватывает ее клювом». Волжские пеликаны потому и вымирать стали, что «производить большой шум» им надоело, так как бакланы и без «шума» кормили их. Потом и бакланам это надоело, и их кормежка пеликанов осталась только в воровском эпосе.

А теперь, уважаемые читатели, подумайте и ответьте начистоту, какого черта первобытному человеку тратить и без того еще недоразвитые свои мозги на «изобретение» животноводства, когда оно существует раньше его самого? Теперь вы понимаете, как полезно считать себя не очень умным по сравнению с другими? Ведь я столько раз повторял это на страницах этой книги. И не надо выдумывать никакой идиотской «грани в десятки и сотни тысяч лет между ранним и поздним палеолитом», которая «потребовалась», чтобы…. и так далее.

Я думаю, что теперь могу перейти непосредственно к совести и животноводству себе подобных, которое надо бы по–хорошему назвать себяводство или автоводство. Сперва о совести. Я уже останавливался на этом вопросе в этой книге, поэтому отмечу здесь только, что совесть у животных есть, и это несомненно. Если животных считать по аналогии с некоторыми людьми «безмозглыми», то ссылаться надо на пресловутый инстинкт. Но несомненно, что совесть животных интеллектуального происхождения, ведь инстинкт не обязан предопределять способность лошади к счету. И «загулявшая» после пастбища корова стесняться свою хозяйку по инстинкту не может, также как и нагадившая на ковер собачка или спрятавшаяся погреться в будку сторожевая собака вместо охраны вверенной ей территории двора. Заостряю: совесть животного – продукт интеллекта, а не инстинкта.

Теперь надо найти ее истоки. Обращаю ваше внимание на то, что народы в вопросах совести очень похожи на животных, но не вообще, а выборочно: такой–то народ, например, похож на медведей, у которых мама учит деток чуть ли не до половозрелости, а папа – новоровит их скушать. А у такого–то народа в целом преобладает поведение как у некоторых обезьян, у которых папа сразу же после рождения детеныша берет 95 процентов заботы о нем на себя. Но и среди обезьян есть виды, у которых папаши тоже не прочь полакомиться детками. У таких обезьян и мамаши, и не мамаши объединяются по половому признаку и несут сообща заботы о детях, держа отцов на известном расстоянии от них. Совсем так, как я описывал в предыдущих разделах о лесных прарусских. И не надо говорить, что люди учились у животных. Пусть лучше животные учатся у людей. И вообще это некорректный вопрос, ибо животные – тоже люди. Или наоборот, если хотите. Так будет для вас, снобы, приятнее.

Смею думать, что неучастие у животных отца в воспитании детей делает его генетически бессовестным, из поколения в поколение. Но и естественная предпосылка для этого должна быть, а именно: природная возможность матери пропитать свое дитя, то есть обилие и относительно легкая доступность пищи. Иначе данный вид просто–напросто вымрет, как это почти случилось у скученных народов, особенно женских особей, которые я рассматривал в предыдущих разделах. Мне кажется, что именно здесь заложен первоисточник совести. Ведь у некоторых высших обезьян, не знающих еще социальности, уже есть забота о немощных и старых членах стаи. И сюда же отношу женскую солидарность при воспитании детей, на которой чуть ниже остановлюсь чуть подробнее. Это развитие материнского инстинкта, который я, набравшись смелости, тоже считаю не совсем инстинктом, а совместным «проживанием» матери и дитя при его внутриутробном развитии.