Таким образом, имитация изучения иностранных языков в нашей стране возникла от смешанного чувства наших царей: от хвастовства, о котором я сказал выше, и от страха за свою участь. Как бы они, выучив языки, не узнали правду, что живут как скоты.
Зачем нас «ломают»
Самолет. Синяя униформа и иностранец. Второй самолет. Что такое «исторически сложилось»? Посол иностранный, боярин и глупый ленивый народ. Как заставить боярина бояться царя? Инструкция для «невыполнения». Прием иностранцев. Мощи И. Шмелева. «Забавное приключение».
Во введении я сказал, что свои страхи цари пытаются внушить нам, чтобы нами легче было управлять: боящимся вообще легче внушить несуществующие дополнительные страхи. Разновидность страха – терпеливое и привычное унижение, непрерывное унижение.
Риторический вопрос: преднамеренно ли нас унижают? Иди это типичная случайность, вытекающая из пренебрежения к собственному народу? Скажу сразу, что случайности нет, и докажу это. Преднамеренность налицо. Но есть и третья причина: скрытая непримиримая обоюдная ненависть народа и власть имущих. Привожу примеры. Выводы будете делать сами.
Самолет. Объявляется посадка. Времена брежневские, когда ни в одном самолете свободных мест не бывало, билеты стоили по–социалистически. Почти любой мог летать раз в году. Народ сломя голову бросается к трапу, опережая друг друга. В очередь не становятся. Все стараются оказаться рядом с трапом. Куча мала. Женщины с детьми всех позади, иначе детей раздавят. Стоят, молчат, ждут по полчаса и более. Знают, что хотя билет и есть у всех и зарегистрирован, но может вполне оказаться, что в самолет не пустят, скажут, что мест больше нет. Никто, никогда, никому не будет объяснять, почему так вышло. Прогонят от трапа и все: жди следующего рейса. Потому и давка, потому и не видят детей, знают, что зарегистрированный билет на рейс абсолютно ничего не значит. Командир судна, даже стюардесса, не говоря уже о служащих аэропорта, может посадить «своего» человека, даже и без билета, а тебя прогнать от трапа с зарегистрированным билетом. Стоят, ждут. На первой ступеньке трапа стоит статуя в синей униформе с рацией в руке, но немая как рыба или гавкающая как собака. Проходит минут сорок. Все молчат, знают, что никто ничего не будет объяснять. Вдалеке появляются двое, не спеша, направляются к самолету, одна фигура такая же синяя, как и на трапе. Синяя фигура подходит к толпе у трапа и как танк раздвигает ее. Все сторонятся, открывая узкий проход, бульдозерный нож – это синяя униформа. Любой униформы все боятся больше чем натурального бульдозерного ножа. Человек, идущий за «бульдозером», иностранец, он презрительно смотрит на русскую толпу. Дома, например, в Америке он по своему статусу приблизительно равен любому из нашей толпы, но здесь он уже привык за два дня к своей исключительности. Поэтому и презрителен.
В гостинице его подвели к администраторше, к которой стояла такая же очередь, и обслужили сквозь эту очередь. Вели обедать в ресторан тоже сквозь очередь, стоявшую на панели около входа. Официант к нему тоже подошел, едва он опустился на стул, хотя за соседним столом, он видел, сидят и ждут. Когда он, пообедав, выходил, соседний столик все еще не был обслужен. Он все это примечал, у него вырабатывалось презрение к народу, который не как все, у них нет лозунга как у него дома: «Америка для американцев». Он понял, что Россия тоже для американцев, а не для русских. В самолет его чуть ли не занесла на своих «хрупких» плечах улыбающаяся только ему женская фигура в синем. Он специально минут 10 укладывал свое тело в кресло, знал, что этих безмолвных свиней в самолет не пустят пока он не усядется. Ему было очень приятно. Поэтому он как бы ненароком похлопал по обтянутой тонким синим сукном попке фигуры в синем. Фигура шаловливо улыбалась, как будто по ее попке прошелся сам красавчик Билл, хотя иностранец больше походил на Квазимодо.
Самолет суматошно начал заполняться, туго набитые сумки с «ручной кладью» не влезали под сиденья. Американец удивлялся, почему эти дураки не сдают вещи в багаж, мучаются. Он так и не узнал, что в багаже или сломают, или украдут. Его багаж положили в отдельное место, в котором не воруют, чтобы не дай бог, чего не случилось. Он также не узнал, что за бортом самолета остался человек, на чьем месте он сидел, а тот оставшийся человек был знаком его отцу, встречались на Эльбе в 1945 году. Все описанное – чистейшая правда, только взятая не с одного, а с нескольких рейсов Аэрофлота.
Или опять же об Аэрофлоте. Домодедово, 31 декабря, рейс в 22–00, через два часа новый год, самолет битком набит. Входит экипаж, заходит в кабину, потом по одному начинают сновать туда–сюда, в хвост самолета и обратно. Потом все разом уходят. Сидим минут сорок, никто ничего не говорит, стюардессы как немые. Надо сказать, что экипаж состоит из двух частей: летчики и стюарды, служат как бы в разных «аэрофлотах». Вот пол–экипажа ушло, а пол–экипажа не знает почему. Сидим 2 часа, двери открыты, потому холодно, но отопление и вентиляция не включены, ведь летчиков нет – потому моторы не включены и очень душно и в туалет не пускают. Дети плачут, стюардессы молчат как партизаны. Через три часа является второй летный полуэкипаж, тоже походив взад–вперед по самолету, покидает его. Слегка подвыпивший пассажир просится тщетно в туалет, потом по крутой приставной металлической лесенке, несмотря на громкие крики всех стюардесс разом (трап уже три часа как убрали) спускается и уходит в аэровокзал, километра полтора. Еще несколько человек тем же путем покидают самолет, остальные сидят, задыхаются от недостатка кислорода, то одна, то другая женщина начинает высказываться, истериковать, мужики молчат. Проверявшая билеты синяя фигура то и дело что–то шепчет в портативную рацию. Проходит пять часов, шесть часов, потом к самолету нехотя подъезжает трап и пассажиров «просят» выйти из самолета и «проследовать в аэровокзал». Только «проследовали», отдышались, «посетили» туалет, радио объявляет: «просим на посадку». Сели, взлетели, полетели, никто ничего не знает, почему сидели и ждали 8 часов. Потом узнал. Оказывается, первый летный полуэкипаж сильно хотел встречать новый год дома, потому нашел какую–то неполадку в самолете и не полетел, пока ее искали. Но так как сидеть долго в самолете и не лететь действует на нервы полуэкипажа, то лететь ему нельзя уже – сильно разволновался. И он пошел выпивать. Второй полуэкипаж – сделал то же самое, в полном соответствии с какой–то там инструкцией и тоже пошел выпивать. А у третьего экипажа, уже выпившего заранее, отоспавшегося и приступившего к своим обязанностям 1 января следующего года, уже не было никаких причин не лететь, и он полетел, а какая–то мелкая неисправность в самолете стала дожидаться своей очереди стать крупной, или в таком же «мелком» виде послужить причиной для очередного праздника, чуть не сказал труда.
Боже избавь, чтобы в этих конкретных случаях я винил наше многомудрое правительство, царя и какого–нибудь дворянина или всех их скопом. Хотя именно они сделали так русские законы и их выполнение за многие века, а мы так хорошо на генетическом уровне приспособились к «окружающей среде», что мы ничего не только не можем поделать против издевательств над нами, но даже уже и не хотим ничего делать. Так уж «исторически сложилось» – любимая фраза историков, ничего не объясняющая. Но, например, американские пассажиры, оказавшиеся в таком же положении, просто разом разбогатели бы на этом рейсе, а их «аэрофлот» – обанкротился бы. Вот и вся разница.
Не знаю, приводить ли мне еще примеры из любой другой области нашего бытия, из многочисленных «присутственных мест» от «бесплатной» поликлиники до ЖЭКа, тоже почти «бесплатного». Причем интересно бы узнать, где берут деньги наши правители для всего этого «бесплатного», не сами ли золото в Магадане моют, а потом на него нам делают все бесплатно? Мы же знаем поговорку, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. По–моему, англичане придумали, с самым древним парламентом.
