У конюшни сидела на корточках Винн, развернув перед собой изрядный кусок выдубленной кожи – квадратный, шириной и длиной примерно в локоть. На коже чернилами были начертаны длинные ряды причудливых, с завитушками знаков – и отдельных, и группами по два-три. Некоторые знаки были написаны столбиком, а другие, явно обозначавшие слово или короткую фразу, были заключены в кружки либо квадраты.

Знаки показались Лисилу странно знакомыми, хотя он не мог ни прочесть их, ни вспомнить, где видел что-то подобное. Затем он сообразил, что Винн чертила какие-то надписи мелом на полу комнаты в доме Гильдии. Именно тогда они совершенно случайно узнали тайну Мальца: что на самом деле он маджай-хи, стихийный дух в обличье пса. Винн тогда написала на полу буквы и слова, чтобы Малец мог, указывая на них лапой, отвечать на ее вопросы, – довольно трудоемкий, надо сказать, способ беседовать.

Лисил, а вслед за ним и Магьер подошли ближе. Кусок кожи с надписями Винн выглядел не так сумбурно, как исчерканный мелом пол, но для Лисила это все равно была тарабарская грамота.

Малец склонил голову набок и принялся тыкать лапой в письмена на коже.

– Недурно, – заметил Лисил, – но нам тем не менее надо, едва взойдет солнце, трогаться в путь.

– Но я только хотела показать ему, что я придумала, – озадаченно возразила Винн.

Она внимательно следила за тем, как Малец неуклюже тычет лапами в ряды знаков, потом заговорила на отрывистом, странно звенящем наречии эльфов:

– А бихтва, Малец? А бихтва чеаннис?

Малец продолжал тыкать лапой в знаки, а Винн следила за его движениями, и губы ее беззвучно шевелились. Наконец пес остановился, сел прямо и глянул на Лисила, затем на Магьер.

Винн порывисто выпрямилась, стиснув маленькие кулачки:

– Вы бросили его на улице… на всю ночь?! – Она выговорила это с трудом, как будто давилась словами. – Как… как вы могли?! Одного! Без еды, без питья!

Лицо Магьер окаменело.

– Так вот зачем все это нужно? – осведомилась она так тихо, что Лисил мгновенно напрягся, ожидая взрыва. – Теперь этот блохастый дурень будет пользоваться ее услугами, чтобы вдоволь поскулить и поклянчить?

Малец наморщил нос и, в упор глядя на Магьер, выразительно облизнулся. Лисил от души надеялся, что этот жест ничего такого не означает… или хотя бы, что Магьер так не подумает.

– А я все-таки думаю, что эта штука нам еще пригодится, – заметил он.

Магьер явственно кипела от злости. Тем не менее она нехотя пошарила в фургоне и извлекла оттуда пару ломтей сушеного мяса и фляжку с водой.

– По крайней мере теперь нам легче будет его выспрашивать, – проворчала она, нарезав для Мальца мяса и налив в жестяную миску воды.

Лисил не был в этом так уверен, поскольку Малец до сих пор не проявлял особого желания с ними сотрудничать. Говорить об этом вслух Лисил благоразумно не стал, а вместо этого помог Винн погрузить в фургон ее пожитки. Юная Хранительница порылась в кожаном мешке и вынула оттуда сверток из вощеной бумаги. Когда Винн развернула бумагу, полуэльф учуял запах мяты еще прежде, чем увидел внутри свертка пучок знакомых листочков.

– Я думал, что мы собираемся в путь, а не поселяемся здесь на веки вечные, – съязвил он.

– Я сегодня, чтобы вас догнать, встала затемно, – отозвалась она. – Вы, полагаю, тоже еще не завтракали?

Магьер покачала головой:

– Перехватим что-нибудь в городе, пока будем закупать припасы.

– Ну уж нет! – пылко возразила Винн, извлекая на свет еще один провощенный сверток. – Мне обязательно нужно выпить чаю. Можно попросить трактирщика, чтобы прислал в вашу комнату горячей воды. Именно так и следует начинать долгий и многотрудный день.

Лисил выразительно возвел взгляд к небу и направился назад в трактир, чтобы отыскать пожилую хозяйку.

– И пожалуйста, попроси три чистые чашки! – крикнула вслед ему Винн. – Это чтобы вам не пришлось распаковывать свои.

Полуэльф прикусил губу и рывком распахнул дверь трактира. Вот тебе и «меня не надо опекать»! А ведь Винн только-только присоединилась к ним…

Вечером этого дня, едва солнце скрылось за горизонтом, Чейн открыл глаза. Его внутреннее чутье – даже для вампира – отличалось необычайной точностью. Он всегда засыпал точно на рассвете и просыпался сразу после заката, однако сейчас, впервые на своей памяти, не сразу осознал, где находится. А потом вспомнил.

Он в амбаре, заурядном деревенском амбаре, куда привел его прошлой ночью Вельстил Массинг, его новый спутник. К выщербленной стене, неподалеку от двустворчатых дверей, прислонены железные вилы, заступ и мотыга; остро пахнет лежалым сеном, ржавчиной, сухим навозом. Присутствия скота Чейн не учуял – только близость каких-то мелких живых существ, вероятно местных мышей, да еще теплое тельце его верной крысы, свернувшейся калачиком в кармане хозяйского плаща. Сев на рыхлом ворохе старого сена, Чейн наблюдал, как по паутине, влажно блестящей капельками вечерней росы, неспешно ползет крупный, раскормленный паук. Кокон с яйцами, к которому направлялось насекомое, судя по всему, готов был вот-вот выпустить в мир сотню новорожденных паучат.

Чейну никогда прежде не доводилось просыпаться ни в таком месте, ни в таком состоянии. Он сплел хитроумную интригу, чтобы привести к гибели своего господина и творца и тем самым получить свободу. Теперь же Чейн вдруг затосковал по своей чистенькой комнатке в подвалах роскошного особняка, оставшегося в Беле, – пусть даже за эту комнатку приходилось платить рабством и угодливостью перед хозяином. Он невольно плотнее запахнулся в плащ, хотя вовсе не чувствовал, да и не мог чувствовать холода. За свободу, судя по всему, тоже надо платить.

– Вельстил! – позвал Чейн, предательской хрипотцой нарушив сонную тишину заброшенного амбара.

– Я здесь, – отозвался ровный, аристократически бесстрастный голос.

Чейн невольно вздрогнул, обернувшись к темноте, которая вдруг ожила в стойле напротив. Неясный силуэт пошевелился, неспешно встал и выступил из темноты на пыльный пол перед стойлами.

И, как обычно, Чейн осознал, что совершенно не ощущает своего нового спутника. Оба они Дети Ночи, оба достаточно искушенны в чародейских уловках. Вельстила можно было увидеть, услышать и даже пощупать, однако и обостренное чутье Чейна не могло уловить хоть тень его жизненной силы, точнее, полного ее отсутствия. Как и почему это получалось, Чейн не знал, и это обстоятельство тоже лишало его спокойствия.

Вельстил отряхнул соломинки с черного шерстяного плаща. Он был среднего роста и самого обыкновенного сложения, по человеческим меркам – лет сорока с небольшим. Темно-русые волосы были тщательно зачесаны назад, а потому не скрывали самую приметную его черту – белоснежно-седые прядки на висках. Перчаток на руках Вельстила сейчас не было, и зоркий глаз Чейна тотчас уловил еще одну особую примету: на левой руке его спутника не хватало половины мизинца.

Сам Чейн был выше ростом, с виду лет двадцати пяти, с бледным лицом и длинными, до плеч, каштановыми волосами, которые он заправлял за уши. Прошлой ночью, столкнувшись сразу после всех событий, происшедших в Беле, он и Вельстил едва обменялись парой слов. Теперь Чейн не знал, что сказать, и тем более не знал, чем может обернуться этот новый союз. Он поднял меч, лежавший рядом, в сене, и, откинув полу плаща, вложил оружие в перевязь.

– Куда теперь? – спросил он.

– В трактир, где ночевали Магьер и Лисил, – тотчас ответил Вельстил. – Оттуда мы возьмем ее след.

Чейн поколебался, но все же спросил:

– Зачем ты следуешь за ней?

Вельстил окинул его пристальным, изучающим взглядом точь-в-точь как прошлой ночью и подступил ближе:

– Зачем ты здесь? Почему решил пойти со мной?

В его бесстрастном голосе сквозил только легкий интерес, однако Чейн прекрасно понимал, что его ответ на эти простые внешне вопросы должен прозвучать более чем убедительно. В Беле он жил со своим хозяином, Торетом, бывшим простолюдином, который сумел обратить аристократа Чейна, дабы заполучить телохранителя и вдобавок недурное состояние. Вынужденный во всем подчиняться оборвышу, который сделал его вампиром, Чейн своей главной целью считал найти способ уничтожить Торета. Когда дампир и ее спутник-полукровка явились в Белу для охоты за вампирами, Чейн сумел устроить так, что Торет в итоге лишился головы… однако другие последствия этой интриги оказались совершенно не такими, как он представлял.