И среди всех этих чудищ затесался ангел. Рено Сент-Обен был красивейшим подростком: русоволосый, кудрявый, голубоглазый, белозубый. И до сих пор никто его тут не обидел, не оттолкнул. Он был принят всеми.

«Священников сынок», как его прозвали, не делал ничего необычного. Не молился, не проповедовал. Просто был там, и все. Выслушивал безумцев, улыбался умирающим, сидел рядом с убийцами. В конце концов, к нему все привыкли. Разве «священников сынок» не станет, в свою очередь, их священником?

Действуя где голосом, где жестом, а кое-где даже кулаком, Сидуан Флорантен, наконец, пробрался к Рено. Кюре тоже считался своим на Дворе Чудес. Священник прихода Сен-Совер представлял тут единственную власть, которой побаивались все, даже самые закоренелые преступники. Власть, которая, в сущности, была им необходима: власть Бога.

Завидев священника, Рено Сент-Обен улыбнулся.

– Вы искали меня, отец мой?

Он как-то по-особому произносил «отец мой», вкладывая в эти слова нежность и волнение. Несомненно, мальчик тоже уверен в том, что является сыном кюре, – и счастлив этим.

– Я иду к Дочерям Божьим. Ты мне нужен в церкви.

– Хорошо, отец мой.

И они тронулись в путь. По дороге Флорантен Сидуан хотел предостеречь своего юного воспитанника. Он знал, что тот такой же патриот, как и он сам.

– Ни с кем не говори о том, как ты относишься к войне. И даже не упоминай имени Девственницы. Среди них есть английские шпионы, я знаю!

– Ни о чем таком я и не говорю. Мне довольно быть с ними рядом.

Они подошли к церкви Сен-Совер и тут разделились: Рено Сент-Обен толкнул дверь, а Флорантен Сидуан пошел вверх по улице Сен-Дени в сторону обители Дочерей Божьих.

Священник прихода Сен-Совер был единственным мужчиной, которого допускали в это место. Мать Мария-Магдалина, настоятельница, соблюдала правила затворничества особенно строго. Даже нищенствующие монахи наталкивались на закрытые двери. Их просили обратиться за милостыней немного подальше: уж чего-чего, а монастырей в Париже хватало. Настоятельница хотела уберечь своих подопечных от любого соблазна. Она опасалась, как бы вид мужчины, пусть даже монаха, не смутил бывших проституток и не побудил их снова впасть во грех.

Сидуан Флорантен по-своему любил Дочерей Божьих. Они были не такими, как другие монахини. Эти женщины пожили в миру, знавали мужчин и подлинную жизнь. Они не были фанатичны, нетерпимы или восторженны. Дочери Божьи были особенно человечны.

Из всех Дочерей Божьих Сидуан Флорантен предпочитал мать настоятельницу. Не из-за ее красоты, разумеется, – хотя мать Мария-Магдалина была неоспоримо хороша собой. В свои тридцать пять, скрыв роскошное тело и восхитительные темные волосы под монашеским облачением, она все же не могла скрыть от наблюдателя ни белизну кожи, ни совершенство черт, ни дивные темно-фиалковые глаза.

Если кюре Сен-Совера так ценил мать Марию-Магдалину, то потому лишь, что имел с нею общие интересы. И в первую очередь их объединяла привязанность к Рено Сент-Обену.

С самого начала монахиня прониклась нежностью к этому ребенку, еще ничего не зная о необычных и таинственных обстоятельствах, при которых священник нашел его. Она всегда задавала ему тысячу вопросов о мальчике, а поскольку тот ни о чем другом не говорил с большей охотой, то был в восторге.

Мать Мария-Магдалина расспрашивала его и о войне. Сидуан Флорантен удовлетворял ее интерес как мог, хоть и удивлялся этому. Обычно подобные вещи не интересуют женщин, а того меньше монахинь. Однако мать настоятельница слушала его рассказы увлеченно. Порой казалось даже, что затворница испытывает подлинную ненависть к англичанам. Еще немного, и можно было бы подумать, что она относится к захватчикам непримиримее, чем он сам.

Да, мать Мария-Магдалина возбуждала его любопытство в высшей степени. Кем она была, прежде чем заточить себя в этих стенах? Проституткой, как другие? Сидуан мог бы поклясться, что нет… Ведь прежде чем почувствовать свое призвание, он хоть и недолго, вел довольно бурную жизнь. И кое-чему его это научило. В частности, он великолепно разбирался в женщинах. И был уверен, что эта красавица хранит какую-то тайну, возможно мучительную… Какую? Хоть отец Сидуан и был ее духовником, секрет оставался ему неизвестен. Видимо, она полагала, что в том нет греха…

Мать Мария-Магдалина встретила кюре в монастырском саду. Это было очаровательное место, увитое виноградом, с плодовыми деревьями и цветами. Оно удивительно контрастировало с нищетой, царившей по другую сторону стен. Сквозь высокие и толстые стены в монастырь не проникало никаких отголосков внешнего мира, поскольку со времени последних парижских волнений обитель была укреплена не хуже крепости.

Мать Мария-Магдалина ждала Сидуана Флорантена, что было самым приятным событием в ее затворнической жизни, и, как это часто с нею случалось, размышляла о своей тайне.

Настоятельница не говорила об этом секрете на исповеди, потому что и в самом деле не считала случившееся грехом. Она хранила свою тайну про себя ценой чувства ужасного одиночества: Рено Сент-Обен, которого все в приходе принимали за сына священника, в действительности был ее собственным сыном.

Имя «Мария-Магдалина» настоятельница выбрала для себя потому, что так звалась блудница с чистым сердцем, над которой сжалился Христос. На самом деле мать Мария-Магдалина никогда не торговала своими прелестями. Раньше ее звали Мелани. Она была сестрой Адама де Сомбренома и дочерью Франсуа де Вивре…

Странная судьба! Ее мать, Маго д'Аркей, наперсница королевы Изабо, была чудовищем, как и Адам, ее брат. Они вдвоем терзали бедную девушку: Маго хотела сделать дочь язычницей, Адам пытался изнасиловать родную сестру. Ее отец, Франсуа де Вивре, как говорили, был прекрасным рыцарем. Мелани никогда не знала его – и теперь уже никогда не узнает…

Божественная воля заставила юную Мелани встретить при дворе Рено де Моллена. С первого же бала, где она появилась, юноша безумно влюбился в нее. Он был исполнен всяческих достоинств: красив, чист, храбр. Несмотря на свое упорное сопротивление, Мелани, в конце концов, уступила ему и забеременела.

Вот тогда-то она и узнала, что Рено был внуком Франсуа де Вивре. Они оказались теткой и племянником… Не в силах вынести того, что считала кровосмешением, Мелани бежала и укрылась в обители Дочерей Божьих, единственной, которая готова была принять столь великую грешницу.

Несчастная девушка произвела на свет мальчика, которого назвала Рено – в память отца. За ребенком явилась посланница королевы Изабо. Мелани попросила о том, чтобы младенца доверили, не открывая его происхождения, попечению священника церкви Сен-Совер. Позже она узнала о смерти Рено де Моллена, убитого в битве при Азенкуре. С тех пор она ненавидела эту войну и всем сердцем жаждала ухода захватчиков…

– Матушка…

Приятный голос Сидуана Флорантена вывел ее из задумчивости. Настоятельница улыбнулась в ответ; только с отцом Сидуаном она позволяла себе это. Прочие монахини спокойно предавались своим занятиям: молились в галерее или работали в саду.

– Как Рено?

– Я с ним только что расстался. Как обычно, торчал в обществе этих лиходеев. Я решил не препятствовать ему.

– А война? Что нового?

– Англичанам не дают покою. Поговаривают даже, что в Париже зреет заговор…

Сабина, вдова Ланфан, решилась перейти к действию.

В столице у нее было несколько знакомств, в частности Реньо Видаль, бывший компаньон ее отца, который, как почти все люди его профессии, жил на мосту Менял.

Ее поразило царившее там оживление. Должно быть, это было самое многолюдное место в Париже. Два людских потока непрерывно сталкивались: те, кто шел с правого берега реки, задевали идущих с левого. Тележки сцеплялись между собой, толпились и гомонили торговцы, уличные комедианты, солдаты, нищие. Шум не стихал ни на минуту.