В Сен-Дени была объявлена боевая тревога, но маршал выехал вперед один и преклонил колено перед коннетаблем де Ришмоном. В обмен на прощение он был готов перейти к нему на службу со всеми своими войсками и знанием Парижа. Он знал об укреплениях города все, потому что сам неоднократно защищал его, в частности против Девственницы.

Ришмон охотно согласился, подтвердил маршальское звание Вилье де Лиль-Адана, и предложил тому командовать французской армией вместе с ним и Бастардом. Теперь ее численность возросла до десяти тысяч человек.

Со своих наблюдательных постов на соборе Парижской Богоматери и Бастилии англичане видели это соединение войск и поняли всю его серьезность. Они отважились на отчаянный шаг. Ночью восемьсот человек из гарнизона под командованием лорда Бомонта неожиданно напали на Сен-Дени и попытались захватить в плен французских военачальников. Но часовые держались начеку, и англичане были почти все перебиты, а лорд Бомонт взят в плен.

В этих условиях положение осажденных становилось почти безнадежным, так что Ришмон ничуть не был удивлен, узнав, что с ним желает встретиться парижская делегация.

Встреча состоялась 12 апреля в Обер-Вилье, на полпути между Сен-Дени и Парижем. Делегацию, включавшую в себя только французов, возглавлял финансист Мишель Лалье, верно служивший англичанам на протяжении четырнадцати лет. Он без промедления приступил к сути дела:

– Господин коннетабль, у меня к вам послание от англичан. Они просят почетной сдачи. Но не верьте этому: они просто пытаются выиграть время.

Ришмон не смог скрыть удивления.

– Тогда чего же вы хотите?

– Я с вами говорю от имени горожан. Мы готовы открыть вам ворота, если вы пообещаете нам прощение.

Коннетабль велел принести королевские письма об амнистии с поручительством герцога Бургундского. Лалье и его люди внимательно изучили представленные им документы и удовлетворенно закивали.

– Ступайте на левый берег. Его охраняют наши. Подойдите к воротам Сен-Мишель. Вам откроют.

Ришмон недоверчиво посмотрел на Мишеля Лалье.

– Зачем нам это делать, коль скоро город все равно обречен?

Голос банкира выдал подлинное волнение:

– Потому что народ Парижа готов восстать. И удержать надвигающийся мятеж невозможно, потому что такова уж природа парижан. Если вы не вмешаетесь, случится резня. Я прошу вас, господин коннетабль, поторопитесь!

Поздним утром, незадолго до полудня, французская армия получила приказ оставить Сен-Дени и двинуться к Парижу. Она преодолела водосток Мениль-Мотан, приблизилась к воротам Сен-Дени и свернула вправо, на запад.

У Анна сердце выскакивало из груди. Именно этим путем он двигался семь лет назад под началом Жанны. Неужели они будут сражаться в том же самом месте?

Вскоре войско достигло Свиного холма напротив ворот Сент-Оноре. Анн повернул голову влево и, не дрогнув, посмотрел на то место, где испустил дух смертельно раненный Изидор Ланфан. Что ж, если придется идти на приступ именно тут, Анн де Вивре готов.

Но, по счастью, они продолжили двигаться дальше. Взятие Парижа произойдет чуть в стороне…

Французская армия перешла через Сену по наплавному мосту напротив Тюильри, остановилась перед воротами Сен-Мишель и заняла позиции. Было очевидно, что они проведут тут ночь и штурм состоится не раньше завтрашнего утра.

Анн и Мышонок устроились на ночлег немного поодаль, ближе остальных к городским стенам. Место было опасным, вполне достижимым для стрел из луков и арбалетов, но друзей это не беспокоило. Они оба жаждали видеть Париж. Им хотелось вдоволь насмотреться на него, прежде чем войти в побежденный город.

Некоторое время спустя Анн оставил своего товарища, сказав ему, что скоро вернется. Ему необходимо навестить кое-кого.

Аббатство Сен-Жермен-де-Пре располагалось неподалеку. Его высокий силуэт виднелся вполне отчетливо. Анн зашагал в ту сторону.

Место оказалось очаровательным. Прежде он видел его только ночью, когда сопровождал тело Изидора на похоронной барке, да еще рано поутру, когда возвращался к войску. Оно вполне заслуживало своего лугового названия [28].

Маленькая речка протекала до самых рвов аббатства Сен-Жермен-де-Пре, воду которых подпитывала. Чуть дальше, в конце дороги, окаймленной цветущими миндальными деревьями, возвышалась церковь. Это – здесь.

Церковь Сен-Пер была окружена собственным кладбищем. Рыцари и оруженосцы, погибшие во время предыдущей осады Парижа, были погребены отдельно. Из-за их большого числа было невозможно выкопать каждому отдельную могилу. К крестам были прислонены щиты с гербами.

Анн остановился перед щитом «пасти и песок», заржавевшим и поблекшим от солнца и непогоды. Опустился на колени.

– Прости, что задержался, Изидор. Но я здесь и сдержу свое слово.

Когда молодой сеньор вернулся к Мышонку, солнце уже садилось. На стены Парижа косо падал красный свет. Прямо перед ними, сразу за рвом, гордо высилась надвратная крепость Сен-Мишель со своими коническими кровлями на башнях. Чуть дальше из стены выступала Якобинская обитель, словно превращенный в укрепление нарост.

Земля обетованная… Она была рядом, и Анн знал, что на сей раз войдет туда. Людей на стенах видно не было, но чувствовалось, что за ними мощно бурлит жизнь. Друзья и враги – все ждут его там. Завтра состоится решающая битва.

Анн обернулся к Мышонку. Тот, с соколом на плече, смотрел на стены пристально, словно зачарованный. Анн протянул руку юноше, и тот крепко сжал ее.

Нынешней ночью Анн не смог сомкнуть глаз. Опасно не отдыхать перед боем, но Анну было все равно. Наоборот, он наслаждался этими неповторимыми по своей насыщенности мгновениями… Ему вспомнилось бдение над оружием, которое он проспал. Тогда сон был правильным решением; сегодняшней ночью – нет. Анн не потеряет ни секунды этой ночи. Его подлинное бдение над оружием состоится здесь, под стенами Парижа!

Утром 13 апреля Париж проснулся в лихорадке. Еще ничего не произошло, но уже все изменилось. Нечто, витавшее в воздухе, подсказывало: Париж уже не тот. Он был не просто городом, но живым существом – рычащим, угрожающим.

Как не раз случалось за века его истории, Париж поднимался, и горе тому, кто попадется на его пути!

Восстание началось одновременно в трех местах: в квартале Сен-Совер, во дворце Сент-Поль и на Рынке, то есть на севере, востоке и западе столицы.

С рассвета в квартале Сен-Совер простонародье стало сбиваться в толпы, то тут, то там раздавались подстрекательские крики. Долетали они через стены и в обитель Дочерей Божьих, и для Рено Сент-Обена это прозвучало призывом. Он пошел к своей матери Мелани, к матери настоятельнице Марии-Магдалине, и та попыталась удержать его…

Когда Рено вернулся от Изабо, мать Мария-Магдалина объяснила ему все. Некогда она не захотела выйти замуж за его отца Рено, самого безупречного из рыцарей, потому что узнала: тот – внук Франсуа де Вивре, ее отца. Они состояли в кровном родстве.

Мелани испытала огромное облегчение, когда ее сын узнал правду, и была уже не так сурова, как прежде. Она стала ласковее, мягче и, уже не сдерживаясь, одаривала его тем, на что скупилась всю жизнь: своей любовью…

И вот теперь она боялась потерять существо, значившее для нее больше, чем все остальное на свете.

Красивое лицо молодого человека словно светилось воодушевлением.

– Я должен идти, матушка. Они зовут меня. Слышите?

– Тебе нечего там делать. Ты священник, а не солдат.

– Это ведь не просто бой, а восстание, а при восстании место священника в первом ряду.

– Не ходи туда, тебя убьют!

– Они убили моего отца при Азенкуре, они убили моего духовного отца, утопив в Сене, может, убьют и меня, это правда… Благословите меня, матушка.

Мелани схватила Рено в объятия и стала целовать так жарко, как никогда в жизни никого не целовала. Потом торопливо удалилась, почти убежала.