— Разумеется, не существует, — хмыкнула девушка. — Это подделка. — И завела мотор.

Темный и потому невыносимо мрачный город испугал еще теплого и полусонного Лукьянова. Он крепко схватился за поручень, возвышающийся на уровне его груди, как будто ему угрожала опасность выпасть из коляски, и испуганно глядел на пустынные пейзажи, по которым они проезжали. Страх его проистекал еще и оттого, что мотоциклетная коляска едва возвышалась над растрескавшимися неухоженными улицами — и было такое впечатление, что он, только что проснувшийся, едет по улицам ночного ада в надбитой с одной стороны яичной скорлупе. Седок — юная амазонка находилась в лучшем положении, поскольку она возносилась конной статуей над теми же улицами, и те же угрюмые ночные облики спящих порталов состарившихся зданий, ящики и мешки с мусором, выброшенная на улицы мебель казались ей куда более ничтожными, чем ее летящему на корточках в яйце пассажиру. Наконец, выбравшись из пыльных и скучных переулков, они пересекли Хаустон-стрит, застроенную новыми казармами и домами для рабочих, и еще через несколько поворотов выбрались на Первую авеню. На пересечении 6й улицы и Первой авеню на ее East стороне хрипели голоса и у самого тротуара шевелилась группа людей. Юная амазонка, обернувшись к Лукьянову, крикнула весело: «Убивают!» — и скособочила руль таким образом, чтобы проехать поближе к группе. Лукьянов смог разглядеть в лунном свете группу «youth workers», человек пять или шесть, бьющих мужчину и женщину. В момент, когда тандем амазонка — Лукьянов проехал мимо дерущихся, один из синеджинсовых обрушил железный прут на голову и плечи человека в яркой рубашке. Захрипев, человек рухнул на землю. «А-ааааа!» — заорал, в свою очередь, и «youth worker» с прутом, потому что женщина впилась зубами ему в руку. Увлекая Лукьянова в аптаун, мотоцикл оставил позади короткую ночную сцену, и сквозь ровное пофыркивание харлеевского мотора Лукьянов услышал, как девушка смеется.

На Первой авеню темноту украшали светофоры — признак цивилизации, и в районе 15й улицы Лукьянов заметил открытый бар, в котором горели свечи. С дюжину людей толпилось вокруг бара, среди них несколько городских жандармов. Черно-белый автомобиль городских жандармов был запаркован на обочине. Амазонка молчала, посему Лукьянов предался созерцанию и невыносимой грусти.

«Надо бы умереть», — сказал он себе откровенно. Жизни всегда будет мало, но когда-то ведь необходимо и остановиться. Умереть, и пусть они останутся со своим прекрасно отрегулированным обществом, с ночными крысиными драками на улицах, с барами, в которых, как в девятнадцатом веке, горят свечи. Нужно умереть и лежать тихо в земле, и чтоб ничто не волновало. В земле», — повторил Лукьянов горько. Пожалуй, они не кладут мертвых в землю. А куда кладут? Впервые за последние два десятилетия Ипполит задумался над тем, куда же теперь девают умерших нью-йоркцев. Сжигают? Очевидно, сжигают. В 21 м веке говорить о смерти считается неприличным.

— Эй, ты жив там? — спросила его амазонка.

— Жив.

— Хорошо, — удовлетворилась амазонка.

Лукьянов понял, что они сейчас выберутся из Манхэттена по Квинсборо-бридж. Через несколько минут под колесами мотоцикла уже шелестел металлический шероховатый настил моста Квинсборо, а в просветах между ржавыми гигантскими балками моста были видны ровные треугольники неспокойной тяжелой воды Ист-ривер — мертвой реки уже во времена детства и юности Лукьянова. Интересно, если опустить в Ист-ривер рыбину, очевидно, вытащив ее обратно, обнаружишь только скелет? Ядовитые реки, страшные улицы…

Мысли Лукьянова резко оборвались, потому что при выезде с Квинсборо-бридж мотоцикл вдруг накрыло пятно света. Амазонка затормозила и остановилась.

— Сойдите с мотоцикла! — приказал невидимый голос в громкоговоритель.

— Влипли, — негромко сказала амазонка. — Ты молчи, говорить буду я.

Лукьянов кивнул. Вот так приходит конец, именно тогда, когда ты расслабился, чувствуешь себя в безопасности. Ему уже не хотелось умереть, ему хотелось жить. Любой жизнью, но жить. Из темноты в пятно света навстречу им вошли трое в камуфляжной форме.

— License,[45] — потребовал один из них, молодой парень в пилотке на короткоостриженной блондинистой голове.

Амазонка полезла во внутренний карман кожаной куртки.

— Медленно, бэби, — приказал ей парень.

Двое других, тупорылые автоматы свисали с плеч, безучастно смотрели на происходящее. Девушка вынула из кармана пластиковую айдентити-кард и протянула ее блондину в пилотке. «Что делают у Квинсборо-бридж парашютисты?» — подумал Лукьянов.

— Курьер Департмента Транспорта, — прочел парень, глядя в айдентити-кард. — Что в мотоцикле?

— Деливери. Пакеты, — девушка говорила спокойно.

Не отдавая ей кард, парень в пилотке указал на Лукьянова:

— Это кто?

— Бой-френд, — быстро, упреждая Лукьянова, сказала девушка.

Лукьянов, расстегнув пиджак, обнажил значок, данный ему Тэйлором.

— Специальный Агент Департмента Демографии.

По брезгливому выражению лица парня в пилотке было ясно, что он видит такой значок первый раз в жизни. Парни с автоматами оба жевали жвачку, Лукьянов заметил, что все парашютисты очень молоды и усиленно стараются выглядеть «настоящими парашютистами», как будто не веря в то, что они и есть настоящие. Лукьянов сталкивался с этим феноменом всю свою писательскую жизнь. Полицейские усердно стараются быть «настоящими полицейскими», преступники играют «настоящих преступников», сам Лукьянов играл в свое время роль «автора trash-books» — полицейских историй. Ребята хотят казаться невозмутимыми.

— Митчелл, осмотри их транспорт! — приказал блондин.

Один из парней отошел и наклонился над мотоциклом. Блондин отдал амазонке айдентити-кард и не спросил айдентити-кард у Лукьянова. Адреналин в крови Ипполита вскипел и шибанул ему в голову, как хорошее шампанское, вдруг обнаружились сырые, кислые запахи ночи, из-под шлема девушки вырвался черный локон и упал ей на лоб. «Почему она не снимет шлем? — подумал Лукьянов. — Кажется, она хорошенькая, female,[46] молодые самцы тотчас бы вспомнили, что они самцы, а не парашютисты…» Возможно, поймав его мысли, девушка сняла шлем, и множество черных локонов тяжело стекло на ее кожаную куртку.

— Такая красивая девушка могла бы найти себе работу поспокойнее, — заметил блондин.

Она пожала плечами.

— Я люблю скорость, офицер.

— Ничего нет, лейтенант, — объявил Митчелл, — кроме этого…

В руке у него был небольшой кожаный мешок, обмотанный у горла металлической цепью, которая заканчивалась красными сургучными печатями. Лейтенант взял из руки Митчелла мешок и внимательно осмотрел печати.

— Пакеты, — заметила девушка, — спецпочта Департмента. Не секретная.

— Кого ищем, лейтенант? — осмелился спросить Лукьянов.

— Кого надо, — ответил лейтенант, протягивая мешок девушке.

«Неужели пронесло?» — подумал Лукьянов, не веря в то, что пронесло.

— Куда направляетесь? — спросил лейтенант.

— Аэропорт. Мы можем ехать?

— Можете, — без выражения объявил лейтенант.

Он поднял руку в воздух, и свет погас. Некоторое время невозможно было рассмотреть ничего вокруг, затем из мрака выступил бронетранспортер с торчащими на фоне чуть посветлевшего неба над Ист-ривер многочисленными стебельками пулеметов. Трое, смутные спины, шли не спеша к передвижному железному дому. У железного дома двигалось еще несколько фигур.

— Shit! — сказала девушка, когда они тихо отъехали от моста. — Я думала, мы пропали. Виктор предупредил меня, что у тебя нет никаких документов… А в мешке у меня… — Девушка не закончила и, вздохнув, засмеялась… — Ну повезло, прорвались…

— Слушайте, как вас зовут? Я даже не знаю, как ваше имя?

— Синтия… Синтия О'Руркэ…

Девушка нажала на педаль газа, очевидно давая этим понять, что разговор окончен, и поддельный «Харлей», подпрыгнув, понесся в хаос развернувшегося перед ними Большого Нью-Йорка.