— Почему же? Проверка достигается опытным путем. Будет результат, будет и доверие. А у нас результаты, по счастью, имеются. — Дымов со вздохом забрал у Потапа древесное ожерелье. — Похоже, тебе нужно дружить с липой. А вот от берез держись подальше.

— Черт! — Потап снова яростно потер переносицу. — А ведь угадал! Никогда не любил березовые веники. Умом понимаю, что надо и полезно, а тело брезгует. С липовыми все нормально, с еловыми — хорошо, а вот березовые брал только когда ничего другого под рукой не было.

— Теперь будешь знать — что и от чего. А еще лучше — заведи себе липовые ложки. Результат почувствуешь уже через месяц.

— А еще говорят, — оживился Миронов, — будто болезни можно определять по глазам. Неужели тоже правда?

— Это называется иридодиагностика. — Вадим вздохнул. — Хочешь проконсультироваться?

— Упаси Боже! — Сергей отмахнулся. — Знать ничего не желаю про свои болячки. Или считаешь, это неправильно?

— Почему же, в незнании тоже есть свой резон. Любое знание в какой-то степени обязывает — выходит, если знаешь, нужно работать над собой, за волосы вытягивать из себя недуг. В противном случае знание попросту бессмысленно. Иной раз даже опасно.

— А я бы не отказался знать о своих болячках. — Предположил Шматов. — Лучше уж наперед почесаться, чем валяться потом на столе у хирурга.

Вадим искоса поглядел на него.

— Тогда кое-что могу подсказать. Даже без иридодиагностики.

— Ну-ну? — Шматов поневоле напрягся. — Наверное, что-нибудь с легкими? Я ведь курю.

— Да нет, легкие, печень, почки — это как у всех. Само собой, имеется копоть, трахеи чуточку воспалены, в почках и печени — с десяток мелких камушков, но все в пределах допустимого. А вот искривление твоей носовой перегородки мне серьезно не нравится. Носовое дыхание, Потап, — очень важная вещь. Так что не хочешь головных болей и прогрессирующего гайморита, сходи к ухогорлоносу.

— А что он сделает?

— Да ничего особенного. Скорректирует носовую перегородку и все. Операция эта несложная, — месяцок помаешься, зато потом начнешь дышать по-человечески.

— А еще что? — Потап и сам удивился тому, насколько он быстро оробел. Теперь перед ним сидел не просто знакомый эксперт, а врач, от слов которого зависела его жизнь и судьба.

— Еще у тебя киста на передней челюсти. Последствие незажившего пульпита. Может, кто и лечил да плохо. Очень похоже на то, что просто прикрыли протезом и плюнули. Это тоже лучше исправить побыстрее. Воспалится надкостница, будет поздно.

— Вот твари! А еще говорили — металло-керамика, импортные материалы!.. Главное — такие деньги содрали, а кисты не заметили.

— Чтобы заметить кисту, нужно делать рентген. И не локальный, а всей челюсти. — Дымов пальцами обвел нижнюю часть своего лица. — Лишнее время и лишняя морока.

— Ну, падлы! Навещу я их как-нибудь!

— Кисту они тебе все равно не вылечат. Если не боишься, записывайся ко мне на прием. Я, конечно, не стоматолог, но кое-чем помогу.

Миронов, переводящий взгляд с коллеги на Вадима и обратно, изумленно покачал головой.

— Ему ведь действительно нос ломали. Это я хорошо помню. И зуб тогда же выбили.

— Наверное, кастетом?

— Точно… — Шматов хмуро кивнул. — Козла одного с товаром задерживали, а он трепыхаться начал. Я вразумлять начал — вот и получил по физиономии.

Миронов уважительно покачал головой.

— А ты молоток, Вадик! Действительно можешь… Послушай, а что ты с Верочкой будешь делать? Дочерью того барыги? Если не секрет, конечно? — Сергей смутился. — Я почему спрашиваю, у нас ведь тоже подобные дела проходят. Детишки-то нынче чумовые пошли. Кто наркотой травится, кто клей глотает, а кто и вовсе — полиэтилен на башку — и в космос. Что с ними делать, не знаем, но статистика по стране такая, что волосы дыбом становятся. Наверное, на Кавказе вдесятеро меньше погибает, чем в наших мирных селениях.

— Такова уж специфика наших мирных селений. — Дымов пожал плечами. — А с этими вещами в самом деле бороться непросто. Причина, как правило, кроется в обществе и родителях. Но если на последних еще как-то можно влиять, то общество воспитанию не поддается. Увы, доказано тысячелетней историей.

— А как с этим на западе?

— Все то же самое. Не лучше и не хуже. — Вадим вздохнул. — Но если говорить по сути, то детишек спасать можно. Тут как раз ничего сложного. Обычный гипноз и картинки по Броудхайму.

— В смысле?

— Это значит, что для начала я нарисую Веронике ряд симпатичных картинок и внушу ей, что жизнь значительно интереснее смерти. Пусть полюбуется египетскими пирамидами, полетает над горами Тянь-Шаня, поплавает в океане. А для наглядности — это уже в последних сеансах — попробую нарисовать девочке и смерть.

— То есть?

— Проще говоря, напугаю до коликов и заставлю понять, что смерть — штука мерзкая и страшная. — Вадим невесело улыбнулся. — Иными словами, вволю попутешествовав по горам и морям, она у меня очутится по ту сторону, возможно, мученически умрет, получив прекрасную возможность взглянуть на жизнь с той стороны.

Сергея невольно передернуло.

— А ты сам-то знаешь, как она выглядит жизнь по ту сторону?

Ответ Вадима прозвучал бесстрастно:

— Представь себе, знаю…

— Эй, любители танатологии, кончай дискуссию! — Шматов заозирался по сторонам. — Кажись, приехали на место. Коляныч, тормозни-ка возле того знака.

На осмотр инкассаторского броневика Дымов затратил не более получаса. Особое внимание уделил темным пятнам на потолке и дверцах. Даже потер их пальцем. Вызванный из банка сопровождающий, чуть прихрамывая, следовал за ним, скучно и заученно (наверное, уже в двадцатый раз!) рассказывал об ограблении. Как ехали с напарником по маршруту, как начали сворачивать на перекрестке, как неожиданно сверкнула по глазам вспышка…

— Точечная? — переспросил Вадим.

— Что?

— Я спрашиваю, вспышка была точечная? Что вы видели сразу после ослепления? Дугу или спираль?

— Так ведь как я мог видеть… — охранник споткнулся. — Ах, вон вы о чем.

— О том самом. Когда по глазам бьет фотовспышка, сетчатка еще секунд пять-десять сохраняет изображение источника света. Вот я и интересуюсь, что вы видели?

— Хмм… На нас ведь тогда сразу накинулись, хотя… Пожалуй, и впрямь что-то вроде спирали я разглядел. Только не кривой, а вытянутой. Что-то вроде палочки.

— Понятно, — Вадим забрался в кабину, огладил пальцами баранку руля. Все равно как пианист — клавиатуру. — Машиной управлял ваш товарищ, а вы сидели справа от него, верно?

— Ну да, это мое обычное место.

Поерзав, Вадим выбрал какое-то особое положение, на некоторое время замер.

— Если вы думаете…

— Тихо!

Голос Дымова ожег подобием плети, и охраник испуганно смолк. Экстрасенс сидел в салоне, зажмурившись, и трое людей напряженно следили за его лицом.

— Так, забавно… А теперь дайте мне вашу руку.

— Зачем?

— Не бойтесь, не откушу.

Охранник замороженно приблизился к машине, поднял правую руку. Не раскрывая глаз, Вадим безошибочно поймал его кисть, как-то по-особенному стиснул.

— Вспоминайте, дорогой, вспоминайте!..

От внимания Миронова не укрылось, как дрогнули колени инкассатора. Лицо охранника покрыла смертельная бледность.

— Да не бойтесь вы так. — Дымов открыл глаза, устало взглянул на своего подопечного. — Вас вполне можно было понять.

— О чем вы?

— Все о том же. Не хотите объяснить, почему вы хромаете?

— Так это… Зашиб колено.

— Могли бы сразу показать. Я ведь врач, в суставах кое-что понимаю.

Резким движением инкассатор вырвал руку у Дымова.

— Не надо. У меня все уже прошло.

— Быстро однако! — Вадим выбрался из салона, спрыгнул на асфальт. — И все же я вам помогу.

— Еще чего! — охранник отшатнулся от него, но экстрасенс поднял правую ладонь, и мужчина остановился.

— Вот так. Не волнуйтесь и не сердитесь. Думаю, это в ваших же интересах. — Дымов сделал шаг вперед, медленно опустился на корточки. Рука его, скользнув по бедру инкассатора, остановилась на уровне колена.