— Да не особенно бедные. Во всяком случае, с них мы ломим тройные тарифы…

Продолжая болтать, Изотов провел офицеров по выложенному белыми панелями коридорчику, задержавшись перед лестницей, указал направо:

— Здесь у нас стационар на двести коек, а за той дверью музей. Небольшой, конечно, но довольно любопытный. Кстати, есть там и мои бессмертные фото.

— Опять какое-нибудь «ню»?

— Ну почему же. Снимал наших пациентов. До и после курса лечения.

— А там что? — Миронов кивнул налево.

— Там у нас столовая. А чуть дальше идут физиокабинеты, бассейн с душевыми кабинками, мастерские…

— Мастерские? Что еще за мастерские? — удивился Потап.

— Самые обыкновенные — со станками, кульманами и слесарными столами. Кто желает, может и поплотничать. Весь необходимый инструмент тоже имеется.

— Так это для вас или для больных?

— Разумеется, для больных. Такова одна из методик Дымова. Пациенты не должны валяться по палатам и слоняться без дела. Так что наши больные трудятся в поте лица.

— Неужто добровольно?

— Само собой! Еще и очередь устанавливать приходится. Тут ведь у нас и озон, и ионы, и с кислородом никаких проблем.

— Хмм… Интересно было бы взглянуть на ваши мастерские.

— Нет проблем, прошу. — Изотов приглашающе кивнул: — Одно из правил центра — никаких секретов от общественности. Во-первых, один черт, искомая общественность все пронюхает, а во-вторых, глупо возражать против тиражирования доброй практики.

— Что ж, разумно.

— Еще бы!..

Они одолели пару лестничных пролетов и, миновав душевые секции, очутились в миниатюрном дендрарии.

— Это наш мини-парк, оазис для страждущих. А вот там за стеклом залы с мастерскими.

Они приблизились к просторным окнам, выходящим в соседнее помещение, и, глянув вниз, Миронов удивленно присвистнул. Вероятно, дендрарий намеренно расположили чуть выше мастерских. Отсюда, как с балкона, можно было созерцать всех работающих в зале. Размерами мастерские напоминали стандартную волейбольную площадку, только вместо игроков ее заполняли копошащиеся внизу люди.

— Еще одна новация Дымова. — Изотов постучал костяшками пальцев по стеклу. — Как известно, глядеть на работающих людей куда полезнее, чем пялиться в экран телевизора. Чужой азарт заражает. Очень часто посетители дендрария, поглазев часок-другой на трудяг за стеклом, спускаются в зал и просят принять их в бригаду.

— Хмм… Забавно. А это ничего, что мы тут торчим?

Изотов пожал плечами.

— По-моему, ничего запретного наши больные не делают. Кроме того, это полупрозрачное зеркало. Мы их видим, они нас нет. То есть, конечно, догадываются, что на них смотрят, но по большому счету им это до лампочки. Они увлечены, понимаете?

— Но мы ведь все равно подглядываем. Как-то неудобно.

— Мы не подглядываем, а наблюдаем. Это входит, между прочим, в обязанности врачей. Кроме того, во всех без исключения больницах практикуется обмен опытом. Все равно как на открытых уроках в школе. Вот и сюда приходят коллеги из других больниц, бывает, с ординатуры кого-нибудь присылают. Тем более, что посмотреть у нас действительно есть на что. Мы ведь в каком-то смысле новаторы, поскольку традиционной электротерапии, иглоукалыванию и хирургическим вмешательствам предпочитаем более продуктивные методики.

— Например, трудотерапию. — Ухмыльнулся Шматов.

— Совершенно верно. Зачастую этого бывает более чем достаточно, чтобы поставить клиента на ноги.

— Почему же другие лечат иначе?

— Увы, современная медицина остается все такой же консервативной. Чтобы изменить менталитет общества, нужны даже не десятилетия, а века. Скажем, ту же флюрографию, безусловно вредную и малоэффективную, во всем мире уже отменили. Крохотный мазок из мокроты — и все дела. А мы продолжаем рентгеном народ портить, от чего имеем, кстати, определенный процент онкозаболеваний. — Изотов поморщился. — Но ладно — мы, взрослые! На рентген ведь и младенцев посылают, а это опаснее вдвойне.

— Ну, это ты явно загнул! Кто их на рентген-то пошлет?

Саша Изотов снисходительно улыбнулся.

— Милые мои, где вы живете, позвольте поинтересоваться? Знаете ли вы, к примеру, что такое детская дисплазия?

— Чего, чего?

— Проще говоря — послеродовой вывих тазобедренного сустава. Штука весьма неприятная, а посему требующая срочного выявления. Вот и кладут вашего младенца под рентгеновский аппарат. При этом ничем не прикрывают и самым безжалостным образом облучают то, что облучать крайне не рекомендуется. А потом доктора чешут в затылках и дивятся ранней импотенции и повальному бесплодию.

— Вот тебе на! Зачем же тогда это продолжается?

— Здрасьте! А куда девать аппаратуру, что делать со специалистами и десятками тысяч новообращенных кандидатов наук? Это их хлеб, и ничего другого делать они не умеют. Так что поверьте мне, изменить что-либо в медицине так же трудно, как реформировать армию.

— Этак ты и по милиции пройдешься?

— А что? Или скажешь, не заслуживаете?

— Лучше объясни, что они там сколачивают? — Миронов ткнул пальцем в стекло. — Все гляжу и никак не могу понять.

Изотов посмотрел в указанном направлении.

— А-а, это… Кажется, пирамиду.

— Что, что?

— Пирамиду, — терпеливо повторил Изотов. — Разумеется, в уменьшенном масштабе.

— Зачем?

— Как это зачем? По-моему, о свойствах египетских пирамид наслышаны уже все. Чудо — оно и есть чудо. Без объяснений и комментариев. Я не о том, как их возводили, а о том, что претерпевают помещенные в пирамиды тела.

— Помнится, тела туда помещали, предварительно убедившись в их полной безжизненности.

— Так-то оно так, но если даже мертвая плоть под куполом пирамид избегает тления, почему не поэкспериментировать с живыми? Вот ученые и экспериментируют.

— И каковы результаты?

— Смею вас уверить, кое-что интересное порой получают. Собственно, уже выяснено, что пирамиды — это не только мумификация плоти, но еще и нормализация всех полевых структур, антибактериальный допинг, активизация метаболизма живых клеток. Почему и отчего это происходит — никто толком объяснить не может, — все на уровне первичных гипотез. Однако согласитесь, глупо не использовать полезные качества, только потому, что мы не знаем их первоприроды. Этак следовало бы отказаться от большинства мировых открытий… — Изотов ухмыльнулся. — Что же касается деревянных пирамид, то мы не первые до этого додумались. На западе подобная практика прижилась уже давно. Кстати говоря, несколько палат в нашем центре также имеют пирамидальный свод.

— Даже так?

— Я же говорил: в каком-то смысле мы новаторы. Честно говороя, пару раз я и сам успел там переночевать. Любопытно было попробовать.

— Попробовать — оно всегда любопытно. — Миронов шутливо подмигнул психиатру. — Ночевал-то один или с пациенткой?

— Ну, один или не один — не в этом дело. Суть в том, что пару ночей я там провел. Чисто ради эксперимента.

— И каков итог?

— Честно скажу, ничего особенного не ощутил, хотя это не показатель. Статистика по больным, проводящим в пирамидах по месяцу и более, свидетельствует, что сдвиги и улучшения наступают практически у всех. Нормализуется давление, очищается кровь, восстанавливается иммунная система и так далее, и тому подобное. Даже энцефалограммы существенно меняются.

— Поэтому, надо полагать, ваши больные и проявляют столь бурную инициативу? — Шматов кивнул за стекло.

— Точно. Палат-то с пирамидальным сводом немного, а в фараоны хочется всем. Поэтому проводим индивидуальное тестирование, определяем сорт родного дерева, после чего даем добро на строительство. Кстати, у нас и под окнами много чего растет. Вадим — так тот на полном серьезе уверяет, что люди, оголяющие окна, впускают в дом беду. Что-нибудь обязательно должно стоять на страже вашего жилья — ветви яблони или рябины, какое-нибудь растение в горшочке. Женщины это интуитивно чувствуют — потому и садят кругом что ни попадя. А уж если угадывают родное дерево или растение…