– Тогда все ясно. Выходит, Тир он потому выбрал, что это город германцев и ломбардцев?

– В корень зришь, сержант. Здешние жители еще со времен короля Конрада гордятся тем, что Тир – единственный город королевства, который выдержал осаду и не сдался Саладину. Так что тут имперцам куда спокойнее, чем в Акре или Бейруте. К тому же в Тире остался от греков очень удобный гипподром.

– Ты отказался участвовать в турнире, несмотря на все просьбы ректора, – вздохнул Жак, которому в глубине души очень хотелось, чтобы рыцарь де Мерлан прославил свое имя. – Может, все-таки передумаешь? Он и доспех тебе обещал подыскать…

– Не желаю я в эти игрушки играть, – скривился рыцарь. – Да и зачем нам эта шумиха перед отъездом? Место на трибунах мы получили. Посидим посмотрим, а потом тихо-мирно отправимся в Антиохию и будем ждать, когда море успокоится, чтобы доплыть до Романии…

– Слышишь?.. Трубы трубят у ворот!

– А то! Это въезжают в город имперцы и рыцари Ибели-нов. Причем так как Тир – это не город зачинщика турнира, а вроде как нейтральная земля, то въезжают они в ворота одновременно по двое. Ладно, поскакали на гипподром, там сейчас будет проверка шлемов и представление участников. Посмотрим, что за рыцари завтра начнут сражаться.

Прохладный зимний ветерок потрепывал сотни разноцветных вымпелов, взметнувшихся на высоких флагштоках выше рядов выщербленных греческих колонн. Меж колоннами, по большей части осыпавшимися, а кое-где и вовсе отсутствующими, роилась шумная праздничная толпа. Ни вымпелы, ни драпировки не могли даже отчасти скрыть разрушения, которые были нанесены этой циклопической постройке за долгие века ее существования. Но, несмотря ни на что, гипподром, построенный еще до Рождества Христова, все еще продолжал поражать своим размахом.

Жак и Робер спешились у бесконечной коновязи, предназначенной для гостей, оставили вечно ссорящихся Ветра и Бургиньона под присмотром собрата Николо, флорентийского суконщика-пилигрима, которого де Мерлан взял себе в оруженосцы, и, увлекаемые толпой зевак, двинулись к трибуне. Вчера, в первый день турнира, после торжественного въезда состоялось представление участников и проверка шлемов, по поводу чего отлично разбиравшийся в этих делах Робер заявил: «Смотреть, как эти цапли перьями размахивают да похваляются, у кого бархат на сюрко дороже, нет никакого резону…» Поэтому они приехали посмотреть на бои уже к началу всеобщей схватки, ристалища.

– Обычно, – просвещал приятеля де Мерлан, – турнир длится три дня. Сначала конное ристалище, затем пешее, потом схватка сержантов и состязания лучников и арбалетчиков, и только на третий день – джостра, рыцарские копейные поединки. Но герцог с Ибелином решили уложиться в один день. Так что, как мне объяснили английские рыцари, до полудня пройдет конное ристалище, ближе к вечеру – джостра, а завтра все разъедутся по своим крепостям.

– Лучше бы они уже сегодня разъехались, – проворчал Жак, подзывая разносчика оранжада. – Давай-ка лучше попьем да запасемся наперед.

Разносчик наклонил заплечный сосуд, и в подставленные деревянные фляги полился густой сок из свежевыдавленных апельсинов.

Проходя мимо монаха, стоящего на входе с огромной кружкой для сбора подаяний, уже довольно увесистой, они с удивлением узнали своего старинного знакомого, послушника-бенедиктинца с «Акилы».

– Христиане! – взывал он, то и дело кланяясь тем, кто, проходя мимо, опускал монеты в прорезь. – Пожертвуйте на строительство нового монастыря ордена святого Бенедикта в Яффе! И да воздастся вам сторицей!

– Молодцы бенедиктинцы, – пробормотал Жак, приветливо кивая монаху и опуская в кружку дирхем. – Мастер Григ писал, что они в Яффе уже расчистили фундамент старой цитадели и приступили к разметке внешних городских стен. После освобождения Иерусалима все паломники будут прибывать не в Акру, а в тамошний порт, и братья-бенедиктинцы заживут воистину, как у бога за пазухой…

Утоляя жажду, они остановились под аркой, которая открывала проход на трибуну, и огляделись по сторонам. В половине полета стрелы вдоль дороги гарцевали группы всадников в куфиях. Это были джигиты сарацинских поселений. Привлеченные редким зрелищем, они собрались, чтобы посмотреть на франкский турнир. В сторону каменных скамей, которые вздымались вверх на двадцать рядов и легко размещали несколько тысяч человек, спешили с женами и детьми празднично наряженные бургеры, крестьяне, паломники, солдаты – словом, все, кто составлял население древнего многонационального города.

Любому, кто оказывался внутри, сразу становилось понятно, что герцог и городская община не поскупились и устроили, по признанию Робера, сделанному сквозь зубы, «не хуже, а пожалуй, что даже и получше, чем в Труа и Париже… Особо если учесть, что в Шампани и Иль-де-Франсе таких свободных полей ни в жизнь не сыскать». За несколько дней до начала турнира с поросшего травой поля были изгнаны пасущиеся овцы, убраны камни и обломки колонн. Границу необъятного ристалища обнесли веревочными барьерами, а центральную, господскую трибуну привели в порядок, насколько это было вообще возможно, и укрыли от солнца огромным навесом из тростника.

– Всего за полдирхема! – раздался вдруг из-за колонны знакомый голос.

Приятели одновременно скривились, словно, откусив от яблока, обнаружили на разломе половину червяка. Между колоннами стоял Рыцарь Надежды и, размахивая деревянными табличками, подзывал к себе зрителей:

– Лучшие места справа от трибуны нобилей! Его высочество герцог с супругой, барон Жан де Ибелин Бейрутский, бальи Иерусалимского королевства, архиепископ Тира, консулы италийских республик, а равно и первые красавицы Святой Земли Востока будут видны вам как на ладони! Кроме того, только на нашей трибуне присутствует старший помощник младшего герольда, почтенный мэтр, которому исполнится на днях девяносто лет. Он будет рассказывать по ходу состязания обо всех особенностях сражения и читать рыцарские гербы, дабы наши клиенты различали всех, кто примет участие в турнире. Кружка лимонада в подарок! Для крестоносцев – существенная скидка!

Оттирая к стенам простолюдинов, под арку вошла кавалькада, в середине которой двигался хорошо знакомый им портшез. Его полы были откинуты на крышу, и было хорошо видно, как на атласных подушках сидит, как обычно, закутавшись в длинный широкий плащ, синьора Витториа ди Корлеоне. Рядом с портшезом скакал стройный молодой рыцарь с черными тевтонскими крестами на плаще. Жак узнал в нем своего невольного спасителя. Витториа внимательно, но без особого удивления посмотрела на друзей и склонилась к уху своего спутника. Тот ее внимательно выслушал и серьезно кивнул в ответ. Завидев предмет своего обожания, Робер поперхнулся оранжадом и закашлялся так сильно, что Жаку пришлось ему долго стучать по спине.

– Говорил я, что не нужно было нам сюда приходить, – пробираясь к местам, которые предназначались крестоносцам братства святого Андрея, сказал Жак. – И зачем нам лишний раз на глаза попадаться?

– В этом ты совершенно прав, – невпопад ответил Робер, отодвигая своих копейщиков, позанимавших самые удобные места. – Сеньора – потрясающая женщина. Жаль, что с ее слугами на корабле так нехорошо получилось. Да и любит она не меня, а тебя…

Жак вскинулся в возмущении, чтобы достойно ответить приятелю. Слов нет – в бою тот стоит десятерых, а вот при виде красивого платья да смазливого личика превращается в жеребца, почуявшего за версту течную кобылу. Или селезня, который при звуке манка теряет всяческую осторожность и ломит сквозь камыши, не обращая ни малейшего внимания на притаившегося стрелка. Однако его прервал невообразимый шум, поднявшийся вокруг, – это заняли места на трибуне первые лица: зачинщик и ответчик турнира – герцог Лимбургский и барон де Ибелин. Герцог устроился в мягком кресле и подал знак. Герольды поднялись на ноги. По их сигналу длинные медные трубы, в которые дули музыканты, взревели, словно стадо некормленых индийских слонов, одновременно увидевших здоровенный чан сладкой морковки. Турнир начался.