- Выкладывайте, джентльмены, что привело вас сюда.
- Вы занимаетесь консервацией сердца, Борис Дмитрич? - легко и непринужденно произнесла белая нейлоновая рубаха.
Я не стал отвечать.
- У вас хорошие результаты, как у американцев, - тянула рубашка, ерзая в кресле.
- Не кроши батон, Егор! - сказала вторая рубаха. - Дело говори!
И Егор профессионально и быстро сформулировал цель визита: создание подпольной лаборатории по консервации жизненно важных органов, предназначенной удлинить сроки их экстракорпорального хранения до пределов, позволяющих безопасные междугородные и межгосударственные авиаперевозки.
- Похоже, вас устроил бы срок - я открыто улыбнулся при слове "срок" в трое суток с гарантированным восстановлением функции трансплантата после пересадки. Сегодня это невозможно, джентльмены... Ни за народные гроши, как в песне поется, ни на халяву, как говорят у вас.
- Не спеши отказываться, доктор! - Вмешался Неегор. - Знал бы ты, какие бабки тут гуляют... Ростов не хуже Тбилиси... Через полгода решишь проблему и свободен, а счас позволь лабораторию подыбать.
- Мой отказ продиктован не сложностью научной проблемы, - я не знал, как их называть: "джентльмены" не годилось. - С-смущает уголовный характер м-моих б-будущих действий...
- Не по кайфу шуршишь! - Перебила меня ближняя нейлоная рубаха и встала. - Мы были в московских институтах. Ты нам нужен. Бабки подгоним - не устоишь. Машину-забугрянку купишь, хату, девок любых поиметь сможешь. А счас поехали обедать. В ресторане на Фуникулере стол накрыт.
- Н-недавно меня с-склоняло... к-корешило, на вашем языке, к сотрудничеству КГБ. Организация, не в пример вашей, могучая и серьезная, и совсем не уголовная. Вы уже поняли, что я отказался, хотя прессинг был посильнее... Вы можете себе представить Вечного Жида в погонах? А на партийной работе или с пистолетом подмышкой? Это - не для меня, мужики, понуро ответил я, с трудом подавляя отчаянное желание согласиться, махнув на все рукой.
"Стал бы заниматься чистой наукой за большие деньги. Похоже, перфузионные и бесперфузионные методы консервации исчерпали себя. Усложнение процедуры хранения органов не ведет к ее удлинению, - размышлял я, удивляясь упорству драповой кепки в попытке снести яйцо посреди моего кабинета. Решение проблемы где-то рядом... Оно уже почти поселилось во мне и свербит изнутри постоянно, требуя действий. Понадобится год-полтора серьезной работы... Взял бы с собой парочку персон из лабораторной публики..."
Визитеры молчали и удивленно глядели на меня, а потом Неегор негромко произнес:
- Ладно, доктор, собирайся, машина ждет. Стол накрыт в ресторане на горе, - и положил мне руку на плечо. - В кабаке договорим.
- Вы зря т-тратите время, - грустно сказал я, снимая руку.
- Посмотрим! - Незлобливо подвел итог встречи Неегор... Мы не ГБ... Нам не отказывают из-за соображений морального порядка. Увидимся...
Вскоре стал ясно, что использование "кумыса", как искусственной крови, в экспериментах на животных не дает ответа на вопрос: можно ли применять ее у человека? Филимон нервничал, наши отношения стали портиться. Он сосредоточился на клинических исследованиях в Московских институтах. На конференциях по фторуглеродам Филипп начал публиковать програмные доклады, иллюстрированные результатами исследований, выполненных в Лаборатории. На источники он не ссылался.. Лабораторная публика заволновалась: некоторые из аспирантов теряли права на публикуемые Филиппом материалы - и требовала от меня ответных действий.
На последней конференции в Пущино доброжелатели подсунули под дверь моего гостиничного номера предварительный список претендентов на Государственную премию по фторуглеродам. Меня в списке не было. Утром следующего дня я уехал в Москву и почти перестал встречаться с Филиппом...
О "кумысе" и Филиппе в те времена писали много. Журнал "Огонек" почти в каждом номере выделял несколько страниц для очерков о "голубой крови". Однако вряд ли кто-то, кроме Филимона и меня, знал все в этой истории. Поэтому публикации носили характер science fictions с элементами тогдашнего отечественного детектива.
После неудачных попыток использования искусственной крови у раненых солдат в Афганистане, этим вопросом стали больше интересоваться в ГБ, чем в научных кругах. Прессинг ЧК был сильным: меня несколько раз вызывали в Москву для бесед со вполне интеллигентными людьми, способными понять если не суть проблемы, то, по меньшей мере, ее прикладное значение. Несколько раз эти люди приезжали в лабораторию и задавали вопросы, нередко ставившие в тупик.
Меня попросили написать об отношениях с Филиппом. Молодой человек в военной форме, с погонами полковника, дал несколько листов пронумерованной бумаги, ручку и терпеливо стал ждать. В голову не приходило ничего серьезного. Парень-чекист, я тогда еще очень удивился его молодости, странным образом действовал на нервы.
- Мы с ним как-то сидели поздно вечером после долгой грузинской вечеринки в доме одного моего аспиранта и говорили о перспективах отечественной науки, - начал я. - Наша прекрасная страна, сказал я тогда Филиппу, не дает работать тем, кто может создавать что-то действительно серьезное и нужное людям. Мне кажется, у нас просто разучились отличать хороших людей от плохих, поэтому государство постепенно умирает.
Полковник вытаращил глаза, но ЧК была уже не страшной. Я пытался растолковать ему не столько про Филиппа, сколько про то, что происходит со страной, в которой мы все живем, потому что полагал: от этих людей в будущем миропорядке будет зависеть многое.
- В тот раз Филипп с-слушал меня вполуха, - начал увлекаться я воспоминаниями, - и вдруг совершенно не к месту заявил: "Я начал совершать ошибки, БД! Ошибку за ошибкой. Вы говорили, вам в таких случаях помогает Этери. Пусть она поможет мне...". Ваши ошибки, Филюн, сказал я ему, результат ваших собственных неуемных желаний, и чем больше вам удается заполучить, тем больше хочется. Этери не поможет. Она не реагирует на просьбы подобного рода. Это все равно, что просить что-то нужное и важное у дятла или утренней лужи, замерзающей под окном...
- Кто такая Этери? - Оживившись, спросил полковник.
- You see she's my girl-friend from an another planet, - ответил я, чтобы не развивать эту тему.
Полковник сурово посмотрел на меня:
- Постарайтесь сосредоточиться и напишите о ваших производственных отношениях с Белозерцевым, - он встал, сделав несколько шагов по комнате, видимо, собираясь выйти.
У нас с ним не было производственных отношений. Мы были друзьями, занимались хирургической н-наукой, - продолжал выдрыгиваться я.
Офицер резко повернулся, лицо его начало наливаться кровью.
"Будь это год-два тому назад, мне не сдобровать, - подумал я. - Год-два назад я стоял бы перед ним на цыпочках и выкладывал все, что знаю. Дудки! напомнил я себе. - Четыре года назад эта служба потратила на меня несколько месяцев, чтобы получить согласие на сотрудничество, после моего резкого выступления на одной из конференций, но не смогла."
- Я искренне страдаю, т-товарищи! - сказал я тогда, - потому что мне стоит больших усилий, отказывая вам, постоянно твердить одно и то же на различные версии ваших предложений, но мне бы было в сто раз хуже, если бы я согласился и стал стучать на коллег.
- Не на коллег! - Говорили мне каждый раз в разных кабинетах разные люди. - Вам уже объясняли, чего от вас хотят!
- Мои личностные качества и уровень патриотизма не сделали бы чести самому последнему сукиному сыну, - отбивался я. - Меня интересует только кардиохирургия, весьма умеренная в-выпивка и женщины, которых у меня, к счастью, немного и которых я сильно люблю.
- Ваши моральные качества нас не интересуют, - заявил мне один из них. - Нас интересуют профессиональные...
- Я рассеян, как девяностолетний дед, - расхохотался я. - Тыщу раз я намыливал щеки перед бритьем зубной пастой, сотни раз приезжал не туда, где меня ждали. Каждый раз я оставляю в г-гостинице что-то из самых любимых своих вещей...
