– Разумеется! – бодро подтвердила рыжекудрая обитательница «Золотой луны», предъявив мессиру Гисборну короткий и чрезвычайно острый клинок. Двумя мягкими прыжками она пересекла комнату, и Гай наконец заполучил в объятия свое пропавшее и вновь обретенное сокровище. Выроненный кинжал с глухим стуком шлепнулся на ковер. Приглушенно скрипнула затворившаяся за Львом Тредой дверь.

Спустя добрых две с половиной седмицы после встречи франкского и ромейского заговорщиков в храме чудотворца Николая, в многолюдном, исполненном всяческой суеты Константинополе произошло маленькое неприметное событие. Одно из тысяч, вплетенных в ткань бытия огромной имперской столицы.

Выкрашенная в синий цвет плоскодонка-хеландион, шлепая днищем о невысокие волны и поднимая снопы брызг, на закате шла вдоль обрывистых берегов Палатийского мыса. Совершив несколько маневров, лодчонка проскользнула мимо выходивших к морю участков крепостной стены и причалов, где покачивались пестро разукрашенные прогулочные галеры. Над квадратными зубцами стен трепетало пламя факелов и порой смутно поблескивали шлемы дозорных.

Столетиями могучие стены и башни честно защищали Палатий от нападений врагов с моря. Однако постепенно укрепления, как и многое в Империи, обветшали, а денег из казны на починки и ремонты отпускали все меньше и меньше. Где-то стены едва-едва поддерживали в пристойном состоянии, где-то высадили на былом крепостном сооружении деревья, превратив бастионы в сады над морем.

Хеландион лихо развернулся носом к берегу, надутый парус хлопнул, опадая. Разогнавшаяся посудина приблизилась к участку побережья, считавшемуся неприступным – мелководному, усеянному как естественными скалами, так и хаотически разбросанными гранитными глыбами.

Приплывший на суденышке человек свернул парус, убрал невысокую мачту и извлек из-под скамьи пару весел. Расталкивая шипящую воду носом с парой нарисованных глаз, легкий хеландион углубился в лабиринт проходов между скалами. Кое-где лодка скребла боками по соседним камням. Угрюмо ругаясь себе под нос, человек отпихивался веслами от очередной острой глыбы, неожиданно вынырнувшей из пенящейся воды. Несколько раз гребец осторожно поднимался в шатающейся лодчонке на ноги и озирался, выискивая указанные ориентиры.

Протиснувшись между очередными валунами, хеландион достиг узкого извилистого пролива с более глубокой и спокойной водой. Над головой гребца уступами поднимался обрывистый берег, поросший сорной травой и схожий в ночи с темной грозовой тучей. Еще десяток взмахов веслами – и плоскодонка, которая должна была с размаху уткнуться в неприветливые скалы, словно погрузилась в них, исчезнув из вида.

На самом деле она, конечно, никуда не исчезала, а нырнула в поднимавшуюся от поверхности воды длинную и узкую вертикальную расселину, шириной как раз для маленькой лодки. Среди знающих людей это место было известно под названием Трещина. Повозившись и чертыхаясь, человек зажег припасенный фонарь, установив его на носу лодки. В прыгающих оранжевых лучах открылись сходящиеся над головой стены созданной природой пещерки, сочащиеся водой. Белесые каменные выступы напоминали клыки замурованных глубоко под землей сказочных чудовищ.

Осторожно скользя по нерукотворному проходу, лодка приблизилась к явственному творению рук человеческих. К берегу жался маленький деревянный причал с вбитыми в бревна позеленевшими медными кольцами. К двум были привязаны лодки, родные сестры новоприбывшей плоскодонки. За пристанью виднелся прорубленный в диком камне темный проем.

Незваный гость подвел хеландион вплотную к причалу, привязав веревку к одному из пустующих колец. Выбрался на пристань, осмотрелся и одобрительно присвистнул – константинопольские «ночные рыбари» неплохо обустроили свое логово. Под самым, можно сказать, носом у базилевса и его сыскарей.

Человек пару раз подпрыгнул на месте, охлопал висевшую через плечо кожаную ленту с метательными ножами и иные колючие сюрпризы, запихнутые за голенища сапог. Ничто не звенело, не брякало и не угрожало вывалиться в самый неподходящий момент. Прихватил с собой фонарь, визитер Палатия зашагал по каменному коридору, не забывая порой наклонять голову – под потолком кое-где были установлены балки-распорки. Как ему и говорили, шагов через двадцать ход начал понижаться. Пришлось сперва сгорбиться, а потом и вовсе встать на четвереньки.

Неуклюжее передвижение ползком завершилось у бронзовой решетки, тяжелой и круглой. Позеленевшая и обросшая наростами решетка плотно примыкала к камню и была заперта аж на целых три устрашающего вида фигурных замка, расположенных по окружности. Отставив в сторону фонарь, человек приспособился, уперся плечом и, кряхтя, откатил преграду в сторону – та оказалась фальшивой, ни один из грозных замков не был заперт.

За решеткой тянулся новый коридор: сводчатый, облицованный изъеденными временем известняковыми плитами. Внизу, у самых ног, с тихим чавканьем густо струилась вода, образовывая небольшие водовороты и волоча с собой неприглядные комки, тряпки и иные отходы жизнедеятельности многолюдного Палатия. Над водой нависала узенькая, в пару ладоней шириной, каменная дорожка, скользкая от наросших на ней водорослей. Человек осторожно зашагал вперед, освещая дорогу фонарем, грозившим скоро погаснуть, и стараясь дышать пореже – здешний воздух наполняли скопившиеся за столетия миазмы.

Идти пришлось недалеко – в стене справа возник обрамленный двумя полуобрушившимися колоннами проем, за проемом скрывался коридор, завершавшийся тупиком. Вернее, не тупиком, но уходившим вверх идеально круглым проходом. Из стены торчали погнувшиеся бронзовые скобы. Затушив лампу, пришлец начал бодро карабкаться вверх, пока не уткнулся макушкой в деревянную крышку на кожаных петлях. Откинул ее, осторожно высунул голову, убедившись в отсутствии незваных свидетелей или нетерпеливых покупателей. Легко перемахнул через ограждение колодца, высохшего и теперь используемого обитателями Палатия для совершенно иных надобностей. Здесь заключались и совершались сделки, которым бдительная стража предпочитала не препятствовать – ибо имела с них свою долю.

Колодец прятался под глухой стеной какого-то здания. Опустив крышку на место и стараясь не стукнуть ею, Дугал огляделся. Чуть пригнувшись, потрусил вдоль стены навстречу россыпи призывных огоньков, отмечавших расположение построек дворца. К сожалению, сухой колодец не был отмечен на предоставленной д'Ибеленом карте Палатия. Требовалось отыскать более надежный ориентир.

Бежал Дугал странно – вроде бы неторопливо и в то же время умудряясь стремительно переливаться с место на место, из одного озерца теней в другое. В подобные моменты скотт невольно воображал себя оборотнем, причудливым созданием, средним между зверем и человеком. Не столь кровожадным, как один из обитателей лангедокского замка Ренн, но таким же проворным и неуловимым.

«Нелепо надеяться, что удастся все провернуть в первый же день, – размышлял он про себя, беззвучной тенью взлетая по подвернувшейся лестнице и застывая подле колонны, чтобы пропустить мимо марширующих дозорных. – Однако я сумел отыскать способ проникнуть сюда незамеченным. Пошарим, осмотримся, прикинем, что к чему. Вон та хоромина отлично подойдет для начала».

Конфидент д'Ибелена ухватился за выступ на подвернувшемся настенном барельефе, подтянулся, начиная подъем. Стена из песчаника оказалась изрядно траченной временем и ветрами. Гипсовые завитушки жалобно похрустывали под внезапно опустившейся на них тяжестью, но, к счастью, ни одна не вздумала расколоться и с грохотом осыпаться вниз. Вскарабкавшись, Дугал уселся на черепичной крыше, не без самодовольства взирая сверху вниз на дремлющий Палатий, черно-серебристую полосу моря и сонмище переливающихся вдали огней – Константинополь.

Первая часть его плана осуществилась весьма и весьма успешно. А Ибелен еще сомневался. Твердил, мол, только полный безумец может рассчитывать таким нахальным образом пробраться в обитель базилевсов. Спрашивается, кто же оказался прав? Вот он, Дугал, преспокойно сидит себе на дворцовой крыше, прикидывая, куда направиться дальше. Где-то по другую сторону бухты Амори д'Ибелен, небось, все ногти сгрыз от напряжения. А сам устроил безответному соратнику выволочку. Совершенно незаслуженную, между прочим!