– Эта моя! Моя! Я – в кран! Танк с ногами бух!

Господи! Наконец-то человечек подошел ближе, и я узнал Тхакура Кришнасвами. Стажера из Директории Хинду. Смысл его белиберды тоже стал до меня потихоньку доходить.

– Так это ты, что ли, в кране сидел?

– Я! Я! – радостно закивал Тхакур.

– Постой… Я же тебя не допустил к участию в боевых операциях!

– А я… я доброволесь!

Я нахмурился.

– Послушай, Тхакур… Тебя там не контузило, случайно? Ты же еще вчера нормально по-русски говорил? Гипнопедия, всякое такое…

– Гипнопедия есть недостаток. Когда волнуешься… все забываешь… Утром… опять будет… нормальни руски… – заверил нас Тхакур и просиял своей беспечной детской улыбкой.

Несмотря на все улыбки, Тхакура била дрожь. И похоже, он был ранен.

Двухметровый плечистый Арбузов по-дружески обнял малорослика – как папа сына.

19 августа 2622 г.

Город Синандж

Планета Тэрта, система Макран

По местному времени наступило девятнадцатое августа. На небе, располосованном черными хвостами пожарищ, мутными пятнами проступили две луны. Восход третьей ожидался с минуты на минуту.

Но те бесконечные сутки, которые начались вызволением экипажа «Гневного», для нас всё не кончались.

Не очень хорошо помню, как мы вернулись на территорию военного городка. Я – офицер, а значит, уставная машина, и могу отдавать распоряжения именно что машинально.

Я вновь приказал пополнить боезапас. Приказал оборудовать позиции в готовности к новому нападению. Распорядился насчет раненых. Вертолеты, кстати, за ними прилетели, хорошо. Еще чего-то приказал…

И обнаружил перед собой черного, как черт, бойца с какими-то подозрительными ведрами. Это же надо было так прокоптиться в бою, что на лице одни белки глаз блестели, в остальном же выглядел он чистым афрорусичем!

В нашей роте афрорусич был один, Пашей звали, но списали его из армии по ранению. Но больше-то вроде нет…

– Стой! Что несешь?

– Это… Товарищ капитан, выполняю распоряжение взводного командира!

– Какое распоряжение? Кто взводный? Фамилия?

– Рядовой Мальгин из взвода Пешина! Отыскал и несу провиант!

– Что за провиант?

– Шашлык… Замочили ко дню рождения… У лейтенанта Пешина.

– Ну и что теперь?

– Не знаю. Мы думали, его чоруги сожгли. Там у нас в казарме почти все сгорело… Но холодильнику повезло.

Шашлык… Ну и память у людей… Тут мы сами на шашлык чоругам чуть было не пошли…

– Понял. Рад за ваш холодильник. Свободен.

Пока я решал, как бы поделикатнее, без матюгов, намекнуть Пешину, что сейчас… ну-уу… не самое лучшее время для шашлыков…

Пока отвечал на какой-то насущный служебный вопрос Арбузову…

Пока искал Пешина…

У меня ожил служебный телефон. Не рация, а именно сотовый. Я уж думал чему-чему, а этому барахлу теперь пришел полный и бесповоротный капут…

– Степашин на линии, – сказал я.

– Иванов беспокоит.

Иванов?! Товарищ Иванов?!

Однако действие стимулятора СПOД-4 постепенно входило во вторую фазу, эмоции выветривались, искренне изумляться я уже не мог.

– Слушаю вас, товарищ Иванов, – безмятежно сказал я.

– Спасибо за «Гневный», капитан. И за оба боя спасибо.

– Всегда рады, – ответил я вместо «Служу России», сам себе поражаясь.

Иванов одобрительно хмыкнул.

– А теперь слушайте, Лев: это очень нехорошо получилось, по моему мнению, что вашей ротой пришлось все дыры затыкать. У нас есть и другой осназ, немало десантников, танкистов… Я понимаю, не вина командиров, что ваша рота попала из огня да в пламя… И все-таки я имел разговор с Бердником и Трифоновым… Как слышите меня?

Я, похоже, даже дышать перестал, не мог понять, к чему Иванов клонит.

– Слышу хорошо, товарищ Иванов.

– Так вот. Имел с ними разговор. И строго приказал: 92-я рота должна до утра отдохнуть. Даже если с неба астрофаги начнут падать, если весь чоругский спецназ свалится нам на голову – людей Степашина поднимать в ружье только в самую последнюю очередь! Пусть, если что, дивизия «Полесье» еще повоюет, а то она сегодня не очень-то меня впечатлила.

«Х-ха!.. Десанту-у-ура», – злорадно подумал я.

– Итого вывод, – заключил Иванов. – Я в приказном порядке настаиваю на том, чтобы все вы как следует отдохнули. Не покидая места дислокации, разумеется. В остальном я вас никак не ограничиваю.

– Понял вас, товарищ Иванов.

– Детоксин у вас остался там?

– Уверенности нет. Не обессудьте.

– Неуверенность в таких вопросах простительна. – Иванов коротко хохотнул. – Я пришлю вам своего вестового с чемоданом детоксина. Ждите. И – всего вам доброго, Лев.

– Всего доброго, товарищ Иванов!

Я медленно отнял трубку от уха. Медленно, как во сне, опустил руку…

Мне казалось, что я стал жертвой наведенной галлюцинации.

Я пересекался с Ивановым несколько раз. Так сказать, «по работе». И до войны, и во время.

Это был тяжелый, жесткий человек, готовый заплатить за решение поставленной задачи любую цену. Ни себя не щадил, ни других. И это, наверное, правильно…

А вот сейчас по телефону со мной как будто говорил не Иванов, а Сахар Медович Мармеладов. Что, правда так хорошо дела у нас идут? Или, наоборот, настолько плохо?

Как бы там ни было, настроение мое радикально улучшилось.

Вот почему я для начала в спешном порядке обежал доступных взводных и слупил с каждого по четвертаку. Затем прибавил от себя полтинник. Поймал старшину Бурова, очень надежного мужика, и наказал:

– Ставлю боевую задачу. Вот деньги. Сто пятьдесят терро. Берешь с собой двух человек. Идешь… Не знаю куда… Хочешь – в город, хочешь – к нашим пилотам. Проявишь в этом вопросе инициативу. Можешь плыть, можешь ехать, если найдешь на чем. Меня не колышет. И мне совершенно не интересно, как, но через полчаса возвращаешься с подарком для лейтенанта Пешина.

На самом деле весело, да? Где и что он в час ночи найдет – в чужом городе, через который только что прокатилась война? А если не в городе, скажем, а на космодроме, какие там сейчас могут быть подарки? Чоруги, тушенные в собственном люксогене?

Чем мне мил Буров? Там, где у любого человека возникли бы сто сорок четыре думушки, всякие пакостные «да, но», Бурову хватает понимания ситуации, чтобы оставить их при себе. Поэтому старшина сказал только:

– Полчаса – критично? Или сорок минут можно?

– Сорок минут – можно. Пожалуйста, Костя, не подведи. Очень на тебя надеюсь.

И только вслед за тем я разыскал Пешина. И сказал ему вовсе не то, что собирался до разговора с Ивановым.

– Стас, с днем рождения тебя! Честно скажу: не знал, подарком не озаботился. Не обессудь… В общем, поздравляю тебя, желаю счастья, твердой руки, успехов в личном и безналичном, больших и ярких звезд! Служи большой, не будь лапшой.

Я пожал лейтенанту руку и, поддавшись внезапному порыву, крепко обнял его, мощно хлопнув по спине.

По-моему, лейтенант был одновременно и тронут, и немного обескуражен отсутствием подарка от роты.

Не ищу себе оправданий, но такие дела у нас – в ведении командира. Но настоящего командира, Плахова, с нами в ту неделю не было, а я со своей должностью «исполняющего обязанности» пока не обвыкся толком… Хорошо у других: там днями рождения и прочими торжествами ведает пресс-офицер при штабе батальона, у него работа такая. Но наша рота была отдельной, никакого батальонного штаба над нами не стояло.

Ну, обескураженность обескураженностью, а пусть скажет спасибо Иванову. Я, честно говоря, собирался Пешину устроить выволочку за его шашлыки. Тут, понимаешь, пожар в борделе во время наводнения, а у него – шашлыки и день рождения.

– Спасибо, товарищ капитан! Ну так что, разрешите тогда созвать всех ребят? Займемся шашлычком вплотную!

«Кушать хочется… Хорошо бы шашлычка!» – подумал я.