Оформленная им санкция на ликвидацию считалась последней спасительной соломинкой для провалившегося «перехватчика», составленной по всем правилам индульгенцией, которую, тем не менее, разрешалось пускать в ход только в самом крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачливых «киллеров», стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что наше разрешение на устранение объекта носило чисто символический характер и было рассчитано на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Но я, в отличие от остальных, давно выучил наизусть все тайны этого двора и умел обходить любые местные рифы и мели.
Разумеется, руководство делало все, чтобы его сотрудники не попадались, но если такое происходило, то на самом деле рассчитывать провалившемуся «охотнику», как правило, было не на кого и не на что – неудачники такой организации не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к неблагоприятному исходу. Не имеет значения, сколько раз ты попадал в цель раньше, важно, чтобы ты не промахнулся в этот раз.
При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал документ о выполнении задания, который вместе с оригиналом санкции на ликвидацию отправлялся в досье палача, а копии выдавались самому исполнителю и отправлялись в его личный сейф. Это считалось своего рода страховкой для обеих сторон от любых неадекватных действий. И это тоже было полнейшим враньем, поскольку пресловутые личные сейфы могли быть вскрыты в любой момент по закону о борьбе с терроризмом, так что компрометирующие документы исчезали в мгновенье ока. Но с этой ложью приходиться мириться, потому что в мире иллюзий и призраков, в окружении фальшивых представлений и выдуманных идеалов подавляющему большинству людей жить намного легче и проще, чем в реальном мире. Да и вообще, есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, планы операций, а обо всем остальном и вовсе думать не стоит.
Тем не менее, благодаря своей бумажной власти над жизнью и смерть Апостол официально был вторым человеком в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и оказывал столь же существенное влияние на всю жизнь нашей конторы. Даже я старался быть вежливым и почтительным с ним, хотя и знал, что значительная часть его работы – обычная бутафория, рассчитанная на упивающихся самообманом идиотов, которые верят в чудесное избавление от последствий своих глупости и некомпетентности, забывая, что в нашем деле спасение – дело твоих и только твоих рук.
Постучавшись, я сказал:
– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?
– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне хозяин кабинета. Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников исчерпывалось, так как Апостол был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у Тизермита. Но глаза выдавали и его. Даже пресловутый Шерлок Холмс не смог бы обнаружить в них ни единого проблеска каких-либо человеческих чувств – лишь постоянную холодную сосредоточенность на очередном деле, как у робота, штампующего бомбы на военном заводе. И ничего сверх этого.
– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на акте принятых работ.
– Спасибо, сэр.
С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с главой бюро. Биллингем был высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к Апостолу было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в его «черном» списке. Однако как организатор он не имел себе равных в нашей конторе, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради общего дела. Не говоря уже о его умении устраивать наши маленькие внутренние спектакли для доверчивых дурачков.
В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на его стол приличного размера пачку бумаги и сказала:
– Вот все документы по последней сделке Роджерса.
– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Апостол, не поднимая головы.
Девушка кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного китайского фарфора. Я проводил ее глазами. Разумеется, она ни сном, ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если что-то все же подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась ничем не выдать свои предположения.
Впрочем, все вышесказанное относилось к большинству служащих London Pharmaceutical Company. Эти люди ни о чем даже не догадывались, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку о секретных операциях отдела по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня их доверчивости. Одновременно тщательно проверялись досье этих людей, и они становились сотрудниками класса В1, о чем, правда, сами новообращенные не подозревали. Их деятельность была уже не столь невинна, как у работников класса С2, однако и с работой исполнителей класса А она была несравнима.
Некоторые из таких новичков иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам London Pharmaceutical Company и наших партнеров и покровителей из ВОЗ. А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученными сведениями. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго. Молчи обо всем, делай, что скажут, не совершай ошибок, всегда доводи операцию до конца – и тогда без проблем доживешь до своей законной и очень большой пенсии.
Главбух бюро палачей достал авторучку и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Во всей Великобритании лишь несколько сотен посвященных могли понять истинный смысл и значение этих обычных на вид бумаг, которые на самом деле были не простой ведомостью, а распиской в исполнении смертного приговора.
– Вот твоя копия, Роджерс, – сообщил Биллингем, протягивая мне один из только что подписанных документов.
– Спасибо, сэр, – произнес я, беря бумагу. – Я могу идти?
– Разумеется, можешь, – сказал Апостол. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.
Мартинелли был руководителем отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему потребовался. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как завкадрами занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса 0, А и B. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Однако сегодня я, как видно, понадобился всем и сразу, и никого из них нисколько не волновало, что я только что вернулся с очень сложной операции. Похоже, денек будет труднее некуда.
– Да, сэр. До свидания.
– До свидания, Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.
«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Хотел бы я знать, за какие же грехи?» – подумал я, выходя в коридор. Однако выбора у меня не было, и я, обмахивая лицо своей фиктивной индульгенцией, бодро направился к завкадрами, чей кабинет располагался метрах в 10 от офиса бухгалтера палачей.
