— Твое воинское мастерство изумляет меня, государь.

— Мастерство измеряется достоинством противника. Здесь о таковых говорить не приходится.

— Все равно. Где ты этому научился?

— Помнишь того милого юношу, что приезжал к нам с севера — высокого, с желтыми волосами?

— Помню.

— Это он меня научил. Все дело в том, что противник поначалу действует медленно и его можно опередить.

— Ты преуспел в этой науке, государь, но дружеский поединок — одно дело, а настоящий бой — совсем другое.

— Это верно. Настоящий бой гораздо занимательнее. — Аммон стал спускаться к ручью.

— Зачем ты искал эту слободу, государь? — спросил Анвар.

— У меня там друг.

— У тебя есть друг-горшечник?

— Ну, не то чтобы друг, однако он обязан мне жизнью.

Весь день Садау-горшечник изнемогал от страха. Взрывы в северной части города, толпы беженцев, толки о нашествии — от этого у него все нутро переворачивалось. Его самого от бегства удерживала мысль, что врагу, каков бы он ни был, без горшков тоже не обойтись. Он, Садау, человек маленький, в большие господа никогда не лез — авось теперь это обернется ему на пользу.

Переодетый царь, внезапно возникший у него на пороге, чуть вконец его не уморил. Садау разинул рот, не в силах слова вымолвить.

— Что ж ты гостей в дом не приглашаешь? — спросил Аммон, проходя мимо него. За царем шел старик с малым ребенком на руках.

— Чего тебе надобно тут… государь? — выговорил Садау.

Царь уселся на плетеный стул в его хижине.

— Пристанища на ночь, какой-нибудь еды и молока для дитяти, Садау стоял столбом, пытаясь собраться с мыслями. Царя непременно будут разыскивать, и тому, кто его спрячет, уж верно несдобровать. Просто дурной сон какой-то.

— Как… как вы меня нашли? — спросил он.

— Постучался к твоим соседям.

— Соседи знают, что ты тут?

— Не думаю, чтобы они меня узнали. Беднякам редко предоставляется случай лицезреть царя. Ну, любезный, прояви же немного гостеприимства. Принеси нам поесть.

— Нельзя тебе здесь оставаться, государь. Тебя будут искать.

— Вряд ли им придет в голову искать меня в твоей хижине. — Царь встал и положил свои тонкие руки на плечи Садау. — Судьба милостива к тебе, горшечник. Ты бросил голову моего брата в Луан и при этом сохранил жизнь. Теперь тебе дается возможность заслужить царскую благодарность. Мне бы только выбраться из города и найти свою армию — тогда я отвоюю свое царство назад, а ты получишь знатную награду.

— Не нужна мне твоя награда. Я жить хочу!

— Достойная цель, горшечник. Однако все по порядку.

Перво-наперво дай нам поесть.

Садау, порывшись в ларях, достал ковригу свежего хлеба и миску с виноградом.

— Молока нет, не взыщите.

— Попроси у соседей. Да поторопись — по городу звери рыщут.

Садау, как в тумане, отворил дверь и вышел на освещенную закатными лучами улицу. Вокруг было тихо, и ему страстно захотелось убежать, забиться в какой-нибудь темный угол, закрыть глаза и помолиться, чтобы все это оказалось горячечным сном. Тут издали снова послышались крики, сопровождаемые жутким воем, и горшечник припустил к дому своего двоюродного брата Ориса. Домик стоял темный, с закрытыми ставнями. Горшечник постучался и крикнул:

— Это я, Садау.

Ему открыли. Ориса дома не было, а его жена Рула сидела в темноте с двумя детьми, держа на коленях младенца.

— Что ж нам, помирать теперь? — дрожащим голосом спросила она. Рула была тихая как мышка, согнутая, вечно усталая женщина — оно и неудивительно, с таким-то мужем.

Лодочник Орис, здоровенный, шумливый детина, нежно любил своих друзей, а домашними помыкал, как прислужниками. Его измены и бесконечное вранье совсем измотали Рулу.

— Рано еще помирать. Где Орис?

— Как ушел утром на реку, так и нет его. Что мне делать, Садау? Что будет с детишками, если он умер?

Ее причитания снова разбудили страх Садау, а заодно и его неприязнь к этой женщине.

— Пошли ко мне. Будем ждать Ориса там. Он жив, я уверен. — «Прячется, поди, у какой-нибудь шлюхи», — добавил Садау про себя. Неся одного ребятенка и держа за руку другого, он привел все семейство к себе домой. Рула немного приободрилась, но детей было просто не узнать — до того притихли.

Войдя к Садау, Рула замерла на пороге.

— Да у тебя тут кто-то есть. Лучше бы я дома осталась.

— Ничего. Это мои заказчики. — Садау спустил с рук ребенка и запер дверь. Девочка, сидя на полу, стала плакать, и Аммон опустился на колени с ней рядом.

— Не плачь, малютка. Это просто игра такая. Как тебя звать?

— Сарис. У моего батюшки река есть.

— Какое совпадение. У моего тоже была река. — В хижине теперь стало тесно, и подобранный Аммоном малыш тоже начал хныкать. — Он голоден, — сказал Аммон, поглядев на Рулу. — Может, покормишь его?

Она, кивнув, отдала собственного младенца Садау, взяла на колени чужого и выпростала из-под платья большую грудь.

Малыш с жадностью стал сосать.

Около часа они провели в молчании, а потом в дверь постучали. Садау чуть дурно не стало от страха.

— Кто там? — спросил он.

— Орис. Рула у тебя?

Садау открыл дверь и впустил брата. Рула бросилась к мужу и обняла его.

— Я так боялась!

— А я-то! В городе страх что творится. Всюду мертвецы.

Теперь-то вроде тихо стало. Говорят, царь погиб, и все его вельможи тоже убиты либо разбежались. Когда заваруха только началась, я думал, что аватары, ан нет. Эти краснокожие. А дворец-то весь разрушен.

— Ты говоришь, царь погиб? — спросил Аммон.

Орис посмотрел на него с подозрением.

— Заказчики мои, — пробормотал Садау.

— Да, погиб. Его тело приволокли на главную площадь и повесили.

— Как они узнали, что это тело царя?

— Понятия не имею. Будто бы его нашли во дворце, разодетого в шелк и атлас.

— Жаль, — сказал Аммон. — Он мне всегда нравился.

— Пойдем-ка мы лучше домой, — решил Орис. — Одни боги ведают, что будет завтра.

Аммон спросил Рулу, не возьмет ли она найденыша к себе.

Она согласилась, и Аммон дал ей золотой, который женщина тут же вручила Орису. Лодочник пристально посмотрел на царя.

— Я тебя раньше нигде не видал?

— Может, и видал. Я часто плаваю по Луану.

— Понятно. Да хранят вас боги. И нас всех.

Садау закрыл за ними дверь и с облегчением сказал царю:

— Они думают, что ты мертв.

— Это ненадолго. Скоро они поймут, что это не мой труп.

Но пока нам, похоже, ничего не грозит. Завтра поможешь мне выбраться из города.

— Смилуйся, повелитель! — взмолился Садау. — Я человек несмелый. Я понял это, когда аватар Вирук перебил всех моих товарищей.

— Ты недооцениваешь себя, горшечник, — улыбнулся Аммон. — Ты принимаешь естественный страх за низкую трусость, но ты не трус. На твоем месте я тоже бросил бы ту голову в Луан — поэтому отчасти я и не велел тебя казнить.

Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Как по-твоему, я глуп?

— Нет, повелитель.

— Тогда поверь мне. Мужества у тебя больше, чем ты думаешь. Завтра мы покинем город, и ты будешь в безопасности. Так?

— Да, повелитель, — угрюмо ответил Садау.

Раэль испытывал уныние и горечь. Заседание Совета прошло на редкость коряво. Вагары отмалчивались, предоставляя говорить Межане. Правильно делают, что помалкивают, предатели. Больше всего бесило то, что большинство этих вагаров он знал. Эти люди — купцы, музыканты и художники — при аватарах благоденствовали и даже бывали у Раэля на официальных приемах. Теперь оказалось, что они участвовали в заговоре с целью убийства таких людей, как Балиэль и Ро, а может быть, и он сам. Раэлю очень хотелось послать к ним солдат и вытащить их из постелей.

Выбросив из головы сладкие мечты, он снова вернулся мыслями к Талабану, который сидел молча, уставившись в кубок с вином.

— Какой ты тихий. Она и тебя околдовала?