Раздражение снова кольнуло его. Когда Сканду унесли без чувств с поля битвы, Калижкан не позволил ему, Маликаде, присутствовать при жертвоприношении — а он так хотел видеть, как из груди короля вырвут еще живое сердце. Как замечательно было бы смотреть королю в глаза, наслаждаться его агонией, чувствовать его бессильную ненависть. Маликада трепетал от наслаждения при одной мысли об этом.

Но Калижкан очень скрытен. Он и старого императора принес в жертву без Маликады.

Тела уже сбрасывали в ров, поливали маслом и забрасывали хворостом. Вскоре оттуда повалил черный дым, и Маликада отвернулся. Теперь почти полдень — надо повидать Калижкана. Это сражение — только начало. Вдоль побережья еще остались дренайские гарнизоны, и вопрос с Белым Волком тоже не решен.

Нужно также поговорить и о его, принца, коронации. Император Маликада! Звучит совсем недурно. Он прикажет Калижкану устроить в небе над Юсой еще более грандиозное представление, чтобы чудеса на празднике Сканды померкли перед ним.

Он шел через вентрийский лагерь к утесам и красная пыль оседала на его блестящих сапогах. У входа в пещеру было темно, но внутри горел свет. Войдя, Маликада ощутил мимолетный страх. Калижкан в последнее время держится как-то отчужденно и относится к нему без прежнего уважения. Маликада мирился с таким поведением только потому, что нуждался в чародее.

Нуждался, но теперь уже больше не нуждается, понял внезапно принц.

«Мне никто не нужен теперь, — думал Маликада, — но его я сохраню. Его мастерство будет очень полезно, когда придет время вторгнуться в Дренан. Кроме того, есть еще Аксиана. Дождусь, когда она родит, — думал Маликада, — младенца велю удушить, а потом женюсь на ней сам. Пусть попробуют тогда оспорить мое право на корону!»

Его настроение исправилось, и он весело зашагал дальше.

Тело Сканды со вскрытой грудью лежало на каменном алтаре. Лицо короля закрыли полотном. Калижкан в голубых, запятнанных кровью одеждах сидел у маленького костра.

— Он кричал перед смертью? — спросил Маликада. Калижкан встал.

— Нет, не кричал. Он проклинал тебя.

— Жаль, что я этого не слышал. — В пещере скверно пахло, и Маликада приложил к носу надушенный платок. —Чем это пахнет?

— Моей скорлупой. Она отслужила свое и теперь гниет. А я не хочу тратить чары на то, чтобы продлевать ее жизнь.

— Скорлупой? О чем ты толкуешь?

— О теле Калижкана. Оно уже умирало, когда я вселился в него. Он затем и призвал меня, чтобы излечиться от рака, вместо этого я занял его тело. У него достало наглости полагать, что он может управлять Анхаратом, повелителем ночи.

— Ты несешь чепуху, колдун.

— Напротив, Маликада. Мои слова вполне осмысленны — смотря для кого, конечно. Я слышал, что ты говорил своему воину об измене и о дренаях, и ты совершенно прав: все зависит от точки зрения. Сканда считал, что ты его предал, но мы-то с тобой понимаем, что ты просто хранил верность своему делу — реставрации вентрийского трона. Ты, разумеется, предполагал сесть на него сам, но мне, с другой стороны, трон не нужен. Я, как и ты, верен своему делу — возвращению моего народа в мир, который некогда принадлежал нам и по праву, и как более сильным.

Маликада вдруг испугался и попятился бы прочь, однако ноги больше ему не повиновались. Он выронил платок, и его руки бессильно поникли. Парализованный, он попытался позвать на помощь, но не сумел издать ни звука.

— Не думаю, что ты стал бы моим сторонником в этом деле, — сказал тот, кто жил в Калижкане, — хотя ты, конечно, утверждал бы обратное, чтобы продлить свою жизнь на несколько мгновений, — Тело чародея стало мерцать, и Маликада увидел перед собой гниющий труп. Одна половина лица разложилась полностью, другая сделалась серо-зеленой и кишела червями. Маликада попытался закрыть глаза, но даже в этом ему было отказано. — Мой народ проиграл свою войну, но нас не истребили, а изгнали в серый, бездушный мир, который лежит бок о бок с вашим. Мир без красок, без вкуса, без надежды. Теперь, благодаря отчасти и тебе, Маликада, у нас снова появилась возможность жить. Ощущать на лице холодный, пьянящий ветер ночи и наслаждаться вкусом человеческого страха.

Мертвец протянул к Маликаде руку, и из пальцев его выросли когти.

— Да, ужасайся, Маликада. Твой ужас струится, как вино, и радует мой язык. — Когти медленно, мучительно медленно впились Маликаде в грудь. — А теперь ты поможешь мне завершить мою миссию. Королева сбежала из моего дома, и мне нужна твоя скорлупа, чтобы приказать твоим людям выследить ее.

Боль прожгла живот, грудь, хребет Маликады и наконец взорвалась в мозгу. Принц терпел страшные муки, и Калижкан содрогался от наслаждения при виде их.

Когти, погружаясь все глубже, сомкнулись вокруг сердца.

— Будь у меня больше времени, я продержал бы тебя так несколько часов, — сказал Анхарат. — Но времени нет. Поэтому умри, Маликада, умри в отчаянии. Твоему миру настал конец, и твой народ станет пищей для Ветрожителей.

Труп Калижкана дернулся и упал на пол. Демон, вошедший в тело Маликады, расправил свои новые плечи, а мертвого чародея охватило пламя.

Новый Маликада, идя к выходу, поднял руку к скальному потолку пещеры. Оттуда посыпалась пыль, камни заскрежетали. Маликада вышел на солнечный свет, и пещера позади него обвалилась, загородив вход.

Он спустился со скалы к своим людям, задержавшись только затем, чтобы вдохнуть чудесный, сладкий дым погребального костра.

В шатре он вызвал к себе Антикаса Кариоса и приказал ему:

— Отправляйся в город, разыщи королеву и охраняй ее до моего прибытия.

— Слушаюсь, мой принц — но от кого я должен ее охранять?

— Позаботься, чтобы она была на месте, когда я приеду.

— Я отправлюсь сейчас же, мой принц.

— Смотри же, Антикас, не подведи меня.

В темных глазах воина вспыхнул гнев.

— Разве я когда-нибудь подводил вас, кузен?

— Нет, никогда — но позаботься, чтобы этот раз не стал первым.

Антикас молчал, и демон в Маликаде, чувствуя его пронизывающий взгляд, подпустил немного чар. Воин успокоился и сказал:

— Ваше приказание будет исполнено.

— Возьми запасных лошадей и скачи всю ночь, чтобы поспеть до рассвета.

Карета медленно ехала до городским улицам. Повсюду толпился народ, а в бедных кварталах с наступлением сумерек начались беспорядки и загорелось несколько домов.

— Зачем они это делают? — спросила Аксиана, видя в отдалении дым и слыша крики. — С какой целью?

— Это трудно объяснить, ваше величество, — пожал плечами Дагориан. — Многие в городе охвачены паникой. Они боятся, что кадийцы явятся сюда с огнем и мечом. Есть и другие — они понимают, что могут теперь разбойничать, не опасаясь наказания, поскольку армия разбита. Для них катастрофа — это случай нажиться так, как им и не снилось. Всех причин я не знаю, но в эту ночь умрут многие.

Карета въехала за ограду дворца, где ее остановил офицер стражи со своими копейщиками. Он открыл дверцу и низко поклонился, увидев королеву.

— Хвала Истоку, что с вашим величеством все благополучно.

Аксиана через силу улыбнулась ему, и экипаж проехал дальше.

В своих покоях Аксиана тут же упала на кушетку, уронив голову на шелковую подушку, и заснула, а Ульменета принялась укладывать ее вещи в резной сундук. Покончив с этим, она спустилась вместе с детьми на покинутую всеми кухню и запаслась окороками, твердыми сырами в муслиновой обертке, мешочками с мукой, сахаром и солью. Дети тем временем лакомились хлебом с вареньем, запивая его молоком.

— Что такое случилось у вас в приюте? — спросила между делом Ульменета.

В голубых глазах паренька мелькнул испуг, но лицо осталось твердым и решительным.

— Все говорят, что Калижкан добрый и у него хорошо кормят. Многие мои друзья ушли к нему, а десять дней назад и мы подались. — Мальчик закрыл глаза и прерывисто вздохнул. — Почти все мои друзья тогда уже умерли, только я про это не знал. Их уводили в подземелье, но мы все равно слышали, как они кричат. Не хочу я говорить об этом.