– Поплыли, проверим?

Они разом бросились в воду. Плыли кролем по солнечной полосе. Брызги, слетавшие с рук, казались каплями вишневого сиропа. Максимов оглянулся и обвел глазами хвойную дугу Карельского перешейка, окаймленную снизу желтой полоской пляжей. Это был Теплый берег, где в этот час тысячи людей готовили ужин.

– Ого-го! О, радость бытия! – заголосил Алексей.

Рядом вынырнул Сашка с вытаращенными глазами и открытым ртом.

– Рубины из сказочной страны! – крикнул он, ударяя ладонью по воде.

Они вернулись к молу и уселись на железной лестнице.

– Через два дня выходить на работу, а Владька еще не вернулся, – сказал Алексей.

Саша вздохнул:

– А мне послезавтра двигаться в свою тьмутаракань. Последние каникулы, прощайте. Грустно!..

– Да не езди ты туда.

– Как это так?

– А так. Папа Зеленин надевает черную тройку, идет в горздравотдел, идет туда, звонит сюда – и дело в шляпе. Неделя угрызений совести в высокоидейном семействе, а потом жизнь продолжается. Вот и все.

– Не пори чепухи, Алешка.

– Тебе очень хочется ехать?

– Нет! – сердито отрезал Зеленин.

– Еще бы! Ведь ты горожанин до мозга костей, потомственный интеллигентик. Вот Косте Горькушину везде будет хорошо…

– Костя мечтал о своей Волге, а уехал в Якутию.

– Потому что в Якутии двойные оклады и надбавка.

– Нет, не поэтому, – твердо сказал Зеленин.

Максимов повернулся к другу. Тот сидел на железной ступеньке, по пояс высовываясь из воды, белесый, тощий и вдохновенный.

– Мальчик, вернись на землю. Да-да, на земле существуют оклады, простые и двойные, и, кроме того, прописка. Уезжающим в Якутию хоть прописка бронируется. Ты говоришь, что место судового врача перехватили, но Якутия-то осталась!

– Прописка – не приписка. Почему я должен дрожать над ней? Это меня унижает.

– Ну хорошо. Ты же знаешь, что я не только это имел в виду. Ты же будешь в медвежьей дыре, в глухомани, хотя и недалеко от Ленинграда. Якутия все-таки экзотика, просторы…

– Я тебе правду скажу. Никто у меня места не перехватывал. Просто на распределении я услышал, что в этом поселке два года не было врача, и попросил туда назначение.

– Браво! – воскликнул Максимов. – Твое имя запишут золотом в анналах…

– Сутки езды от Ленинграда, и нет врача – позор! Поехать туда – это мой гражданский долг.

Максимов не понимал, зачем это он затеял такой разговор напоследок, но что-то его подмывало перечить Сашке.

– Иди к черту! – сказал он. – Противно слушать! Тоже мне ортодокс нашелся!

– Не глумись, Алешка. Помнишь, мы с тобой говорили о цене высоких слов? Я много думал об этом и…

– Я тоже думал и понял, что все блеф. Есть жизнь, сложенная из полированных словесных булыжников, и есть настоящая, где герои скандалят на улицах, а романтически настроенные девицы ложатся в постели к преуспевающим джентльменам. А сколько вокруг жуликов и пролаз! Они будут хихикать за твоей спиной и делать свои дела. Мое кредо – быть честным, но и не давать себя облапошить, не попадаться на удочку идеализма.

– А ведь когда-то, Алешка, ты мечтал о настоящей жизни, о борьбе!

– Это и есть борьба, борьба за свое место под солнцем.

– А о других ты не думаешь?

– Опять ты за свое? Опять о предках и потомках?

– Да, о них.

– А что я, Алексей Максимов, могу для них сделать?

– Продолжать дело предков во имя потомков. Мы все – звенья одной цепи.

– А самому сейчас не жить? Я не знаю вообще, что будет после моей смерти. Может быть, ни черта? Может, этот мир только мой сон?

– Дурак! Позор! – отчаянно закричал Зеленин. – Твой солипсизм гроша ломаного не стоит.

В этот момент им показалось, что в море, в метре от них врезался метеорит. Обрушился столб воды. Когда разошлись круги, в глубине они увидели извивающееся тело.

– Морду надо бить за такие штучки! – сказал Максимов. Показалась красная шапочка, лицо, бронзовые плечи.

– Владька! – ахнули оба.

Владька подплыл и вылез на мол. Он был красив, мулатоподобный южанин Карпов. Мускулы его играли под глянцевитой кожей, как рыбы. От ослепительной улыбки веяло плакатной свежестью.

– Спорт и джем полезны всем! – крикнул Максимов.

– Ф-фу, коллеги, вы все такие же, – шумно дыша, сказал Владька.

– Как отдохнул?

– Железно. А вы?

– Неплохо.

– Сашка что-то бледный.

– Забыл? Сашка у нас всегда бледный. Тревожная душа, высокие порывы! А тут еще любовь поразила его накануне свершения гражданского подвига.

– Любовь?! – воскликнул Карпов. – Эх, братцы, что за встреча была у меня в Одессе с одной актрисой!

Максимов охнул и умоляюще воздел руки. Нельзя же сразу начинать все сначала! Эти рассказики о Владькиных «встречах» сидят у Алексея вот где! Карпов сказал «ша» и попросил Зеленина рассказать о его «встрече». Но Саша, ворча, искал очки в куче одежды. Максимов мечтательно повел рукой:

– Встреча была мимолетна, как дуновение… м-м… вечно у меня осечка с этими дуновениями.

– Как дуновение летнего ветерка, – буркнул Зеленин.

– Вот-вот, очень свежее сравнение. Она приехала на гоночном велосипеде посмотреть нашу богатырскую схватку с обувщиками. А потом уехала. Не горюй, рыцарь, сегодня мы увидим ее на танцах.

– Ее на танцах? Лопух!

– Пари?

– Давай разниму! – воскликнул Владька.

В сумерках они шагают по шоссе. Как всегда, в ногу. Над курортным районом динамики разносят ухарский голос и торопливое бормотание гитары. В то лето по всему побережью победоносно, как эпидемия, прошел «Мишка, где твоя улыбка?».

Максимов орет:

– Я сойду с ума! Автора бы мне, автора бы!

– Шире шаг! – командует Карпов. – Шумно в строю!

«Все в порядке, – думает Максимов. – Мы шутим. Мы вместе идем на танцы. Нам девятнадцать лет. Эге, уже не то: каждому по двадцать четыре. И в последний раз так, вместе…»

По сторонам, где редеет лес, мелькают огни дач. Трое идут, как всегда, как и раньше, оставляя за спиной картинки постороннего тихого быта. Какая-то решимость сквозит в их движениях. Откуда она? Да нет, просто они идут на танцульки, просто приподнятое настроение, просто каждому всего двадцать четыре года.

Четыре лампы освещали центр танцплощадки и делали ее похожей на боксерский ринг. Ребята остановились в углу, у входа. Неожиданно сзади близко послышалось урчание мотора. Вплотную к площадке подъехала «Победа». Из нее вылезли Генька Бондарь и та самая блондинка, «мимолетное виденье». Поднялись на танцплощадку.

– Батюшки, – ахнул Максимов, – вот тебе и дуновение!

«Светский человек» засмеялся и помахал рукой:

– Пардон за серость. Привет, мушкетеры! Зеленин, привет!

– Вот они, твои иллюзии, – сказал Максимов Зеленину.

– Да-да, – прошептал Зеленин, – что ж…

– Как заиграют вальс, сразу же приглашай. Генька вальсов не танцует принципиально, – зашептал Карпов.

– Не буду, не хочу, – буркнул Саша, сошел с площадки и сел рядом в тени. Посмотрел на звезды и закурил. «Мимолетное виденье», – подумал он. – Приехала с Генькой. Конечно, у него машина – это много значит. Владька красавец, Алешка тоже недурен. А я? Рыцарь печального образа. Но там, на матче, она смотрела как-то особенно. Не обольщайся. Ты слишком несуразен. «Очкарик».

Когда он вернулся, все было так, как он и предполагал. Карпов с девушкой кружился в вальсе, а Максимов стоял у перил и издевался над помрачневшим Бондарем:

– Еще все впереди, мальчик. Выше голову. «Мерседес» урчит у подъезда.

Музыка смолкла. Сквозь толпу к ним пробирались смеющаяся девушка и Карпов. На девушке было светлое платье, узкое в талии, а книзу колоколом. Зеленин впервые видел такое платье.

– Инна, знакомься с моими друзьями.

Вот ведь что за парень! Уже узнал имя, уже на «ты». Даже неприятно. Ведь любит-то он только Веру Веселину.

– Алексей Максимов.

– Александр Зеленин.

– А меня зовут Евгений, – сказал Бондарь.