– Пожалуйста, доктор, – ответил парень неожиданно приятным, вежливым голосом, и Зеленин заметил, что он очень красив, у него правильные черты лица, вьющиеся длинные волосы льняного цвета.

Температура была нормальная. Зеленин послушал сердце, оно стучало в ритме мощного мотора. Легкие дышали, как мехи.

– Что у вас болит? – спросил он.

– Ничего, – широко улыбнулся парень.

– Голова, горло, живот?

– Все нормально. Душа немного болит.

– Отчего же?

– Влюбленный я.

Зеленин прочел на ногах парня надпись: «Они устали». Стало смешно. Он скрутил фонендоскоп и сунул его в карман. Странное, стыдливое чувство прошло – откуда оно взялось? – он снова обрел уверенность.

– Бюллетенчик надо продлить, – вдруг тихо и отчетливо проговорил парень.

– Это на каком же основании?

– По-свойски. Мы ведь с вами вроде бы сродственники.

– То есть? – опешил Зеленин.

– Предмет у нас один – Дашутка Гурьянова. – И вдруг рыкнул: – Понял, лепила?

– Перестаньте болтать чушь! – резко сказал Зеленин и пошел прочь, выпятив подбородок. «Вот оно что! Даша и этот сытый громила? Дико, непостижимо. Милая чистая девушка и… Значит, и обо мне болтают. Разве я давал повод?»

– Ну как, познакомились? – спросил фельдшер.

– Кто это?

– Федор Бугров.

Осмотр продолжался. Внезапно скрипнули двери, и в барак, пошатываясь, вошел человек в заляпанной глиной спецовке. Как слепой, он прошел по проходу и свалился на койку. Тимоша бросился к нему, потряс его за плечо:

– Витька, друг, что с тобой?

– Я еще вчера велел ему соблюдать постельный режим, – сказал фельдшер, – а он, видите, опять на площадку уперся. Вчера еще температура была тридцать девять и три.

Тимоша хлопотливо и аккуратно раздел Витьку, сунул ему под мышку градусник, укутал одеялом. После этого он выпрямился, метнул взгляд в сторону Ибрагима и Федора и тихо, но внятно сказал:

– Сволочи!

Из двенадцати человек у четырех была повышенная температура, у остальных нормальная, но все, кроме Бугрова, жаловались на головную боль, ломоту и дурноту.

Зеленин сказал:

– Грипп сейчас принимает необычные, атипические формы. Он может протекать и без температуры. Поэтому я не могу точно сказать, кто из вас действительно болен, а кто симулянт. Правда, один, – он взглянул в сторону Федора, тот, улыбаясь, показал ему огромный кулак, – правда, один явный симулянт. Я говорю о Федоре Бугрове. Он пытался меня шантажировать. А остальные… Это уже дело вашей совести.

– Почему нам резиновые сапоги не выдают? – вдруг крикнул Ибрагим.

Какой-то парень поднял над головой башмаки:

– Попробуйте, доктор, в таких штиблетах в воде поработать. В самом деле заболеть можно.

Тимоша поднял руку:

– Тихо! Эх вы, шпана, смотрите, Витька до чего себя довел! А потому, что настоящий комсомолец, за дело у него душа горит. А вы… – он махнул рукой, – кусочники. Ну вас к черту! Будут сапоги, завтра баржа придет.

Ибрагим соскочил с койки и босиком, в одном нижнем белье подбежал к Тимоше.

– Кусочник, ты говоришь? Раз лагерник, значит, не человек? Доктор, почему они меня презирают? Зовет на собрание, а сам за карман держится.

Тимоша усмехнулся:

– Что ты мелешь? Меня твое прошлое не интересует. Работал бы честно, и тебя бы считали человеком. Скажи вот, Ибрагим, болен ты?

– Здоров! – заорал Ибрагим. – Работать пошел, ну вас к черту!

Он бешено пронесся назад к койке и стал одеваться.

– Пошли, – сказал Александр и открыл дверь. Невольно он в последний раз взглянул на Федора, тот снова показал ему кулак. И опять на какое-то мгновение панический страх налетел на Зеленина.

На крыльце Тимоша сунул в рот тоненькую папироску и сказал сквозь зубы:

– Федьку Бугрова на собрании почистим. Завтра же поставлю вопрос.

– Вот она, современная молодежь, – вздохнул фельдшер.

– «Современна-а-я», – передразнил его Тимоша. Он был очень возбужден. Сказав, что в остальных бараках народ сознательный, попрощался с Зелениным и прыгнул на подножку проходящего самосвала.

Зеленин работал вместе с фельдшером несколько часов. Он назначил лечение всем больным, наиболее тяжелых распорядился отправить в больницу. Закончив обход, они пошли в контору.

– Ну как там, в третьем? – спросил главный инженер. – Есть симулянты?

– Есть, конечно, но…

– Не знаю, что кадровики смотрели… Набрали бывших уголовников, вроде этого Еналеева.

– Мне кажется, – тихо сказал Александр, – что этот Еналеев, по сути, неплохой человек. Может быть, если к нему подойти без оглядки на его прошлое…

– Пробовали. Таких не отмоешь и святой водой.

– Неправильно, – вмешался Егоров, – сам знаешь, Юрий Петрович, что это неверно. У нас часто не хватает времени, а иногда и желания разобраться в человеке. Забываем, друзья, что каждая человеко-единица имеет свой собственный внутренний мир.

Зеленин с удивлением взглянул на Егорова. Главный инженер тоже посмотрел на него, усмехнулся и спросил Зеленина, не нуждается ли больница в помощи в смысле ремонта или подвозки топлива.

– Запомните, доктор, что у вас теперь есть богатый дядя.

Вдруг за дверью послышался громкий сердитый голос, и в комнату ворвался парень в кожаной куртке.

– Юрий Петрович, что же это получается с цементом? – заорал он.

Главный инженер вскочил, и несколько минут они кричали друг на друга остервенело, но без злости. Фигура парня в кожаной куртке, его лицо и жесты показались Зеленину очень знакомыми. Главный подписал какую-то бумажку, парень схватил ее, сунул в карман, повернулся, изумленно присвистнул и протянул Зеленину руку:

– Привет!

– Привет, – неуверенно пожал руку Александр.

– Не узнаешь? Неудивительно: ты ведь меня только в клеточку видел. А помнишь, как я тебе блок поставил? Ты даже очки потерял.

– ЛИСИ! – радостно воскликнул Александр и вскочил.

Теперь он узнал этого волейболиста из команды строительного института. Они обнялись. В громадных сверкающих залах они посылали друг в друга пушечные удары, а после игры расходились незнакомыми. Но здесь, на берегу холодного озера, в затоптанной комнатке, они встретились как члены единого братства ленинградских студентов, тем более студентов-спортсменов. Саша ликовал. Подумать только: ехал сюда, как в пустыню, а встречает знакомых волейболистов! Даже встретив здесь Лешку Максимова, он обрадовался бы не намного больше.

– Команда у вас была ничего себе. Особенно один защитник, сердитый такой малый.

– Максимов?

– Кажется. Где он сейчас?

– У, брат, он скоро в дальнее плавание уйдет, в торговый флот распределился! Слушай, а что, если нам здесь организовать тренировочки?

– Доктор, выпей валерьянки. На дне озера, что ли?

– Подожди, что-нибудь придумаем.

Парня звали Борисом. Он проводил Зеленина на крыльцо и договорился, что на днях к нему заскочит. Зеленин и Егоров пошли к своей машине.

– Ну, а как с жилищным строительством, Сергей Самсонович?

Егоров уперся костылем в глину, повел левой рукой и весело сказал:

– Здесь будет город заложен назло надменному соседу.

– Какому же соседу?

– Есть тут у нас городишко неподалеку, чуть побольше Круглогорья. С гонором городишко.

Егоров

Ранние сумерки легли на строительство, на озеро, стерли линию горизонта. Из темно-серых глубин неба опускались редкие снежинки. Попадая в свет фар, они искрились, как звезды, и ложились на дорогу, чтобы сразу же погибнуть под колесами. Машина медленно идет вверх: сейчас, в темноте, Петька стал осторожнее. Машина идет, как слепец, вытянув вперед длинные желтые руки, перебирая ими тонкие стволы осин.

– Закурим, доктор.

– Благодарю, у меня свои.

– Ну, как вам понравился Стеклянный мыс?

– Знаете, я просто воодушевился. Оказывается, жизнь кипит совсем рядом с нашим Круглогорьем.

– Да-да, – с энтузиазмом подхватил Егоров, – и в Круглогорье скоро тоже наступят перемены! Проложим шоссе по берегу озера, вдоль него построим дома, пустим автобус. Поселок и стройка сольются, и будет город Круглогорск.