Кормак смотрел на них с земли, полный ужаса и стыда. Он поднялся на ноги и подошел к ним.

– Прости, Андуина. Я тебя не заметил.

Она наклонилась в его сторону, и он взял ее за руку. Ее улыбка показалась ему солнечным светом после грозы.

– Мы все опять друзья? – спросила она.

У Кормака не было сил ответить, а Кулейн хранил угрюмое молчание.

– Как грустно! – сказала Андуина, и ее улыбка угасла.

– Я наберу хвороста для костра, – сказал Кулейн. – Переночуем тут, а завтра отправимся в горы. Когда-то у меня было там убежище. Хотя бы некоторое время мы будем в безопасности.

Он выпрямился и вышел из Круга. В ярком свете луны Кормак сидел рядом с Андуиной и не находил слов, чтобы заговорить с ней. Но он сжимал ее руку точно талисман.

Она вздрогнула.

– Тебе холодно?

– Немножко.

Он с неохотой выпустил ее руку, принес одеяло и закутал ее тонкий стан. Во время боя с викингами чары преображения исчезли, и она вновь была такой, какой он увидел ее в проулке – темноволосой, исполненной хрупкой красоты.

– Твой гнев прошел? – спросила она.

– Нет, он затаился где-то в глубине меня. Я ощущаю его как вьюжный холод. Хотя и не хочу этого.

– Откровение тебе не враг.

– Я знаю. Но он предал меня, бросил.

– Он считал тебя мертвым.

– Но я был жив! Все годы моей жизни были полны мук. Если бы не Гриста, я бы умер. И никто бы бровью не повел. Я не знаю своей матери, ни разу не почувствовал ее прикосновения, ее любви. А почему? Потому что Кулейн украл ее у мужа. У моего отца! Это была подлость!

– История Предательства известна хорошо, – прошептала она. – Быть может, слишком хорошо. Но в Откровении нет и капли низости. Я знаю. По-моему, ты должен подождать, пока не поговоришь с ним. Сдержи свой гнев.

– Он был самым близким другом короля, – сказал Кормак. – Защитником королевы. Чем он может оправдать свой позор? Если уж ему требовалось уподобляться быку, почему он не выбрал какую-нибудь женщину из тысяч других? Почему ему понадобилась моя мать?

– У меня нет ответа на эти вопросы. Только у него.

– Это, во всяком случае, правда, – сказал Кулейн, бросив на траву охапку сухого хвороста. Вновь он был облачен в коричневое шерстяное одеяние и держал в руке деревянный посох, хотя не вернул себе седой львиной гривы и бороды.

– Что произошло с моей матерью? – спросил Кормак, когда костер запылал.

– Она умерла в Сикамбрии два года назад.

– Ты был с ней?

– Нет, я был в Тингисе.

– Если ты был так влюблен, то почему ты ее бросил?

Откровение не ответил, а откинулся на спину, устремив взгляд на звезды.

– Сейчас не время, – тихо сказала Андуина, положив руку на локоть Кормака.

– Время никогда не настанет. – прошипел мальчик, – потому что ответов нет! Только оправдания! Не знаю, любил ли ее Утер, но она была его женой. Предатель знал это и не должен был к ней прикасаться.

– Кормак! Кормак! – с упреком сказала Андуина. – Ты говоришь так, будто она была вещью вроде плаща. А она была женщиной, сильной женщиной! Она прошла с Кровавым королем сквозь Туман и сражалась с Царицей-Ведьмой рядом с ним. Когда он был гонимым ребенком, она спасла его, убив охотившегося за ним убийцу. Разве у нее не было права на выбор?

Откровение приподнялся, сел и подбросил хвороста в костер.

– Не старайся защитить меня, Андуина, потому что мальчик прав. Ответов нет, есть только оправдания. Больше сказать мне нечего. Я бы хотел, чтобы было иначе.

Эй, Кормак, он твой! – Он перебросил цепочку с камешком через костер. – Я подарил его твоей матери за год до твоего рождения. Это он спас тебя в пещере – Сипстрасси, Камень с Неба.

– Мне он не нужен, – сказал Кормак, не поднимая цепочки с земли. Он с наслаждением увидел, как в глазах Откровения вспыхнул гнев, заметил про себя, каким усилием железной воли воин сдержал себя.

– Твой гнев, Кормак, я способен понять, но твоя глупость меня раздражает, – сказал Откровение, ложась и поворачиваясь спиной к костру.

На следующий день они углубились в Каледонские горы далеко на севере от Стены Адриана и после полудня добрались до полуразрушенной хижины. Крыша провалилась, а в каменном очаге крыса устроила гнездо и выкармливала крысят. Откровение и Кормак несколько часов чинили, подправляли и выметали пыль многих лет из трехкомнатной хижины.

– А ты не мог бы применить чары? – спросил Кормак, утирая пот и грязь с лица и глядя, как Откровение выкладывает крышу нарезанными квадратами дерна.

– Есть вещи, которые лучше делать руками и сердцем, – ответил Откровение.

Это были первые слова, которыми они обменялись после стычки в Круге, и вновь воцарилось тяжелое молчание. Андуина сидела у ручья поблизости, отчищая заржавевшие котелки и сковородки, тщательно удаляя плесень с деревянных тарелок, которые Кормак нашел в трухлявом шкафу. Под вечер Откровение поставил ловушку в холмах за хижиной, и после холодного ночлега на полу в большой комнате они позавтракали жареной крольчатиной с диким луком.

– К северу отсюда есть еще хижина, – сказал Откровение, – и возле нее ты найдешь яблони и груши. Выше в горах дичь водится в изобилии – олени, горные бараны, кролики, голуби. Ты умеешь стрелять из лука?

– Могу научиться, – сказал Кормак, – но я мастер стрелять из рогатки.

Откровение кивнул.

– Полезно различать съедобные растения. Листья ноготков очень питательны, как и крапива, а в западной долине можно собрать много лука и репы.

– Ты говоришь так, словно собираешься уйти.

– Да. Мне нужно найти новый Сипстрасси, так как у меня остается совсем мало магии.

– Ты уйдешь надолго? – спросила Андуина, и Кормака больно уязвил намек на страх в ее голосе.

– Меньше чем на неделю, если все сложится хорошо. Но я некоторое время пробуду здесь. Надо сделать еще очень много.

– Мы в тебе не нуждаемся, – сказал Кормак. – Уходи, когда вздумаешь.

Откровение пропустил его слова мимо ушей, но попозже, пока Андуина срезала и сдабривала остатки мяса, увел мальчика на поляну перед хижиной.

– Ей угрожает страшная опасность, Кормак, и если ты намерен защищать ее, то должен стать более сильным, более быстрым и смертоносным, чем теперь. Ведь сейчас ее у тебя может отнять старая коровница.

Кормак ядовито ухмыльнулся и собирался ответить, но тут Откровение ударил его кулаком в подбородок.

Юноша рухнул на землю, из глаз у него посыпались звезды.

– Римляне называют это боксом, но грек Карпофор довел его до уровня искусства. Встань!

Кормак вскочил на ноги и ринулся на своего врага.

Откровение отклонился и ударил коленом Кормака в лицо, и вновь земля ринулась тому навстречу. Из его носа потекла кровь, и Откровение двоился у него в глазах.

Тем не менее он встал и бросился вперед, но на этот раз ему в живот врезался кулак, он согнулся пополам, не в силах вздохнуть, и остался на земле, ловя ртом воздух.

Несколько минут спустя он с трудом поднялся на колени. Откровение сидел на поваленном стволе.

– Здесь, в этих высоких пустынных горах, я обучал твоего отца… и твою мать. Сюда Царица-Ведьма послала своих убийц, и отсюда Утер отправился вернуть себе королевство отца. Он не хныкал, не жаловался, он не язвил, вместо того чтобы учиться. А просто поставил себе цель и добился ее. У тебя есть выбор, ребенок: уйти или учиться. Что ты выбираешь?

– Я тебя ненавижу, – прошептал Кормак.

– Это к делу не относится. Выбирай!

Кормак поглядел в холодные серые глаза над собой и проглотил рвущиеся с языка слова.

– Я буду учиться.

– Первый урок – повиновение, и это главное. Чтобы стать сильнее, ты должен доводить себя до предела выносливости. Я буду требовать от тебя больше, чем необходимо, и иногда тебе будет казаться, что я бессмысленно жесток. Но ты должен повиноваться. Ты понял, ребенок?

– Я не ребенок! – огрызнулся Кормак.

– Постарайся понять, ре-бе-нок. Я родился, когда солнце светило над Атлантидой. Я сражался вместе с израильтянами в земле Ханаанской. Я был богом греков и королем британских племен. Мои дни на земле исчисляются десятками тысяч. А что такое ты? Листок, живущий от весны до осени, я же – вековой дуб. Ты ребенок. Утер ребенок. Самый глубокий старик в мире для меня ребенок. И если тебе необходимо меня ненавидеть – я боюсь, тебе это необходимо, – так хотя бы ненавидь меня как мужчина, а не как раскапризничавшийся младенец. Я сильнее тебя, искуснее. Я могу убить тебя с оружием и без оружия. А потому учись, и, может быть, придет день, когда ты возьмешь надо мной верх… хотя я сомневаюсь в этом.