Это было похоже на самоубийство, но дренаи образовали клин, в голове которого шел Друсс.

Ничто не могло остановить могучего воина. Вентрийцы бросались на него со всех сторон, но топор разил их, мелькая, словно ртуть. Молодой солдат по имени Ээрисет, принятый в Бессмертные всего месяц назад, увидел, что Друсс надвигается на него. Страх подкатил к горлу, словно желчь. Ээрисет бросил меч и повернулся назад, толкнув солдата позади себя.

— Назад, — закричал юноша. — Все назад! Люди расступались перед ним, и другие подхватили его крик, думая, что это приказ сверху.

— Назад! Назад к ручью! — пронеслось по рядам, и Бессмертные хлынули обратно к лагерю.

Горбен со своего трона в ужасе смотрел, как его гвардия в беспорядке бредет через узкий ручей.

Он перевел взгляд на перевал, где стоял Друсс, размахивая Снагой, и голос воина докатился до него эхом:

— Где же теперь ваша слава, вы, восточные ублюдки? Абадай упал на колени перед императором и склонил голову. Кровь сочилась у него из небольшой раны на лбу.

— Как это случилось? — спросил Горбен.

— Сам не знаю, государь. Мы уже теснили их назад, как вдруг этот, с топором, обезумел и начал нас крошить. Мы уже одолели их. Почти что одолели. Но потом вдруг поднялся крик «назад», и воцарился хаос.

Друсс на перевале спешно точил топор.

— Мы побили Бессмертных, — вскричал Диагорас, хлопнув его по плечу. — Клянусь всеми богами Миссаэля, мы побили проклятых Бессмертных!

— Они вернутся, парень, и очень скоро. Ты лучше помолись, чтобы наша армия пришла поскорее.

Отточив Снагу, как бритву, Друсс осмотрел свои раны. Порез на лице пекло, как огнем, но кровь уже остановилась. С плечом дело обстояло похуже, Друсс пока завязал его, как мог. Если они переживут этот день, ночью он зашьет себе рану. На руках и ногах виднелось еще несколько царапин, но эти уже подсыхали.

На Друсса упала тень, он поднял глаза. Рядом стоял Зибен в панцире и шлеме.

— Ну, как я выгляжу?

— Смешно. Что это взбрело тебе в голову?

— Я хочу быть в самой гуще, Друсс, старый конь. И ты меня не удержишь.

— Не стану и пытаться. — Друсс встал и взял друга за плечи. — Хорошие это были годы, дружище. Лучших и желать нельзя. Жизнь дает человеку не так уж много даров, и один из них — знать, что у тебя есть друг, который в черный день станет с тобой рядом. И скажем честно, Зибен: более черного дня мы вряд ли с тобой дождемся.

— В твоих устах это звучит совсем уж безнадежно, милый мой Друсс.

— Что ж, всем когда-то надо умирать. Когда смерть явится к тебе, плюнь ей в глаза, поэт.

— Постараюсь.

— Ты всегда старался, как мог.

Барабаны забили снова, и Бессмертные построились в ряды. Теперь они смотрели на защитников с яростью. Теперь уж никто не обратит их вспять — ни Друсс, ни жалкие двести противников.

Дренаев в самом начале схватки стали теснить назад. Даже Друсс, который нуждался в размахе, должен был отступить на шаг, чтобы свободно махать топором, потом еще на шаг — и еще. Он бился, не зная устали, как машина, окровавленный и кровавый. Не зная пощады, Снага разил в багрово-алых струях.

Снова и снова дренаи сплачивались вокруг него, и снова и снова Бессмертные в угрюмой решимости продвигались все дальше, шагая по трупам своих убитых.

Внезапно линия дренаев прорвалась — и бой разбился, разлетелся на отдельные стычки. Малые островки дренаев, ограждавших себя щитами, терялись в затопившем перевал серебристо-черном море.

Битва была проиграна.

Сентранская равнина открылась перед победителями.

Но Бессмертные жаждали стереть память о своем поражении. Они преградили путь на запад, ибо желали перебить до последнего всех свидетелей своего позора.

Горбен, следивший за битвой с восточного холма, в ярости швырнул наземь свой скипетр и закричал Абадаю:

— Они победили — отчего же они не идут вперед? В своей кровавой горячке они загораживают нам перевал!

Абадай не верил собственным глазам. В то время, когда неприятель был на подходе, Бессмертные, сами того не ведая, продолжали дело защитников. Теперь уже узкое горло перевала было забито ими, и армия Горбена тщетно ожидала возможности пройти на равнину.

Друсс, Дельнар, Диагорас и десятка два других образовали стальное кольцо у груды камней. В пятидесяти шагах правее Зибен, Сертак и еще тридцать человек бились не на жизнь, а на смерть. Лицо поэта сделалось серым, боль в груди нарастала. Он выронил меч, вскарабкался на серый валун и достал из ножен на запястье метательный нож.

Сертак отразил выпад врага, но копье пробило его панцирь и вошло в легкие. Кровь хлынула у него из горла, он упал. Высокий вентриец забрался на валун. Зибен метнул свой нож и попал ему в правый глаз,

Чье-то копье пролетело по воздуху и вонзилось Зибену в грудь — но боли не было, лишь перестало страдать надорванное сердце. Поэт свалился с камня, и серебристо-черная волна поглотила его.

Друсс увидел, как он упал, — и обезумел.

Разорвав кольцо щитов, он бросился на вражеские ряды, кося их, словно серп пшеницу. Дельнар вновь замкнул кольцо, убив вентрийского воина и сцепившись щитами с Диагорасом.

Окруженный Бессмертными, Друсс пробивался вперед. Копье задело его спину. Он обернулся и вышиб копейщику мозги. Меч рубанул его по шлему, процарапал щеку. Еще чье-то копье вонзилось в бок, и удар мечом плашмя обрушился на висок. Друсс вцепился в нанесшего удар и свирепо треснул его головой. Враг обмяк в его руках, но другие уже сомкнулись вокруг легендарного воина плотным кольцом. Загораживаясь бесчувственным телом, как щитом, Друсс повалился наземь, и град мечей и копий обрушился на него.

В этот миг запел рог.

Друсс попытался встать, но вражеский сапог ударил его по виску, и он провалился во тьму.

Очнулся он с криком. Лицо было обмотано бинтами, тело терзала боль. Он хотел сесть — чья-то рука мягко опустилась ему на плечо.

— Лежи, воин. Ты потерял много крови.

— Дельнар?

— Да. Мы победили, Друсс. Наши подошли как раз вовремя. Отдыхай.

Друссу вспомнились последние мгновения битвы.

— Зибен!

— Еще жив, но еле дышит.

— Отведи меня к нему.

— Не валяй дурака. По всем правилам ты должен быть уже мертв. Твое тело пробито в двух десятках мест. Если встанешь, швы разойдутся и ты истечешь кровью.

— Отведи меня к нему, будь ты проклят!

Дельнар выругался и помог воину подняться на ноги. Подлекарь поддержал раненого слева, и вдвоем они отвели его в заднюю половину палатки, где тихо лежал спящий Зибен-Сказитель.

Усадив Друсса рядом с его койкой, Дельнар и подлекарь ушли. Друсс, подавшись вперед, смотрел на обвязанную бинтами грудь Зибена и на медленно расплывающееся посередине красное пятно.

— Поэт! — тихо позвал он. Зибен открыл глаза.

— Тебя, я вижу, убить нельзя, воин? — прошептал он.

— Еще как можно.

— Мы победили. Заметь себе, я не прятался за чужие спины.

— Я и не ожидал, что ты станешь прятаться.

— Я ужасно устал, Друсс, старый конь.

— Не умирай. Прошу тебя. — Друсс свирепо моргал от выступивших на глаза слез.

— Есть вещи, которых даже ты не можешь добиться, старый конь. Сердце у меня совсем не тянет. Не понимаю, как я еще жив. Но ты прав: это были славные годы. Я ничего не стал бы менять. Даже этого. Позаботься о Ниобе и детях. И найди сказителя, который воспоет меня.

Найдешь?

— Непременно.

— Хотел бы я сам сложить эту песню. Достойный конец моей саги!

— Да, достойный. Слушай, поэт. Я не мастер говорить, но хочу сказать тебе... хочу, чтобы ты знал: ты был мне как брат. Лучший друг, который был у меня за всю жизнь. Самый лучший. Поэт! Зибен!

Глаза Зибена невидяще смотрели в потолок палатки. Лицо обрело покой и словно помолодело. Казалось, морщины разглаживаются прямо на глазах. Друсс дрожал всем телом.

Подошел Дельнар, закрыл Зибену глаза, натянул простыню на лицо и отвел Друсса обратно.