Встал он на рассвете и подверг себя тем же пыткам, что и накануне, только еще более тяжелым, пренебрегая болью, жалобами тела, сосредоточившись на одном-единственном образе, который помогал ему выдержать любые муки.

Гильгамеш… Владыка Битв…

Самый страшный боец, какого Кулейн встречал за свою долгую жизнь.

Как Утер и надеялся, Калья открыла ворота без боя.

Горожане выбегали на улицы, усыпали цветами путь марширующего легиона. Девочка лет двенадцати, не больше, подбежала к Утеру и накинула ему на шею цветочную гирлянду.

Агарин Пиндер и войско Горойен исчезли как утренний туман. Легион разбил лагерь у стен города, и туда устремились повозки с провиантом. Утер принял городских старейшин, и они заверили его в своей поддержке. Он поморщился, когда они распростерлись ниц у его ног, но не попытался их остановить. На следующий день шестьсот недавних воинов Горойен явились к нему и принесли клятву верности. Коррин настаивал, что их следует казнить, но Утер принял их клятву, и они отправились с ним, когда легион выступил в десятидневный поход на Серпентум, Железную крепость.

Прасамаккус был послан с Коррином вперед на разведку. Каждый день они возвращались, не обнаружив никаких признаков врага. Так продолжалось до шестого дня.

Усталый, пропыленный Прасамаккус с благодарностью принял кубок разбавленного водой вина и откинулся на спинку ложа, растирая ноющую левую ногу. Утер и Северин молча ждали, чтобы бригант перевел дух. – Восемь тысяч пехотинцев и две тысячи конников. Должны добраться сюда завтра к утру.

– Как у них с дисциплиной? – спросил Северин.

– Идут строем и хорошо вооружены.

Северин посмотрел на Утера.

– А разведку они выслали? – спросил принц.

– Да. Я видел двоих в холмах к западу. Они высматривали, что происходит в нашем лагере.

– Распорядись, чтобы солдаты заняли оборонительную позицию на самых высоких холмах, – приказал Утер Северину. – Пусть построят стену, вобьют колья.

– Но, принц Утер…

– И немедленно, Северин. Скоро начнет смеркаться.

Я хочу, чтобы вал вырос еще до начала следующего часа.

Лицо римлянина потемнело, но он встал, отсалютовал и быстрым шагом вышел из палатки.

– Римляне не любят сражаться из-за ограды, – заметил Прасамаккус.

– И я не люблю. Понимаю, ты устал, мой друг, но продолжай следить за разведчиками и сообщи мне, когда они уйдут. Только не выдай своего присутствия.

Два часа солдаты Девятого легиона возводили шестифутовую стену из нарезанного дерна вокруг вершины круглого холма. Трудились они молча под бдительным взором Северина Альбина. Через час после наступления сумерек Прасамаккус вернулся в палатку Утера.

– Ушли, – сказал он.

Утер кивнул.

– Позови ко мне Северина.

Рассвет застал Агарина Пиндера и его пеших воинов в двадцати двух милях от нововоздвигнутого укрепления.

Он отправил свою конницу завязать бой с ее защитниками и удерживать их там, пока не подойдут главные силы.

Затем он распорядился выдать каждому воину по черному хлебцу и кружку сыра. Подкрепив силы, они колоннами по трое начали долгий переход, в конце которого их ждала битва. Агарин не торопил их, так как хотел, чтобы в бой они вступили со свежими силами. Однако не давал им и медлить, зная, что долгое ожидание скверно действует на боевой дух. Найти равновесие было не просто, но Агарин Пиндер был осмотрительным человеком и добросовестным военачальником. Его войска были самыми обученными среди Шести Племен, а также получали самое лучшее питание и оружие. Он знал, что эти три условия были неотделимы друг от друга.

Наконец впереди показался укрепленный холм. Его конники уже окружили подножие на расстоянии, куда стрелы не доставали. Агарин спешился. Близился полдень, и он приказал поставить палатки и зажечь костры для стряпни. Затем снова сел на лошадь и со своим помощником поехал осмотреть укрепления врага. Палатки были развернуты, воины хлопотали вокруг костров, и тут из леса слева и справа двумя фалангами вышел Девятый легион. Строй они держали без барабанов, но тут остановились, и пятьсот их лучников осыпали лагерь смертоносным дождем стрел. Услышав крики смертельно раненных, Агарин повернул лошадь и в полном ошеломлении увидел, как его превосходно обученные воины мечутся в панике. Фаланги, сомкнув щиты, двинулись к центру лагеря, оставив два ряда лучников на склонах холмов позади себя.

Агарин выругался и ударил коня каблуками, рассчитывая прорваться между легионерами в алых плащах и построить своих воинов. Но конь взвился на дыбы и рухнул со стрелой в шее. Агарин перекатился через его голову, сумел подняться на ноги и обнажил меч. Обернувшись к помощнику, он приказал ему спешиться. Тот не успел подчиниться, свалившись с седла с двумя стрелами в груди. Труп опрокинулся на спину жеребца, который прянул в сторону и унесся бешеным галопом.

Стук копыт у него за спиной заставил Агарина молниеносно обернуться. Из-за деревьев выехал Утер в сопровождении двадцати воинов в пинрэйских панцирях.

Принц спешился и выхватил длинный меч.

– Я предупредил тебя, а теперь пора дать тебе урок, – сказал он.

Агарин ринулся вперед, занося меч, но Утер отбил клинок и свирепым ответным ударом рассек врагу горло. Агарин упал на колени, пытаясь зажать рану, из которой била кровь, унося с собой его жизнь, и повалился ничком в траву.

В лагере среди хаоса и паники бушевала бойня.

Застигнутые врасплох воины Горойен либо отбивались небольшими кучками, став спина к спине, а их медленно, но неумолимо рубили на куски, либо бежали на восток в надежде восстановить строй. Вырваться из лагеря удалось примерно двум тысячам воинов под командой трех начальников достаточно высокого ранга. Они оставили позади обстреливаемый с двух сторон опасный участок и попытались построиться в каре, но тут из леса с копьями наперевес вылетели четыреста конников. Каре развалилось, воины в панике бежали, а всадники настигали их и поражали копьями.

Собственная конница им помощи не оказала. Увидев, что Агарин Пиндер убит, отряд умчался на юг.

Через час битва завершилась. Три тысячи оставшихся в живых бросили оружие и попросили пощады.

Повсюду стоял смрад смерти, липкий, сладковатый, и Утер поднялся на укрепленный холм, где оставались в засаде двести легионеров. Когда он въехал внутрь, они разразились приветственными криками, и он заставил себя ответить им улыбкой. Коррин ликовал.

– Какой день! – воскликнул он, когда Утер спрыгнул с коня.

– Да. Убито пять тысяч. Какой день!

– Когда ты прикажешь убить остальных?

Утер заморгал.

– Каких остальных?

– Тех, что сдались, – сказал Коррин. – Их всех надо повесить, предателей!

– Они не предатели, Коррин. Они воины – такие же, как ты. Сильные люди, смелые люди. Я не мясник.

– Они же враги! Ты не можешь отпустить на все четыре стороны три тысячи человек – воинов. А охранять и кормить их мы не можем.

– Ты дурак! – сказал Утер сквозь зубы. – Если мы убьем их, больше никто не будет сдаваться нам.

Будут драться, как загнанные в угол крысы, и это будет стоить мне лишних потерь. Когда они вернутся к себе, то принесут весть о нашей победе. Они будут говорить, что мы – как оно и есть! – редкостные воины. А это сломит дух тех, кого потом пошлют против нас. Мы здесь, Коррин, не для того, чтобы устраивать кровавые бани, а чтобы положить конец власти Царицы-Ведьмы.

И задай себе вот какой вопрос, мой кровожадный друг: когда я покину этот мир с моим легионом, из кого наберешь ты себе армию? Из тех самых людей, которых, по-твоему, я должен убить? Ну а теперь уйди! Я устал от войны и разговоров о войне.

Перед полуночью в палатку Утера вошел Северин с двумя центурионами. Принц поднял голову и протер глаза. Он уснул рядом с Лейтой, и впервые за много недель ему не снились никакие ужасы.

– Твой приказ выполнен, принц Утер, – сказал Северин. Лицо его было сурово, глаза обвиняли.