Распорядителем бала согласился стать Святослав Бэлза. Благодаря его участию праздничный вечер приобрел еще более благородное и изысканное звучание. Главным событием вечера был, конечно, большой концерт, в котором я исполнила семь номеров, из них два – со своим любимым партнером Евгением Иванченко. Для участия в концерте были приглашены замечательные артисты: ведущие солисты оперной труппы Большого театра Елена Зеленская и Владимир Редькин, уникальный голос – контртенор Олег Безинских, обожаемый мною с детства автор-исполнитель Александр Дольский. И, наконец, совсем юная, с изумительной красоты и силы голосом – прекрасная певица Зара. В конце своего выступления она растрогала меня до слез, посвятив песню моей маме.

По окончании вечера нам с мамой довелось услышать столько слов благодарности и восхищения, что мы могли бы чувствовать себя совершенно счастливыми, если бы не пережитый нами накануне сильнейший стресс. Дело в том, что весь этот великолепный бал мог не состояться. За пару недель до намеченного дня, рассылая приглашения гостям, я имела неосторожность послать пригласительную открытку S., с которым рассталась несколько месяцев назад. Своим поступком я хотела выразить ему благодарность за все то хорошее, что у нас с ним было. Однако он расценил это иначе. Мне рассказывали, что моя открытка страшно разозлила его: он воспринял ее как издевательство с моей стороны. И тогда начались совсем уже безобразные события. Прежде всего, исчезли большинство организаторов мероприятия и часть наших спонсоров. А за два дня до концерта я обнаружила, что мой московский офис в Петровском пассаже, где находились сценические костюмы и диски с музыкальными записями моих номеров, все фото– и видеоматериалы, закрыт на новый замок и опечатан, а вывеска с моим именем исчезла.

Этот офис пару лет назад я получила в подарок от S. Тогда я думала, что подарок – это навечно. И вот теперь, оказавшись перед запертой дверью, я решила пойти к владельцу Петровского пассажа – известному в Москве человеку, прежде такому любезному и обходительному со мной. Увидев меня, он холодно заявил, что совсем меня не знает и что никакого моего офиса в его Пассаже никогда не было. За два дня до бала я осталась и без костюмов, и без музыки. Чтобы спасти концерт, мы с мамой приняли решение срочно доставать костюмы и реквизит у знакомых артистов. К счастью, у одного из звукорежиссеров в компьютере сохранились нужные мне музыкальные записи. За день и в последнюю ночь перед балом моя портниха Ира успела сшить мне один новый костюм и перешила те, что принесли мои друзья.

Бал, несмотря ни на что, состоялся. Собранные средства были отправлены в детский дом г. Царское Село. Но мои проблемы, связанные с разрывом с S., на этом не закончились.

На протяжении пяти лет Большой театр был для меня большой опорой. Как мне кажется, это была моя первая и главная нить, за которую не только подергали, но и разом оборвали… Пользуясь влиянием и финансовыми возможностями. Я же не могла предвидеть такого развития событий и просто готовилась к новому сезону. Уже совсем скоро все возможные испытания – от личных до профессиональных – в одночасье сплетутся в один узел, который мне предстоит распутать и, может быть, даже погибнуть как личность.

До начала сезона в Большом театре у меня еще сохранялись иллюзии, что все может наладиться. В афише театра значилось, что пятого сентября спектакль «Лебединое озеро» открывает сезон 2003/04 года, главные партии исполняют: заслуженная артистка России А. Волочкова и Е. Иванченко. На девятнадцатое сентября в афише стояла «Раймонда» с участием Николая Цискаридзе и меня. Кроме того, мы с Иванченко уже были в списках участников гастролей во Францию. Меня очень беспокоило только отсутствие контракта. Все солисты подписали свои контракты еще в конце прошлого сезона. А над моим, по словам дирекции, «все еще кипела работа».

До конца лета я много танцевала: спектакли в Петербурге, фестиваль в Италии, концерт в Монте-Карло и, наконец, в последних числах августа – две «Жизели» в Афинах. Мы с Женей Иванченко были довольны той балетной формой, в которой подошли к началу сезона. Расставаясь в московском аэропорту, мы договорились встретиться на репетиции первого сентября.

Пришла на репетицию, стала разогреваться. А партнера – Жени Иванченко – нет и нет. Звоню – телефоны не отвечают. Ни на второй, ни на третий день он так и не объявился. Волнуюсь ужасно. Женя мой друг и партнер уже десять лет. Что с ним?

Возвращаюсь домой после очередной репетиции, встревоженная мама протягивает газету. На половину полосы – интервью директора Большого театра Иксанова:

– Ты видишь?! Он говорит, что партнер Волочковой сбежал!

Я с отвращением отшвыриваю газету:

– Сбежал? Какая чушь!

Но мама уже протягивает следующую:

– А здесь он заявляет, что Женя в больнице! Ты что-нибудь понимаешь?

Нет, я ничего не понимала и пребывала в не меньшей растерянности, чем мама. Но искать объяснений было не у кого.

Оставалось ждать, как развернутся события, и репетировать. Я приезжала в театр и, все еще надеясь на чудо, все вариации и коды проходила сама. Когда мою работу просматривали на генеральной репетиции, балетный директор Борис Акимов лукаво улыбнулся:

– Вполне можешь одна танцевать «Лебединое». Даже без партнеров!

Но мне было не до шуток.

С каждым днем мое беспокойство за судьбу Жени все возрастало. Он все так же не отвечал на наши звонки. Все так же молчали и домашние, и мобильные телефоны. За день до спектакля я обратилась с письмом в дирекцию театра с просьбой назначить мне другого партнера. В этом же письме я просила выяснить судьбу Евгения Иванченко. Я уже не сомневалась, что с ним случилась беда. Меня очень удивляло спокойствие балетной администрации, которая не предпринимала никаких мер ни для поисков Жени, ни для срочного назначения другого партнера на спектакль, открывающий сезон.

Я сидела в гримерке и решала, к кому из ребят обратиться, когда раздался звонок:

– Анастасия? Это из балетной канцелярии.

– Как раз собиралась вам звонить по поводу партнера, – обрадовалась я.

– Можете не беспокоиться, – ледяным тоном перебили меня, – спектакль вы не танцуете.

Я замерла, сжимая в руках телефонную трубку. Объяснений не последовало.

Позже выяснилось, что все это время параллельно со мной к спектаклю готовилась другая пара. Все было продумано и решено администрацией театра, возглавляемой генеральным директором Иксановым, заранее.

О том, что случилось с Женей Иванченко, я узнала благодаря анонимному звонку.

– Настя, вы меня не знаете, – сказал незнакомец. – Женя Иванченко просит передать, чтобы вы не обижались. На него напали в подъезде, пригрозили, что если будет танцевать с вами в «Лебедином озере» – ему не поздоровится. И вообще запретили приближаться к вам.

Я не успела даже спросить: «Как Женя?» – трубку бросили. Мне стало очень страшно. Я поняла, что некогда любимый мною человек не простил меня, и следующий удар будет нанесен в самое больное, самое главное для меня – мое искусство.

Уже с первых дней сентября директор балетной труппы Геннадий Янин всячески пытался подсунуть мне на подпись какие-то бумаги, которые он называл контрактом. При этом он прекрасно знал цену этому документу. Вот уж действительно надо было думать все лето, чтобы составить для меня такую пустышку. Во-первых, в ней не было гарантировано ни одного спектакля; во-вторых, действие этого «документа» ограничивалось четырьмя месяцами (только до нового, 2004 года). Спустя этот срок руководителем балета вместо Акимова должен был стать Алексей Ратманский. Подписывать такой контракт было равносильно смертному приговору. Я чувствовала, что от меня хотят избавиться. В контракте даже не было пункта, гарантирующего предоставление спектаклей на указанный срок. Мне не дадут танцевать, а потом придет Ратманский и вынесет вердикт: «Вы нам не нужны. Уборщица тетя Таня нужна, а вы нет». И я отказалась подписывать контракт «на выход».