Репетиция прошла для меня как во сне. Помню только, что Васильев, похвалив меня, допустил к дебюту. Выходя на сцену, я понимала, что зрителей не интересует, откуда я прилетела и успел ли мой организм адаптироваться к новому часовому поясу. Они пришли наслаждаться спектаклем, и я должна быть на высоте и не обмануть их ожиданий.

Безусловно, для меня это был один из самых сложных спектаклей, особенно второй акт. Когда я выходила на фуэте, то уже не чувствовала ног и боялась, что вот сейчас упаду. Мне казалось, что только чудо может мне помочь. Я стала молиться Николаю Чудотворцу. И чудо действительно совершилось: мне удалось с успехом выполнить сорок восемь фуэте. Да и весь спектакль оказался очень удачным. Помню, что ног не чувствовала. Но танцевала я на одном дыхании. После окончания спектакля я с огромным волнением и радостью выслушала поздравления Владимира Васильева и Екатерины Максимовой, которые назвали мое выступление большой победой и настоящим подвигом. Именно эти слова они сказали Инне Борисовне Зубковской, которой сразу же позвонили, зная, что она ждет и беспокоится за судьбу моего дебюта.

Было очевидно: моя Царевна-Лебедь понравилась публике. Даже настороженная московская пресса доброжелательно отозвалась о моем выступлении. Я могла возвращаться в родной Мариинский театр с гордо поднятой головой. Но, к сожалению, в Мариинке мой успех мало кого порадовал, а отношения с директором труппы еще больше ожесточились. Известная театральная аксиома: все готовы посочувствовать твоей неудаче, но никто не прощает твой успех, – действовала в моем случае безотказно. Зато каким счастьем стала для меня неподдельная радость моих настоящих друзей. И первой среди них была Инна Борисовна Зубковская. Своим одобрением и похвалой она всегда умела поддержать мою веру в свои силы и желание добиться еще больших успехов. Работа с Инной Борисовной была для меня настоящим праздником. Во время наших занятий в репетиционном зале всегда возникала прекрасная творческая атмосфера. Что касается моих близких и очень теплых отношений с Инной Борисовной, то они продолжались все последующие годы до самой ее кончины, которую я переживала очень остро. Сейчас могу сказать определенно, что ее место в моей жизни и в моем сердце так никто и не смог занять.

Махар Вазиев не мог смириться с тем, что меня приглашают в Большой театр на положение примы. Он начал поспешно искать повод для моего увольнения по статье. Его невероятно разозлил сам факт состоявшегося дебюта в Большом театре, ведь он сделал все, чтобы сорвать его. По воле Вазиева я начала жалкое существование на обочине театральной жизни. Моего имени в афишах зрители уже не видели. Я выходила на сцену только в случае, когда надо было заменить другую балерину. Меня не занимали в новых постановках. Хотя от самих хореографов-постановщиков я знала, что была одной из первых среди выбранных ими балерин. Вазиев всегда вычеркивал мое имя, объясняя это моей якобы чрезвычайной занятостью в репертуаре театра. С большим сожалением мне сообщали об этом сами хореографы. Такое изощренное коварство руководителя труппы больно ранило меня. Кроме того, не имея другой возможности уволить, Вазиев буквально терроризировал меня, требуя, чтобы я написала заявление об уходе из театра «по собственному желанию». Единственный мой афишный спектакль, «Лебединое озеро» (мой судьбоносный балет), намеченный на шестнадцатое апреля, у меня отняли без объяснения причин. Буквально накануне Юля Махалина предупредила меня, что этот спектакль танцует она. Оправдываясь, она сказала мне, что не может не выполнить распоряжение Вазиева. Для меня это стало последним ударом. Мой уход из театра был неизбежен.

С болью в сердце я приняла решение оставить Мариинский театр и своего любимого педагога Инну Борисовну Зубковскую. Я страдала от мысли, что теперь подолгу буду в разлуке с Петербургом. Очень жаль было уезжать из уютной красивой квартиры. Но я надеялась, что Москва откроет передо мной широкие перспективы.

Владимир Викторович, приглашая меня, обещал насыщенную творческую жизнь на сцене Большого театра – не только серьезную занятость в репертуаре, но и новые премьерные спектакли.

В эти дни мне постоянно звонил Коля Цискаридзе, уговаривая переходить в Большой театр. Он предлагал мне быть его партнершей и в ближайшее же время станцевать с ним «Раймонду». И еще одно обстоятельство скрашивало горечь происходящего. Это встреча в Большом театре с обожаемой с детства блистательной балериной Екатериной Максимовой, которая должна была стать моим педагогом-репетитором.

Я написала заявление директору балетной труппы Мариинского театра Вазиеву с просьбой уволить меня из-за созданных им невозможных условий работы. Естественно, такое заявление он не принял и не подписал. Я не была уволена, и моя трудовая книжка находилась в отделе кадров Мариинского театра еще многие годы. У меня оставалось право вернуться.

Когда я вспоминаю свой переезд из Петербурга в Москву в 1998 году, то испытываю противоречивые чувства. Как ни странно, оказалось, что не так сложно сменить одну сцену на другую, как привыкнуть к совершенно чужому городу. Позднее, когда уезжала в Лондон, я ощутила, что было легче поменять Петербург на Лондон, чем Петербург на Москву. Не потому, что в одном городе лучше, а в другом хуже, а потому, что Москва – абсолютно другая. Незнакомый стиль жизни, совершенно иная культура, другой уровень общения… Были непривычны приземленность или даже заземленность мысли, хаос, суета и очень быстрый ритм жизни, к которому приходилось приноравливаться.

Тем не менее я хорошо понимала, что порядочная часть моей жизни пройдет именно в этом городе, а значит, его предстоит полюбить. И действительно, постепенно я сроднилась с Москвой, влюбилась в ее удивительной красоты православные храмы, в ее архитектуру, ее улицы и улочки. Единственное, к чему я по-настоящему долго привыкала, – московский метрополитен. По сравнению с петербургским – это критский Лабиринт, за исключением того, что пассажирам при входе не выдают путеводной нити Ариадны. И если в Петербурге в детстве я проезжала свою станцию оттого, что засыпала от усталости, то в Москве я выходила на совершенно ненужной мне станции, потому что плутала на переходе и не всегда правильно выбирала линию. Со временем я, конечно, привыкла к схеме линий московского метро и уже прекрасно в нем ориентировалась. Помню, возвращаясь вечером с поздних репетиций в Большом театре, я заходила в какой-нибудь магазин и покупала творог, обезжиренный кефир или минеральную воду. И репетиции, и долгая дорога настолько меня выматывали, что пакет в общем-то с небольшим количеством продуктов казался мне непосильной ношей. По прибытии в маленькую однокомнатную квартиру на Полянке, до которой еще приходилось от метро добираться троллейбусом, мне хотелось просто рухнуть на кровать и уснуть. Однако я делала над собой усилие, сервировала стол и ужинала (если творог и кефир можно считать ужином), как если бы совершала маленький изящный ритуал.

Квартиру мы снимали вместе с мамой. Это стоило нам триста долларов в месяц. А зарплата в Большом театре была около ста долларов. В общем, приходилось трудно. Но я знала, что переехала не для того, чтобы жить в шикарной квартире, не за роскошью в хоромах, а за тем, чтобы работать с Владимиром Викторовичем Васильевым и Екатериной Сергеевной Максимовой. Я приехала для того, чтобы танцевать, и надеялась, что потом все как-то образуется.

Кстати, с квартирой на Полянке связана одна невероятная история. Она произошла накануне четырнадцатого февраля, Дня святого Валентина. В тот вечер я с некоторой горечью подумала о том, что мне опять не с кем отметить этот замечательный праздник, поэтому легла спать пораньше и практически сразу уснула. К счастью, не спала моя мама. Около часа ночи она почувствовала запах гари. Открыла дверь и обнаружила лестничную площадку в столь плотном дыму, что невозможно было дышать. Мама разбудила меня, я, конечно, тут же вскочила и начала звонить в пожарную часть: «Здравствуйте, извините за беспокойство, это Анастасия Волочкова». В ответ мгновенно услышала бурный возглас засмеявшегося дежурного: «Да не может быть, хватит нас разыгрывать!» Мне понадобилось еще некоторое время, чтобы убедить его в том, что с нами действительно случилась беда и в нашем доме пожар. Дежурный пообещал, что машина прибудет через сорок минут. Мы с мамой решили взять самое необходимое и выйти на балкон, чтобы не отравиться дымом, который проникал в квартиру. Мама судорожно, почти в панике начала бегать по квартире, собирая документы, какие-то вещи. Я к ней присоединилась, правда, самое необходимое в моем понимании в результате выглядело следующим образом: наш кот Маркиз, вечернее платье (я надеялась, что когда-нибудь мне еще придется «выйти в свет»), балетные туфли, в которых нужно было танцевать завтрашний спектакль, и мини-диск с фонограммами моих концертных номеров, на тот случай, что, если мы окажемся на улице, мне будет чем зарабатывать и я все же смогу давать концерты… Мама потом смеялась и говорила, что я поступила как истинная женщина. Начисто позабыв о ценных вещах и деньгах, действительно взяла только самое необходимое. В общем, так я и простояла почти час на балконе в ожидании пожарных с вечерним платьем, пуантами, котом и мини-диском. Наконец, приехала пожарная машина, к нашему балкону на втором этаже подвели лестницу и помогли нам с мамой спуститься вниз. Как потом оказалось, пожар произошел в квартире на первом этаже по весьма расхожей причине: там жили какие-то пьянчужки и забыли потушить сигарету. Но все хорошо, что хорошо кончается. Пожар был потушен, а мне после такой «веселой» бессонной ночки еще предстояло выйти на сцену в роли белого и черного лебедя. И как всегда у меня это бывает, от обратного, спектакль выдался на редкость удачным.