Он открыл свои лиловые глаза и пробормотал сонно:

— Неправда.

— Лгун, — шепнула она, укладываясь рядом с ним.

Муха, Белдер и Басурман, лежа на животах, смотрели на дренайский лагерь внизу. Двадцать солдат расположились вокруг пяти костров. Пленные сидели спина к спине посередине лагеря, и их охраняли часовые.

— Ты уверен, что это необходимо? — спросил Белдер.

— Уверен, — сказал Муха. — Если мы освободим этих двух сатулов, нам легче будет просить о помощи их соплеменников.

— Уж очень бдительно их стерегут, — проворчал старик.

— Это верно, — согласился Басурман. — Один часовой стоит в десяти шагах от пленных, еще двое прохаживаются по опушке, а четвертый расположился в лесу.

— Сможешь ты снять этого четвертого?

— Само собой, — ухмыльнулся Басурман. — Но как быть с остальными тремя?

— Найди того, что в лесу, и принеси мне его доспехи, — сказал Муха.

Басурман отполз прочь, а Белдер придвинулся к Мухе.

— Уж не собираешься ли ты туда, к ним?

— Конечно. Это ведь хитрость, а на них я мастак.

— Ничего у тебя не выйдет. Нас всех сцапают.

— Пожалуйста, Белдер, без хвалебных речей — я могу зазнаться.

— Я, во всяком разе, с тобой не пойду.

— Никто и не просит.

Прошло добрых полчаса, прежде чем вернулся Басурман. Он принес одежду часового, завернув ее в красный плащ.

— Тело я спрятал, как сумел. Когда у них смена караула?

— Через час, а то и меньше, — ответил Белдер. — Нам не поспеть.

Муха развязал узел и надел на себя панцирь. Великоват, но лучше уж такой, чем слишком тесный.

— Ну, как я выгляжу? — спросил он, водрузив на голову шлем с плюмажем.

— Смехотворно, — сказал Белдер. — Никого ты этим не обманешь.

— Старик, — прошипел Басурман, — ты у меня в печенках сидишь! Мы всего три дня провели вместе, а я уже видеть тебя не могу. Закрой-ка свой рот.

Белдер уже готовил уничтожающий ответ, но, посмотрев в глаза чернокожему, сразу умолк. Такой и убить может! Старик весь похолодел и отвернулся.

— Что ты задумал? — спросил у Мухи Басурман.

— Часовых трое, но около пленных стоит только один. Я сменю его.

— А те двое?

— Про них я еще не думал.

— Лиха беда начало. Если все пойдет как надо и третий уберется, двигайся к двум остальным. Держи нож наготове и будь готов помочь мне, когда придет время.

Муха облизнул губы. Нож? Он не был уверен, что сумеет вонзить его в живое тело.

Вдвоем с Басурманом они проползли сквозь кусты поближе к лагерю. Луна светила ярко, но случайное облако закрыло ее, погрузив поляну во мрак. Костры почти догорели, люди спали крепко.

Басурман приложил губы к уху Мухи и прошептал:

— Отсюда до первого спящего около десяти шагов. Когда облако набежит опять, ползи туда и ложись. А когда станет светло, сядь и потянись. Пусть часовой тебя видит.

Муха кивнул.

До нового облака прошло несколько напряженных минут. Муха устремился вперед и улегся как раз в тот миг, когда луна вышла снова. Он сел, сладко потянулся и помахал часовому. Потом встал, огляделся, взял копье около спящего солдата, вздохнул полной грудью и пошел, зевая, через поляну.

— Не спится, — сказал он часовому. — Сыро очень.

— Постоял бы тут, так узнал бы, где лучше, — буркнул солдат.

— А что, и постою. Ступай поспи, а я покараулю.

— Спасибо за услугу — но меня и так скоро сменят.

— Как хочешь, — сказал Муха, зевая во весь рот.

— Что-то я тебя раньше не видел. Кто твой начальник?

— Представь себе бородавчатую свинью, соображающую, как не слишком умный голубь.

— Дун Гидеус? Не повезло тебе, парень!

— Я и худших знавал.

— А я нет. Тут, наверное, дураков нарочно разводят. Ну зачем надо было нападать на сатулов? Точно у нас в Скодии мало хлопот. В голове не укладывается!

— У меня тоже. Ну, покуда жалованье платят...

— А ты что, получил? Я своего четыре месяца не вижу, — взъярился солдат.

— Да шучу я. Откуда?

— Ты такие шуточки брось. И без них тошно. К ним подошел второй часовой.

— Что, Кел, никак смена?

— Да нет, ему просто не спится.

— Пойду разбужу их. Хватит, настоялись.

— Не дури, — посоветовал первый. — Проснется Гидеус — всем нам порки не миновать.

— Говорю тебе, иди отдыхай, — вмешался Муха. — Я постою — все равно ведь не сплю.

— А, черт, и впрямь пойду, — сказал первый. — Я уже ног под собой не чую. Спасибо, друг. — Он хлопнул Муху по плечу, отошел от пленных и лег с остальными.

— А ты, если хочешь, прикорни в лесу — я разбужу тебя, как будет смена, — предложил Муха второму.

— Нет, спасибо. В последний раз, когда часового застали спящим, Гидеус велел его повесить. Ублюдок! Я своей шкурой рисковать не желаю.

— Как знаешь, — с деланным безразличием сказал Муха. Сердце у него бешенно колотилось.

— Опять отпуска отменили, сволочи. Четыре месяца не видел жену и ребятишек. — Муха потихоньку вынул нож. — И дела на усадьбе идут неважно с этими сволочными налогами. Ну да ладно — жив, и то хорошо.

— Да, это уже немало, — согласился Муха.

— А с другой стороны, на кой такая жизнь? Того и гляди в Скодию пошлют — опять своих убивать. Свинская жизнь, одно слово.

— Да уж. — Муха, держа нож за спиной, перехватил его покрепче, готовясь вогнать в горло собеседнику.

— Пожалуй, я все-таки воспользуюсь твоим предложением, — выбранившись, согласился вдруг солдат. — Третью ночь подряд в караул назначают. Обещай только, что разбудишь!

— Обещаю, — с великим облегчением сказал Муха.

Но тут из мрака вышел Басурман и перерезал горло третьему часовому. Муха не колебался ни минуты — его клинок, войдя в шею солдата пониже челюсти, проник прямо в мозг. Часовой упал, не издав ни звука, но Муха успел перехватить его взгляд и отвернулся.

Басурман подбежал к нему.

— Молодец. Освободим пленных и уберемся отсюда.

— Он был хорошим человеком, — прошептал Муха. Басурман схватил его за плечи.

— В Скодии тоже полегло немало хороших людей. Возьми себя в руки... надо спешить.

Двое пленных молча наблюдали за происходящим. Оба были в просторных сатулийских одеждах, и накидки с капюшонами наполовину скрывали их лица. Басурман перерезал их путы. Муха заглянул в лицо первому — тот откинул капюшон и сделал глубокий вдох. Лицо смуглое, волевое, с крючковатым носом над густой черной бородой. Глубоко сидящие глаза при луне тоже казались черными.

— Зачем это? — спросил он.

— После поговорим, — сказал Муха. — Лошади ждут вон там — только тихо.

Вместе с сатулами они углубились в лес и скоро нашли Белдера с лошадьми.

— А теперь скажи, зачем это тебе? — повторил сатул.

— Я хочу, чтобы ты проводил меня в свой лагерь. Мне нужно поговорить с сатулами.

— Ты не можешь сказать ничего такого, что мы захотели бы выслушать.

— Как знать.

— Я знаю, что ты дренай, и этого довольно.

— Ты ничего не знаешь. — Муха снял шлем и зашвырнул его в кусты. — Но сейчас не время спорить. Садись на коня и веди меня к своим.

— С какой стати?

— С такой, что ты у меня в долгу.

— Ничего я тебе не должен. Я не просил освобождать меня.

— Речь не об этом. Слушай меня, сын своего отца! Я вернулся с Гор Смерти, пройдя через туманы времен. Посмотри мне в глаза. Разве ты не видишь в них ужасов Шеола? Там я делил трапезу с Иоахимом, величайшим из сатулийских князей. Проводи меня в горы, и пусть твой вождь решит дело. Клянусь душой Иоахима, уж этим-то ты мне обязан!

— Легко тебе клясться великим Иоахимом, — настороженно сказал сатул, — ведь он умер больше ста лет назад.

— Он не умер. Дух его жив, и трусость сатулов удручает его. Он просил меня дать вам шанс вернуть свое — теперь дело за вами.

— Но кто ты такой?

— Ты найдешь мое изображение в вашей усыпальнице рядом с Иоахимом. Взгляни на мое лицо и скажи мне сам, кто я.